Но вместе с тем верность традиции и национальной культуре – это не застывшее чувство. Исторические формы традиции при неизменности содержания постоянно развиваются. Прочная связь с традицией одновременно предполагает творческое ее, традиции, преобразование.
Как же соединить традицию и современность? Ответ на этот вопрос пытались найти многие философы. На мой взгляд, самым удачным был ответ отца Георгия Флоровского, выдающегося богослова, мыслителя первой половины ХХ века, который, рассуждая о приложимости патрологического наследия к современности, пришел к выводу о необходимости говорить о патристическом синтезе. Патристический синтез – это включение ценностей патрологического наследия в современную культуру, в том числе и в современное богословие. Замечательный лозунг – «Вперед – к Отцам». Не назад в историю, не фразеологическое копирование отцов, что иногда, к сожалению, бывает и в современной церковной проповеди, когда люди не могут понять, на каком языке священник говорит.
Нет, возвращение к традиции – это не буквальное возвращение, это не повторение образцов, потому что никогда нельзя скопировать так, чтобы копия была равнозначной или превышала по своему значению оригинал. Поэтому не назад в прошлое призывал вернуться отец Георгий Флоровский, а творчески усвоив опыт святых подвижников, устремиться в будущее.
Я убежден в том, что такая модель приложима не только к теологии, но и к культуре в целом. Подобное осмысление приведет к появлению новых, замечательных литературных направлений и течений, обновит интеллектуальную и духовную жизнь общества. А без такого движения вперед наше развитие будет сопровождаться разрывами, разломами традиции, которые так больно бьют по целостности человеческой личности. Именно это произошло с нашим народом в начале и в конце прошлого столетия, когда в результате политических, социальных и экономических потрясений он оказывался временно оторванным от той ценностной парадигмы, которая веками определяла его национальную идентичность, стал слабее ориентироваться в культурно-историческом пространстве Русского мира.
Рассуждая о сущности культуры, уже упомянутый мною Юрий Михайлович Лотман писал: «Культура – это вовсе не склад информации. ‹…› Культура – это гибкий и сложно организованный механизм познания».[11]
Как всякий механизм, он может сбиться с нормального хода, потерять настройку. Сегодня разговоры о кризисе культуры стали уже общим местом. Современные люди в большинстве своем стали читать меньше, что все чаще они выбирают для чтения не серьезную классику, а развлекательную книгу. Они живут на высоких скоростях. Они задавлены потоком информации, которая обрушивается на них отовсюду: с экранов телевизоров, из радиоприемников и Интернета. При этом информация далеко не всегда качественная и не обязательно приближает человека к реальности. Мы не можем оградить самих себя и наших ближних от этого воздействия. Но мы можем помочь людям, научив их отличать шумы от сигналов, фальшивку и фейк от настоящего и действительно ценного. В частности, от ценностей, представленных нашим искусством и в первую очередь нашей литературой.
Вячеслав Ивáнов, говоря о взаимоотношениях искусства с окружающей действительностью, отмечал, что искусство отвечает на требования жизни постепенной переоценкой ценностей. К сожалению, о современном, в том числе так называемом «актуальном» искусстве (любопытно, что актуальным это искусство назначили сами его представители и их кураторы) можно сказать, что оно в значительной мере ответило на требования жизни утратой ценностей, причем ценностей как этических, так и эстетических. Вместо ценностей часто провозглашается «опыт преодоления границ», «опыт нарушения табу». И главная граница, которая при этом отменяется – нередко граница между эстетикой и этикой, между художественным экспериментом и обесцениванием жизненных смыслов и святынь, без которых не существует никакое общество, в том числе и сами люди искусства как одна из социальных групп.
О том, чем именно гарантировано их благополучие и к чему ведет целенаправленное и систематическое нарушение социальных конвенций, «актуальные» художники порой не задумываются. И совершенно напрасно.
Зато основы массовой культуры редко подвергаются сомнению и пересмотру, напротив, они превращаются в нечто неприкасаемое – в безусловное табу, не подлежащее «нарушению». Так возникает квазирелигиозность.
Современная массовая культура, получившая название постмодернистской, есть не что иное, как культура относительности, культура антиценностей. Эта культура не принимает подлинно сакрального измерения человеческой жизни, она выхолащивает сакральное и разрушает традиционные нравственные ориентиры. Нередко в этой культуре размываются границы добра и зла настолько, что от нее веет духом апокалипсиса.
Но культура постмодернизма, сколько бы приставок «пост» мы к ней ни прибавляли, не способна вывести современного человека из глубокого нравственного и духовного кризиса, в котором он оказался. Почему? Потому что культура, построенная на отрицании опыта предшествующих поколений, на отрицании традиций, на разрушении вечных нравственных истин, на постулировании относительности моральных норм, априори деструктивна и ввергает людей в духовный хаос. Потому в перспективе она нежизнеспособна.
Жизнеспособно лишь то, что несет в себе добро, что оплодотворяет личность и общество. И доказательство тому – богатое культурное наследие, оставленное нам нашими предшественниками.
В бурном потоке современности мы часто не узнаем и не понимаем самих себя, настолько скоротечно время и настолько трудно современному человеку сконцентрироваться на чем-то, что не касается прямо его профессиональных или семейных забот. Но я глубоко убежден в том, что и искусство отдельных художников, и развитие традиции – а это не что иное как творчество народа – способны вырвать человека из быстротекущего потока времени и привести его в соприкосновение с вечными ценностями.
Эпилог
Всякий человек стремится к счастью. Нет того, кто сказал бы: «Для меня эта тема безразлична». Если мы постараемся проанализировать человеческий опыт, то поймем, что счастье – это состояние души. Для христианина быть счастливым – это находиться в состоянии постоянной глубокой радости. Эта радость достигается молитвой, освобождением от греха и добрыми поступками. Можно жить во дворце и закончить жизнь самоубийством – мы знаем, что подобные случаи имели место. Можно быть очень богатым, но глубоко несчастным, я как пастырь знаю много таких историй. Можно быть инвалидом, но – счастливым, а можно спортсменом, и все равно несчастным. Счастье – содержание нашей внутренней духовной жизни.
На пути к счастью мы проходим этапы формирования собственного мировоззрения. Возраст, историческая эпоха накладывают на формирование этого понятия свой отпечаток. Тем не менее, очевидно, что счастье зависит от нашего выбора. Нам постоянно приходится сталкиваться с выбором – выбором профессии, образования, друзей. Но самое важное – это выбор между добром и злом.
Счастье без добра – невозможно. Недостижимо. Потому что зло разрушает человеческую личность, оно от диавола, и счастья не может быть, если зло в жизни человека господствует над добром. Не может быть счастья без добра. Это принцип, определяющий ценностное содержание всей нашей жизни. Если кто-то предлагает нам другой путь к счастью, не включающий в себя достижение добра, это ложный путь и счастья на нем мы не достигнем.
Это очень важная, фундаментальная идея, она должна войти в нашу плоть и кровь. Однако на пути ее осуществления чаще всего стоит одна и та же преграда: это фокус человека на самом себе, а в более широком плане – это фокус ценностной системы современной цивилизации на человеке. Данная тенденция возникла еще во времена Ренессанса. Ренессанс – возрождение античности в ее языческом изводе, а в центре языческого мировоззрения всегда стоял человек. Даже боги были подобны людям: они гневались, любили, раздражались, воевали, проливали кровь. И говоря о Ренессансе, нельзя не говорить о возрождении языческого антропоцентризма.
Прежде антропоцентризма был теоцентризм – в центре человеческой жизни находился Бог. Он считался мерилом добра и зла, доминантой человеческой жизни. Мы знаем, что замечательная эпоха Византии, и время духовного возрождения Западной Европы, были связаны с теоцентризмом. В западной архитектуре этому мировоззрению соответствуют огромные готические соборы. Все человеческие силы, мечты, весь полет мысли – всё обращалось к Богу, и готический собор символизировал это движение. Когда пришло время Ренессанса, вместо готического собора появились псевдоклассические здания. Бог ушел из центра человеческой жизни и в этот центр снова пришел человек. Кто-то может сказать: что же в этом плохого? Как говорил классик, человек – это звучит гордо. Все ради человека, все во имя человека… Но вот проблема: если человек – мерило истины, то не абсолютное; сколько голов – столько умов.
Так исчезает абсолютный, божественный критерий истины.
И человек начинает сам вырабатывать способы различения добра и зла, создавать свои собственные ценности. Эти ценности очень изменчивы – они могут быть привлекательными в одну эпоху и отвергаться другой. Получается, что человек, придумывая ценности и подверстывая их под свои предпочтения, под свои интересы, под свой эгоизм, обслуживает лишь самого себя.
И вот здесь возникает тема человеческой свободы. Если в основе всего – человек и его эгоизм, если нет абсолютного критерия различения добра и зла, на что же тогда начинает работать человеческая фантазия? Движимая эгоизмом, она стремится обеспечить в первую очередь свое собственное благополучие. Ценным становится то, что удобно и приятно для человека. И никто не задумывается о том, насколько это полезно и каковы последствия такого удобства.
Вот хороший пример: гаджеты. С помощью гаджета можно наблюдать за человеком, собирать информацию о нем, эта информация чаще всего хранится далеко за пределами страны пребывания. Ученые предупреждают: будьте осторожны, через этот приборчик очень легко отслеживается ваша жизнь. Кого-нибудь это остановило от прекраснодушной болтовни, от того, чтобы посылать в пространство Интернета разнообразные сообщения, жить с душой нараспашку, думая, что это будет касаться только того, кому ты адресуешь свои мысли и переживания, а не попадет к тому, кто может во вред тебе или твоим близким использовать эту информацию? Нет. Нас наше знание не ограничивает и не дисциплинирует. Мы делаем то, что хотим в данный момент, потому что это удобно и приятно.