ура, в том числе и в советское время, подготовила почву для того, чтобы огромное множество людей впоследствии обратились ко Христу. Не свидетельствуя напрямую о Спасителе, она предупреждала о той опасности, которая подстерегает человека, не имеющего прочных духовно-нравственных основ или сознательно от них отказавшегося.
И, конечно же, христианское нравственное начало, стремление «положить жизнь за други своя» очень ярко отразилось в военном подвиге нашего народа. Каждый год 9 мая мы празднуем Великую Победу, одержанную нашим народом. Тогда погибли десятки миллионов людей. Это был результат «расовой войны», как следовало из официальных документов наших противников, развязанной против русских и дружественных им национальностей. Вне всякого сомнения это был акт геноцида нашего народа.
Подвиг, совершенный защитниками Отечества в те страшные времена, – это также проявление духовной силы и христианской жертвенности. Не бывает подвига, у которого не было бы нравственных ориентиров.
То, что иногда похоже на подвиг, но при этом лишено нравственных ориентиров, в нашей народной традиции всегда называлось ухарством и никогда особенно не поощрялось. Это бесшабашность, в результате которой люди лишались жизни или травмировали себя. Но такого рода деяния никогда не получали высокой оценки, потому, что они были лишены нравственного измерения, а значит и смысла.
Сформированное христианством нравственное чувство и тяга к Богу прорывались в советский период самым удивительным образом, вопреки цензуре. Иллюстрациями примеров жертвенности, способности «положить жизнь за други своя» стали фильмы и книги о войне, перекликавшиеся с подвигом новомучеников. Тема высоких моральных принципов и тема разрыва традиции поднимались в стихах Николая Заболоцкого и Александра Твардовского, в таких произведениях, как «Уроки французского» и «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина. Тема минувших потрясений века нашла отражение в «Белой гвардии» Михаила Булгакова и «Докторе Живаго» Бориса Пастернака, в «Красном колесе» Александра Солженицына.
Несмотря на последовательное отрицание христианства и других традиционных религий, в СССР в том или ином виде сохранилась связь этических ориентиров и образа жизни с богооткровенными нравственными идеалами, веками закреплявшимися в нашем народе, что более всего проявилось в героизации такого духовного явления как подвиг. И как это не покажется странным, не это ли в значительной мере сделало возможным многие научные открытия и технические достижения, подъем образования, развитие и всемирное распространение культуры нашего народа, подвиг всенародных и молодежных строек.
Несмотря на испытания и перемены, постигшие российское общество в советский период, удалось сохранить и развить высочайшую культуру и не утратить преемство с тысячелетней национальной традицией.
Важное свидетельство о Боге подспудно продолжала нести, в том числе, и светская школа через замечательные произведения классической литературы. Отечественная школа советского периода, испытав отделение от Церкви, пережила внедрение в образование «классового подхода», разного рода «лабораторных методов» обучения, о которых мне с ужасом рассказывала мама. Насколько я помню, речь шла о том, что к урокам готовится не каждый в отдельности, а «лабораторно», то есть все вместе. Значит, кто-то расставлял запятые, а кто-то в это время голубей гонял или занимался другими делами. В результате кто-то что-то знал, а в общем поколение, которое училось в школах в 1920-х – начале 1930-х годов, было безграмотным, в том числе литературно безграмотным. Однако в предвоенные годы вернулись к дореволюционной традиции обучения, по крайней мере, сделали в этом направлении решительные шаги. Вновь стали утверждаться принципы научности и системности в образовании, ориентация на гармонически развитую личность. Советская средняя школа стала структурно соответствовать императорской гимназии, заимствовав от нее многое, в том числе полноту преподавания общеобразовательных дисциплин.
Любой советский школьник мог легко прочитать наизусть письмо Татьяны, отрывок из «Бородино», процитировать Грибоедова, Достоевского, Некрасова, Толстого, Горького. Читая эти произведения, осмысливая их, дети познавали мир, у них формировались представления о добре и зле, о правде и лжи, о порядочности и преступности, усваивался опыт предыдущих поколений, развивалась культура речи и мышления, обретался художественный вкус; наконец, они приобщались к национальной истории.
Помню, как в 1950-60-е годы беспокоились о том, что экранизация литературных произведений приведет к тому, что подростки перестанут читать, – так же, как сейчас говорят, что компьютеры и адаптированные книги вовсе отучат молодежь от чтения классики. Безусловно, это может случиться, если учитель не привьет вкуса к литературе и к чтению. Вот почему в наше компьютеризированное время особенно важна роль наставника – человека, передающего знания от сердца к сердцу, от разума к разуму. Мы, представители старшего поколения, с благодарностью вспоминаем наших школьных учителей, глубоко признательны им за их профессионализм, за высокое качество преподавания, которое они являли.
Конечно, система образования в Советском Союзе была во многом идеологизирована. Но сила и величие русской литературы как раз и заключается в том, что она способна вложить в сердца читающих свет истины, добра и любви, преодолевая влияние среды, включая идеологические шоры, «железные занавесы» и иные вредные внешние обстоятельства.
В обществе еще не произошло полного отчуждения от минувшей эпохи. ХХ век только становится, но еще не стал в полной мере историческим прошлым.
Чаще всего объективный анализ возможен тогда, когда «наблюдающий за эпохой» отделен от нее уже многими поколениями, тем не менее, стремиться к объективному, не тенденциозному восприятию истории необходимо уже сейчас – согласно известному правилу «Делай, что должен и будь что будет».
Сегодня остро стоит вопрос о проведении объективных и не предвзятых исследований истории нашего Отечества, причем начиная не прямо с 1917-го, но с более раннего времени, когда возникли явные предпосылки для будущих исторических «срывов».
Настоящий ученый умеет сохранять беспристрастность по отношению к любому историческому персонажу или периоду, а дилетант будет пытаться подверстать историю под свои представления, под существующие в его голове штампы и стереотипы, даже когда все это прямо противоречит историческим фактам. Цель первого – обогатить своих слушателей и стимулировать диалог, цель второго – добиться признания своей позиции, даже если она защищается по принципу «если факты противоречат теории, тем хуже для фактов». Следствием подобного подхода часто становится разделение людей и противопоставление их друг другу.
Василий Осипович Ключевский как-то отметил, что «история – это надзирательница, которая ничему не учит, но жестоко наказывает за незнание уроков». Продолжая мысль этого выдающегося отечественного историка, хочется добавить: историческое невежество делает человека легко манипулируемым, склонным к однобоким оценкам и искажению фактов.
Системный, взвешенный анализ причин и последствий всего, что происходило в прошлом веке, необходим. Суждение как об известных деятелях этого периода, так и о людях, вовлеченных в те или иные события по разные стороны баррикад, должно основываться на всестороннем и честном осмыслении их действий. Нравственное осуждение преступлений и их виновников не должно сужать взгляд, исключать возможность объективно оценивать их; тем более, ни в коем случае не следует приуменьшать признание подвигов миллионов наших соотечественников, искренне трудившихся на благо Родины и своего народа в те непростые годы.
Крайне важен персональный принцип ответственности за преступления, абсолютно недопустимо подменять его принципом коллективной вины и идеями о культурной, исторической или генетической «неполноценности» народа, вольно или невольно перекладывая таким образом ответственность с виновных на их жертв.
ХХ век России нельзя рассматривать в отрыве от остальных эпох национального развития. С другой стороны, его нельзя понять до конца без учета западного политического контекста.
Трагедия ХХ века не должна ломать в нашем восприятии общую логику русской истории. Осуждая революционную смуту и ее последствия, репрессии и неправосудные решения, нам следует обратить внимание на те процессы самоорганизации общества, на те формы традиционной русской солидарности, которые существовали в России независимо, а во многом и вопреки революции и большевизму. Этот опыт коммунитарности и дореволюционной общинности шел «снизу», из глубин народной жизни, где-то не вступая во взаимодействие, а где-то соприкасаясь с деятельностью официальных структур, но сохраняя известную свободу по отношению к официальной идеологии.
Именно этот опыт и эти формы социальной коммуникации должны быть предметом нашего пристального внимания и изучения, именно они составляют субстанцию подлинной русской жизни, традиции которой, несмотря на жесткие условия, созданные атеистическим коммунистическим режимом, никогда не прерывались. Сохранила свою традицию и Церковь.
Это позволило ей пережить трудные времена и постепенно восстановить свои позиции в российском обществе.
Нынешнее поколение не имеет права на повторение исторических ошибок: ненависть не должна руководить нами в нашем стремлении построить мирную, справедливую и благополучную жизнь, а потому и трагические страницы нашего прошлого не должны быть поводом для разжигания ненависти и усиления напряженности. Осуждение террора не должно из нравственного акта превращаться в политический ритуал, нельзя подменять ответственность конкретных лиц принципом всеобщей вины, нельзя и оправдывать этой ответственностью безответственные решения и идеологические спекуляции сегодняшнего дня.
При этом мы призваны никогда не забывать о жертвах братоубийственной войны, внешней агрессии и интервенции, голода, религиозных и сословных гонений – ведь это не безликая масса, а абсолютно конкретные люди, наши предки, которые живут в нашей памяти, фамилии которых мы продолжаем носить и имена которых помним или должны помнить в наших молитвах.