Между христианским и секулярно-либеральным пониманием свободы имеются принципиальные отличия, связанные с тем, что в секулярном либерализме отсутствует фундаментальная для религиозного сознания категория греха: нет греха, а есть плюрализм мнений и поведенческих моделей. Современная позитивистская философия отказывается от того, чтобы выносить нравственное определение, что есть хорошо, а что есть плохо, – и добро, и зло сводится к исполнению или неисполнению закона. Во многом это обусловлено историческими причинами: как известно, гуманистическое понимание прав и свобод возникает в эпоху Возрождения, для которой в целом характерны отход от библейских ценностей и возвращение к языческому антропоцентризму.
Но сегодня общество все острее ощущает несостоятельность релятивизма и опасность технократических утопий для социального и культурного развития народов. Этот круг идей обнаруживает все больше противоречий и становится все более «токсичным» для общества.
Выход из этого мировоззренческого тупика возможен. Для этого вопрос о свободе должен вновь стать частью вопроса о нравственной ответственности человека за свои поступки.
Либеральная трактовка свободы и прав человека предполагает абсолютизацию суверенитета отдельной личности и ее прав вне нравственного контекста. Ошибка светского гуманизма заключается в том, что он не учитывает фактор искаженной природы человека, его склонности к греху, возможности употребления свободы во зло как для самого человека, так и для всего общества. С православной точки зрения неприемлемо, когда гуманистическое понимание прав и свобод человека используется для утверждения в обществе представлений о допустимости в качестве социальной нормы таких греховных явлений, как аборты, гомосексуализм или эвтаназия.
Налицо грубая подмена понятий: безнравственное поведение оправдывается учением о достоинстве человека, имеющем глубокие религиозные корни. Без религиозных корней идея достоинства повисает в воздухе. На чем основывается, на что опирается эта идея? Если мы вырываем религиозный фундамент, если отрываем человека от Бога, то и человеческое достоинство теряет свое основание.
Может ли подлинная свобода выражаться в посягательстве на то, что свято и дорого человеку? Конечно, нет. Там, где начинаются провокация и кощунство, свобода человека должна осознанно ограничиваться. Игнорирование духовно-нравственного измерения свободы неизбежно приводит к утрате самой способности различения добра и зла. Чем ниже уровень нравственности, тем более востребованными в массовой культуре становятся идеи, разжигающие низменные страсти. Вместе с тем, кризис культуры является одним из самых опасных для общества, что еще раз напоминает нам о необходимости соотносить все плоды данного человеку Богом дара творчества с нравственным измерением.
Земное благо – а затем просто номинальные возможности человека – сегодня воспринимаются как цель любого общественного устройства. Эта идея нашла свое отражение во Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 году. Но несмотря на то, что идея блага человека присутствовала в европейской культуре, в философии, цивилизации, социально-политические тенденции XX века привели к попранию глубинных устремлений человека, к забвению подлинных потребностей богосотворенной человеческой души.
Пренебрежение традицией и отказ от религиозного измерения человеческой жизни привели к нравственному и аксиологическому релятивизму, который нашел свое выражение, в том числе, в деятельности многих политических режимов прошлого и нынешнего столетия.
Политики мировых держав во многих случаях откровенно и цинично попирали основополагающие нравственные принципы и зачастую действовали, не соотнося свои поступки с категориями добра и зла. Об этом ясно свидетельствует трагедия двух мировых войн XX века и целый ряд событий нашего времени (терроризм, перевороты и «цветные революции», гражданские и межнациональные войны в разных уголках Земли).
Я полагаю, что сегодня мы должны с особым вниманием отнестись к ценности человека, который создан по образу и подобию Божьему, помня о том, насколько человеческая жизнь может разрушаться, а душа и ее прекрасные начала могут приноситься в угоду политическим, идеологическим и прочим правилам и интересам.
Оглядываясь на минувший век, мы видим, что небывалый научно-технический прогресс, предоставивший человеку невиданные ранее возможности, не смог предотвратить страшных трагедий, приведших к миллионам жертв.
Мы можем перечислить эти трагедии.
Это позорная эпоха колонизации – угнетения и ограбления несколькими нациями всего остального мира. Это две мировые войны, которые – если называть вещи своими именами – велись за передел мира и, похоже, этот процесс до сих пор не завершен. Это две революции 1917-го года и гражданская война, которые стали «внутренним оружием», умело использованным против России ее противниками в ходе все той же общеевропейской бойни. Это геноцид русских, цыган, евреев, православных русин, белорусов, сербов, армян и некоторых других наций. Это безнаказанное испытание на мирных жителях городов самого страшного в истории человечества оружия. Это возрождение преодоленного (как раньше казалось) нацизма, случившееся в начале ХХI века.
Таковы неутешительные итоги развития секуляристиской, модернистской цивилизации, которая уверенно противопоставляла себя старому миропорядку с его сословным неравенством и религиозными войнами. Критика этого миропорядка была, конечно, справедливой и обоснованной. Но, как мы видим, «новый дивный мир» заметно превзошел своих исторических предшественников в степени жестокости и в расчеловечивании людей.
Сегодня мы охотно говорим о благах технического и научного прогресса, мы пользуемся его плодами – например, в том, что касается избавления людей от прежде неизлечимых заболеваний. Но у нас нет оснований писать слово «прогресс» с большой буквы, поскольку в социальном и нравственном отношении он как минимум не очевиден.
Почему исторически все произошло так, как произошло, в чем причина? В значительной мере она заключается в демонстративном и агрессивном отказе от религии, в стремлении построить жизнь без Бога, что неизбежно приводит к забвению моральных ценностей. Эта причинно-следственная связь неизбежна, поскольку никакая мораль не возникает из пустоты. Она не «носится в воздухе», не выводится из научных теорий, не является результатом какого-либо специального плебисцита или «общественного договора». Нравственные ценности так или иначе получают свое обоснование за пределами повседневных человеческих знаний, социальных отношений и рационально-логических процедур. У любой системы ценностей, как хорошей, так и плохой, всегда есть «внешний», трансцендентный источник. Поэтому ее принятие людьми всегда сопровождается актом веры. А сама вера, по мнению ряда богословов и философов, возможна благодаря наличию у человека чувства божественного. Это врожденная идея, подобная ощущению времени и пространства, присущая нам в силу того, что каждый из нас есть образ и подобие Господа нашего.
Я хорошо помню, как в начале 1990-х годов прошлого века, когда закончилось длившееся десятилетиями идеологическое противостояние двух систем и рухнула биполярная модель международных отношений, многие прогнозировали, что вот-вот возникнет стабильный, предсказуемый, благополучный и очень устойчивый мир. Это будущее связывалось с победой, как тогда казалось, новейших универсальных ценностей. С легкой руки Френсиса Фукуямы был провозглашен «конец истории» как конечная точка развития человечества, которое якобы достигло вершины. При этом предполагалось, что и дальнейшая его судьба заключается лишь в распространении универсальных либеральных ценностей по всему миру.
Однако последнее десятилетие XX века и подходящее к концу второе десятилетие века XXI показали, что ценности, которые утверждались в качестве базисных, универсальных, в качестве единственно возможного источника счастья человечества, не выдержали проверки временем. Мир, увы, не стал ни более спокойным, ни более предсказуемым, ни более стабильным.
Мы прекрасно помним лозунг французской революции: «Свобода, равенство и братство». Что осталось от него сегодня? Если о свободе говорят постоянно, нередко при этом пытаясь расширить свободу одних за счет свободы других, то равенство превратилось в почти неприличное понятие, а о братстве за пределами церквей просто не вспоминают.
Мы слышим о свободе слова, но в «демократических» странах эта проблема решается простым отключением кнопки микрофона прямо в прямом эфире. Судьбу избирательных компаний решают не политические программы, а подробности личной жизни кандидатов. Нам говорят о свободе торговли – без политики, идеологии и государства – и одновременно вводят санкции. Одно и то же явление в одних случаях называют национальным самоопределением, а в других – сепаратизмом. Говорят о презумпции невиновности, но требуют признать свою «вину» на основании консенсуса обвинителей.
Классическая логика бессильна в таких ситуациях.
Обществу долго и небезуспешно внушали, что в эпоху глобальных институтов, сетевых коммуникаций и всемогущих медиа нелепо говорить о традиционных ценностях и национальных интересах. Надо, мол, переформатировать сознание под нужды мирового мегаполиса и открытых рынков – а кто не подчинится этим директивам, тот первобытный дикарь, мракобес, тоталитарная личность или опасный радикал.
Но сегодня риторика на тему политических прав и свобод и элитаризм социально-экономических решений входят в непримиримое противоречие. Нарастает диспропорция между демократическими принципами и фактическим правовым неравенством. Такова сущность имитационной демократии либерального толка.
Это противоречие неразрешимо в рамках устаревшей модели развития. В очень недалекой перспективе ее защитникам придется сделать непростой выбор: либо уменьшить степень социально-правового неравенства, либо перейти к прямым тоталитарным методам управления.