П а л а ч о н о к. А марку?
П а л а ч. Марки я дам тебе потом. Сразу за всех.
П а л а ч о н о к. Тебе платят по тридцать марок, а ты мне даешь только по одной.
П а л а ч. Я отрезаю головы людям, а ты еще пока мышам.
П а л а ч о н о к. Я тоже хочу отрезать людские головы!
П а л а ч. Все придет, сынок. Наше дело божье. Все будет.
П а л а ч о н о к. А завтра мы кого будем казнить? Сегодня двенадцать человек казнили, а завтра?
П а л а ч. Не все ли равно. Шеи, сынок, у всех одинаковы. У всех.
П а л а ч о н о к. Почему ты морщишься? Проглотил что-нибудь?
П а л а ч (подергиваясь в нервном тике, безумно). Они мне все улыбались! Улыбались! (Безумный хохот.)
В стороне, на отшибе — л ю д и, п р о д а в ш и е с о в е с т ь.
Я м а л у т д и н о в. Жить. Я хочу жить! Я никому не делал ничего… Я делал только то, что меня заставляли делать.
С. Ты не будешь жить. Тебя найдут все равно, хотя ты и перекрасишься десятки раз.
Х и с а м о в. Да, это он предал всех! Он! На мою долю выпало горькое счастье работать в подполье с такими людьми, как Джалиль, Баттал, и он, именно он выдал всех нас. Он!
С. Он был не один, к сожалению. Были и такие, кто, предав, потом десятилетия примазывался к чужой посмертной славе, выдавал себя за подпольщика, ходил в героях, писал воспоминания-фальшивки!
Х и с а м о в. Это ложь! Я прошел проверку.
С. У меня свое следствие… (Увидев бредущую женщину.) Свое следствие в этом мире.
В е ч н а я ж е н щ и н а, мать всего человечества, бредет по земле. Кого она ищет уже целую вечность? Кого зовет?
В е ч н а я Д и л ь б а р.
Дильбар поет — она рубашку шьет,
Серебряной иглой рубашку шьет.
Куда там песня? — ветер не дойдет
Туда, где милый ту рубашку ждет.
Атласом оторочен воротник,
И позумент на рукавах, как жар…
(Оборвав себя.) Столько дорог… Тысячи километров, тысячи тысяч… Где же ты? Куда ты ушел?
С. Спроси у этих!
Но людей, продавших совесть, уже нет.
С л е п е ц (с шапкой на коленях).
Пусть я лежу в крови, в пыли,
Пусть я дышу едва.
Но сила матери-земли
В душе моей жива.
Прошел сквозь гром, сквозь едкий дым,
Сквозь чуждые края.
Из этой тьмы вернет живым
Меня любовь твоя!
В е ч н а я Д и л ь б а р. Кто это? Ты? Это твоя песня! Ты жив?!
С л е п е ц. Ты меня путаешь с кем-то, мать.
В е ч н а я Д и л ь б а р. А где тот, кто написал слова твоей песни?
С л е п е ц. Ее поют все. Лучше подай хлеба, и я спою тебе еще.
В е ч н а я Д и л ь б а р. У меня нет хлеба. Вот возьми рубашку. В ней ты будешь бессмертным.
С л е п е ц. Спасибо, мать. Видать, и тебя тронула война. (Поет.)
Прошел сквозь гром, сквозь едкий дым,
Сквозь чуждые края…
В е ч н а я Д и л ь б а р. Ты жив, я знаю. Знаю, милый… Но как мне найти тебя? (Оглядывается.) Поля, в которых ничего не растет… (Поднимает чей-то череп.) Может, это ты? Дильбар тебя ищет. Дильбар сшила тебе волшебную рубашку.
Р а н е н ы й (рука на перевязи, костыли).
Плясала смерть передо мной сто раз
На бруствере окопа моего.
Чистейшая любовь твоя сто раз
Меня спасла от гроба моего.
В е ч н а я Д и л ь б а р (прислушиваясь). Опять твои песни? Все время я слышу их. Ты жив, жив! Ты обещал вернуться и вернулся!
С. Мы оба странники с тобой, мать. Ты ходишь по всему миру, и я хожу по нему.
В е ч н а я Д и л ь б а р. Кто ты?
С. Кто? Твой сын, мама. Мне нужно знать, уничтожим человек или неуничтожим. Я ищу неуничтожимого человека. Я твой сын, мама.
В е ч н а я Д и л ь б а р. Да, сын… Возьми рубашку, сынок. Каждому родившемуся на земле я даю голубую рубашку, чтобы война не могла убить его снова. Чтобы смерть была бессильна. Мне нужно вышить много-много рубашек. Прощай, сынок! Мне надо обойти всех и каждому дать по волшебной рубашке… Прощай!.. (Идет дальше.)
Дильбар идет,
Она рубашку милому несет.
Куда там ветер — песня лишь дойдет
Туда, где милый ту рубашку ждет.
С. (держа в руках голубую рубашку). Спасибо за рубашку, мама…
1980
ПЕРЕД ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТОЙДрама
С а м м а т о в ы:
Л у к м а н,
С а л и х,
М а н с у р.
В е р а Я к о в л е в н а.
Н и к о л а й.
Д и н а.
С о н я.
И в а й к и н.
С а л и х Н а с ы р о в.
Б о р и с.
Н а д я.
Ш о ф е р.
Г о с т и.
НАДЕЖДЫ
Столб, часы. Силуэты зданий. Слышен звон трамвая.
Д и н а. Кто вы?
С а л и х. Кто? А вы?
Д и н а. Я учусь в педагогическом институте. На вечернем. Днем работаю. А сейчас…
С а л и х. Куда вам надо идти сейчас? Туда? Давайте лучше бродить сегодня там, где никогда не ходим. Сейчас восемь часов. Когда стрелка дойдет до двенадцати — разойдемся. Где бы ни были. На любом перекрестке.
Д и н а. Странно… Вы, наверное, все же… Это прием у вас такой?
С а л и х. Может быть, и прием. А может, настроение такое. Только уговор, эта встреча будет у нас единственной. Не боитесь?
Д и н а. Что ж, пусть. Сегодня — хорошая погода. Пусть.
С а л и х. День как карусель. Вечером там же, где был утром. И вдруг — вы. Неизвестная и чужая. Прекрасная, как незнакомка Блока.
Д и н а. Я еще не читала его. Бралась, и — не нравится.
С а л и х. А это неважно! Да и как может незнакомка Блока читать Блока? Важно то, что прекрасная незнакомка сошла с какой-нибудь страницы… Из первого томика! Где у него там про любовь? И села в битком набитый людьми трамвай. И случайно сел в него я. И мне надо было понять, чужая вы или своя? А вдруг вы не чужая мне и я вам не чужой? Вдруг я вам нужен и вы мне нужны? И вдруг нам нужно было встретиться?
Д и н а. Вам плохо сегодня?
С а л и х. Почему плохо? Наоборот.
Д и н а. А я подумала, что плохо. К людям тянет, когда плохо.
С а л и х. Нет, жизнь прекрасна!
Они уходят. Спустя мгновение выбегают откуда-то, с хохотом, со смехом, взявшись за руки, отряхиваясь от снега.
Д и н а. Какая горка хорошая!
С а л и х. Осталась с Нового года. Не больно? Не ушиблась?
Д и н а. Нет! А смотрите, какие звездчатые снежинки. Как будто на парашютиках.
С а л и х. Хотите сказку? Это десант. Это живые существа, их только не видно простым глазом. Они все поэты, музыканты, художники. Пока люди спят, они захватят город. К утру город будет уже другим. Только живут они очень мало.
Д и н а. Как мы?
С а л и х. Почему как мы?
Д и н а. А помните? Я где-то читала. Они катались тоже с горы. Ну, не с такой горки, а с настоящей, высокой. И на санках! И на самом крутом спуске он ей сзади кричал: «Люблю!» Она не могла обернуться, помните? А внизу под обрывом он молчал или смеялся, как будто ничего не случилось…
Вдруг словно крик — то сирена «скорой помощи».
С а л и х (после паузы). Не холодно? Не замерзла?
Д и н а. «Скорая помощь», беда у кого-то. Мы посидим, ладно? Устала.
С а л и х (присаживаясь на скамью). Я медик. Не врач, работаю сейчас в лаборатории. Но приходилось… Их было двое, муж и жена. Оба геологи. Она заболела энцефалитом, пошли на трех лошадях, а до поселка около семидесяти километров. Рации у них в отряде почему-то не было, вертолет вызвать не могли, а надо было успеть ввести сыворотку. Ночь, палатка, ни одной души, и она рядом с ним, в спальном мешке. Он поседел в ту ночь. Все это я узнал потом, а тогда гляжу, в амбулаторию вваливается кто-то седой, ее тащит. Глаза шальные. «Нельзя ли оживить, оживить нельзя ли?»
Д и н а. Не надо, пожалуйста. Я хочу! Этот вечер… Я хочу радости сегодня! Только радости!
Снова крик сирены «скорой помощи», но уже удаляющийся, затихающий.
С а л и х. «Я буду любить тебя столько, сколько звезд на небе. — Да, милый, да. — Столько дней, сколько звезд на небе. — Да, милый, да. — Столько лет, сколько звезд на небе. — Да, милый, да… А утром звезды погасли…»
Д и н а. Чьи это стихи? Это — страшные стихи!
Они поднимаются, идут. Снова останавливаются.
С а л и х. Двенадцать. Уже двенадцать.
Д и н а. Уже? (Взглянув на часы.) У вас часы врут. Я сегодня проверяла утром.
С а л и х. Что толку от двух-трех минут?
Д и н а. Расставаться здесь? Какая ерунда! Вы ведь говорили сами, что все случайно. И все на самом деле случайно. Мы могли бы встретиться не здесь, а где-то в другом городе!
С а л и х. В другом?
Д и н а. Допустим, мы где-нибудь западнее? Какая разница, где мы сейчас! А там еще нет двенадцати, и надо перевести стрелки. Мы не здесь, понимаете? Мы в Бресте, Львове, Риге — где угодно. Мы там сейчас. На какой-нибудь улице.
С а л и х. А дома? Дома не будут ругать вас?
Д и н а. Дома? Если бы!.. Мама умерла недавно. Два месяца назад. А папа еще раньше. Рак.
С а л и х. И как же вы теперь?
Д и н а. Одна. Трудно. А вы?
С а л и х. Нас с братом в этом городе воспитывал Самматов, дядя по матери. У него своих детей нет. Мать я не знаю. А отец в деревне. У него своя жизнь.
Д и н а. Значит, ты тоже как бы сирота?
С а л и х. Ты говоришь… «ты»?
Д и н а. Да, ты.
Бьют городские часы.
Двенадцать. Все-таки уже двенадцать.