Г а н г а р д т. Чаю, Сергей Вениаминович?
С м е л я н с к и й. Благодарю… (Не сразу.) Так вот, я, кажется, не договорил… Извините…
Г а н г а р д т. Да-да.
С м е л я н с к и й. Что я хотел сказать, продолжая наш разговор?.. Такой переворот не совершается ни в один, ни в два года. Он, видимо, потребует работы целого поколения. Может, больше. И никогда мы, социалисты-революционеры, не обманывали себя на этот счет. Никогда не воображали, что будто достаточно нам захватить власть в свои руки, как на другой же день мы осчастливим общество. Мы не доктринеры, полковник, и не утописты, как хотелось бы вам… нас изобразить. Мы очень хорошо понимаем размеры наших сил. И мы очень хорошо понимаем, что мы можем и что мы должны сделать. И мы сделаем все, даже если вы будете кормить кого-то из нас селедками и не давать пить.
Г а н г а р д т (подойдя к двери). Увести арестованного!
Входят д в а ж а н д а р м а, потом М а н г у ш е в с к и й.
Жандарм. Следуйте за мной.
Г а н г а р д т. Кстати, Смелянский. Относительно Шелонова… Промашечку дали.
С м е л я н с к и й. Что вы мне Шелоновым все тычете в нос?!
Г а н г а р д т. Один почтенный литератор одним вопросиком задавался, Сергей Вениаминович… О необходимости орошения невинной слезинкой фундамента рая? Нужно жертвоприношение или не надобно? (Шепотом, с наслаждением.) Оросили… невинной слезиночкой…
С м е л я н с к и й (побледнев и дернув ворот рубашки). Угрызения совести… заставляют иногда шпионов сводить счеты с жизнью. Но вся ответственность за это!.. Вся ответственность на вас! (Не выдержав.) Кто их истинные убийцы? Вы! Вы загоняете человека в угол! Вы под угрозой пыток убиваете в нем душу! Вы!
Г а н г а р д т. Ха-ха! (Хохочет.) Шелонов… Шелонов, позвольте поставить вас в известность, не был… Не был осведомителем ни университетской инспекции, ни вверенного мне управления!
С м е л я н с к и й (сгорбившись, как от тяжести). Уведите меня. (Не выдержав.) Врешь, сука!
Г а н г а р д т. Грубы, Смелянский. Грубы. Не обессудьте, если буду груб и я, когда стану вырывать у вас признания. Помимо философских бесед есть и иные средства! Мы не только кормим селедкой. (И уже не сдерживаясь, в бешенстве.) Мы еще вздергиваем на дыбу! Вытягиваем жилы!
С м е л я н с к и й. Не докажешь!
Г а н г а р д т. А я не буду доказывать! Не буду доказывать! Шея его будет доказывать! Шея докажет!.. Увести!
Смелянского уводят.
(Обессиленный, валится в кресло.) Устал!.. Если так возиться с каждым…
М а н г у ш е в с к и й. Бронский ждет, Николай Иванович.
Г а н г а р д т. Бронский?.. Подонок! Как аресты?
М а н г у ш е в с к и й. Все нормально.
Г а н г а р д т. Давай сюда это дерьмо.
Мангушевский выходит, снова появляется вместе с Б р о н с к и м.
(Поднявшись с кресла и подавая руку Бронскому.) Что же вы, Александр Евгеньевич? Самый решительный момент, а вас нет? Почему вы не были на сходке?
Б р о н с к и й. Не знаю. Прятался.
Г а н г а р д т. Полиция и мы ищем вас по всему городу, чтобы немедленно арестовать и подсадить к другим арестованным, а вы прячетесь? Как это понять? Как понять?!
Б р о н с к и й. У нас не было договора, что вы меня арестуете.
Г а н г а р д т. Где Никонов?
Б р о н с к и й. Никонов и Звонарская вчера застрелились.
Г а н г а р д т. Что? (Пауза.) Испортил игру, дурак. Все все портят!
Молчание.
Александр Евгеньевич, необходимо! Вы сами понимаете, как нужно знать все, о чем говорят в камерах.
Б р о н с к и й. Меня не за что арестовывать. Дома все чисто. Никакой нелегальщины. Хоть десяток обысков. На сходке я не был. Меня не за что арестовывать. Нет юридических оснований!
Г а н г а р д т. Детские разговоры!.. Мы найдем у вас пуд нелегальщины. И понятые это подпишут.
Б р о н с к и й (не глядя на Гангардта). Я хочу окончить университет. Я не хочу туда! Не хочу к ним!
М а н г у ш е в с к и й. Вы проявили себя весьма полезным и достойным полного доверия сотрудником, Александр Евгеньевич! Мы так довольны вами.
Б р о н с к и й (истерично). И вместо благодарности что? В тюрьму? В ссылку?
Г а н г а р д т. Вы подставили вместо себя Шелонова. Мы помогли вам в этой игре… Ну-ну, Александр Евгеньевич! Не портите игру… Займетесь самообразованием, еще плотнее войдете в революционную среду. Вы способны работать уже вполне самостоятельно, без непосредственного контроля… Усвоили задачи розыска, имеете навык быстро и всегда верно ориентироваться в окружающих обстоятельствах. (Мангушевскому.) Вы информировали его о пенсии?
М а н г у ш е в с к и й. Нет.
Г а н г а р д т. Ну как же так? По нашему ходатайству, Александр Евгеньевич, департамент полиции возбудил перед господином министром внутренних дел ходатайство о предоставлении вам права ходатайствовать…
Б р о н с к и й. Ходатайствовать… Ходатайствовать!..
Г а н г а р д т. Таков порядок. Пожизненная пенсия. В размере тысячи двухсот рублей в год. Если будете скомпрометированы в революционной среде не по своей вине. (Пауза.) У нас нет выхода, Бронский. Игра продолжается. И долго еще будет продолжаться.
Б р о н с к и й. Я боюсь! Понимаете, я боюсь! Не нужны никакие деньги! (Закрывает лицо руками.) Кровь, смерти… Я боюсь!
Г а н г а р д т. Ну-ну-ну, полноте.
Б р о н с к и й. Меня, наверно, подозревают! Ульянов спросил, почему у меня такие глаза… чистые? Не хочу к ним! Не хочу! Боюсь!
Г а н г а р д т. Уведите его. Пусть составят протокол. И сразу же в крепость, в камеру.
Б р о н с к и й. Я боюсь!..
Мангушевский выходит вместе с Бронским, возвращается. Гангардт, усталый, нервный, взвинченный, ходит по диагонали по кабинету.
Г а н г а р д т. Сорок человек… И еще все не арестованы! Уже столько времени. А если бы мы решились арестовать двести пятьдесят шесть человек? Всех, кто был на сходке? А если бы их было девятьсот? Как намечалось?.. Завтра их будет уже девятьсот, ротмистр! (Наткнувшись на стул и отшвырнув его в сторону.) Такие маленькие штаты!.. Болваны! Выжили из ума!.. Ведь есть же какие-то тайны, профессиональные тайны политического сыска! Есть техника полицейского дела!.. Что я могу с таким количеством людей? Нужно революцию делать прежде всего в департаменте полиции! Тогда не будет революции в России! Он прав, этот Смелянский! Это племя неуничтожимо! Что такое современный сыск без гигантской внутренней сети?! (Вдруг лихорадочно схватившись за руку Мангушевского.) Я должен знать, где в губернии муха пролетела, ротмистр! Муха! Все опутать сетью! Каждого человека сделать агентом! Каждого! (С каким-то безумным смехом.) Надо освободить людей от отягчающих ограничений разума, ротмистр! От грязных и унижающих самоотравлений химерами, именуемыми совестью, нравственностью!.. А? (Улыбаясь.) От требований свободы и личной независимости… Это наша работа в мире, ротмистр! Поверьте, свободой могут пользоваться лишь немногие! Очень немногие!.. Отбор. Главное — отбор! (Все более безумно.) Отбор — это орудие борьбы с нестройностью! (Шепотом.) С ростом энтропии! Это сортирующий демон, наблюдающий и отбирающий человеческие молекулы по своему усмотрению… Отбор! Иначе мир погибнет! Поэтому каждого сделать агентом, ротмистр!..
М а н г у ш е в с к и й. Что с вами, Николай Иванович? Что с вами?
Долгое молчание.
Г а н г а р д т. Я тоже… боюсь чего-то, ротмистр… Боюсь!
М а н г у ш е в с к и й. Вы устали.
Г а н г а р д т (глядя в пустоту безумными глазами). Боюсь!.. Боюсь!..
Ночь, полумрак, керосиновая лампа. У л ь я н о в — весь комок нервов, весь напряженная мысль и чувство — стоит у окна. С е с т р а собирает вещи.
С е с т р а. Господи, Аня в ссылке, Сашу казнили, теперь ты… Как мама переживет все это? (Пауза.) Что ей сказать?
У л ь я н о в. Темно!.. Какие-то огни, поля… Есть ли душа в них? А?
С е с т р а, Вот! Кажется, все! Собрала.
У л ь я н о в. Спасибо.
С е с т р а. Посмотри. Может, я что-нибудь забыла?
У л ь я н о в (машет рукой, после паузы). В этом мире у человека, наверное, может быть сейчас… только одна профессия? Быть профессиональным революционером… Научиться только этой профессии не просто.
С е с т р а (перебирая белье). А юристом ты, значит, уже не будешь. Ах, пуговицу надо пришить. Сейчас!.. У тебя все шуточки.
У л ь я н о в. Это не шуточки.
С е с т р а. Так что маме сказать?
У л ь я н о в. Не знаю. Я сказал бы про профессию… Не знаю. Я все время сейчас думаю. Все время!
С е с т р а. О чем?
У л ь я н о в (после паузы). Как о чем?
С е с т р а. О чем же?
Молчание.
У л ь я н о в. Смерти, ошибки, провалы… Это все плата, наверное. Жестокая, да? Человечество платит за дорогу вперед по жестокому счету. И впереди еще, наверное, немало плат… И трудно разобраться. Каждый находит себе что-нибудь по вкусу. Этим и удовлетворяется. Нет мира, взятого целиком, полностью. В его прошлом и будущем развитии.
С е с т р а. О чем ты?
У л ь я н о в. Я все думаю. Все эти месяцы, дни. Нужно отделить годное от негодного… Не так легко, как кажется. Но есть же какой-то единственный путь! Он должен быть! И он есть! Мы держим в руках судьбу русской истории, а может, и мира всего. Бог один для всех — свобода, свет. Но где стенка тоньше? Чем ее легче прошибить?
С е с т р а. Господи! Об этом разве ты должен думать сейчас?
У л ь я н о в. А о чем? О чем еще думать…
С е с т р а. Сейчас же придут! Тебя же должны арестовать!
Ульянов молчит. Снова подходит к окну.
Я выйду! Посмотрю! (Уходит.)
У л ь я н о в