Кабинет Самматова.
В е р а Я к о в л е в н а. Некрасиво все очень получилось. Не простой день сегодня. День рождения.
С а м м а т о в (не открывая глаз, ровно). Стакан горячего крепкого чая. Три куска сахару.
В е р а Я к о в л е в н а. Ты всегда был суров по отношению к ним. Но сегодня?
С а м м а т о в. Все о них?.. А обо мне ты думаешь когда-нибудь?
В е р а Я к о в л е в н а. Мы же так мало, так редко говорим друг с другом.
С а м м а т о в. Да, оба мы старики с тобой теперь… Меня снимают, Вера. Сегодня принято решение. Говорят, не обеспечиваешь руководства. Хомут, мол, уже не по коню.
В е р а Я к о в л е в н а. Тебе давно на пенсию пора.
С а м м а т о в. На пенсию? (Взрываясь.) Куда? Сюда? Обсуждать с тобой ежедневно меню на обед?
В е р а Я к о в л е в н а. Ты же так устаешь!
С а м м а т о в (закрывая глаза, ровно). Стакан горячего крепкого чая. Три куска… сахара.
В е р а Я к о в л е в н а (опомнившись). Сейчас, сейчас! (Уходит.)
Появляется М а н с у р.
М а н с у р. Пришел откланяться и выразить свои чувства.
С а м м а т о в (равнодушно). Что нужно?
М а н с у р. Привык смотреть прямо в корень? Сразу: что?
Входит В е р а Я к о в л е в н а с подносом.
С а м м а т о в (ей). Иди, иди к себе…
Жена уходит.
Стишки все пишешь? Статейки твои проглядываю иногда.
М а н с у р. Стишки, статейки… В общем-то правильно. (С усмешкой.) Вчера вот тоже лежу у себя дома. Супруга по хозяйству мурлычет. И вдруг голос чужеродный. Ну, думаю: «Кого это черт принес?» Захлопываю детективчик, жду. Оказывается, старый приятель, не очень закадычный, но все же друг. То-се, тары-бары, ничего нового ни у меня, ни у него нет. Сидим, киваем друг другу, как обычно в таких случаях у нас водится. А приятель этот мой — литератор. Книжечку мне принес с трогательной надписью. Чтобы я ее отрецензировал. (Хохочет.) Так вот, и он тоже меня как бы невзначай спрашивает: «Пишешь что-нибудь?» А сам в это время очки протирает, а глаза у сукиного сына без очков такие, знаешь, темно-коричневые. И с поволокой! И такие еще невинные-невинные и за человечество страдающие! Ну, а я гляжу ему в эти глаза тоже весьма задушевно, а сам думаю: «Бабник ты, наверное, дорогой мой, глаза у тебя такие. Черта с два с такими глазами на лице отвертишься, чтобы не сблудить».
С а м м а т о в (полузаинтересованно). Ну?
М а н с у р. А, схватило? Продолжение будет стоить четвертной. Внучатому племяннику твоему на детсад, а?
С а м м а т о в (доставая деньги). Рубль не на мне зарабатывать надо.
М а н с у р. Не все ли равно, как его заработать? Да, так вот, страдающий за человечество бабник этот, Лукман-абы, тоже никак забыть не может, что писал я когда-то рассказики и стишки. И, представь себе, из чувства долга перед великой мировой литературой забыть не может. Из сострадания к изверившемуся в своих силах таланту. И что за память у людей?
С а м м а т о в. Ну? Короче.
М а н с у р. Видишь, уже короче! Вот я и говорю, это, черт возьми, тебе не шестнадцатый век, когда Шекспир, обыкновенный актеришка, вертел как хотел королями и принцами в своих трагедиях. А сейчас что? Напишешь эпический, можно сказать, эпохальный роман об управдоме, а он еще в твой личный унитаз воду не пустит? Какие у нее, мелкоты, державные чувства могут быть? Какие неумирающие мысли? Или, например, о тебе написать? А ты — человек авторитетный, влиятельный, двигаешь окружающие тебя массы вперед. Прочтешь ты это мое высказывание о себе в художественной форме и, думаешь, не поймешь, какой ты на самом деле великолепный, замечательный, исключительный экземплярчик!.. Да, экземплярчик! Именно!
С а м м а т о в. Хорошо!
М а н с у р. Что хорошо?
С а м м а т о в. Шутить научился?
М а н с у р. Именно шутить! Только шутить! И потому я, как видишь, чист, незапятнан и с трепетом храню твое доброе имя.
Звонит телефон. Самматов морщится, потом нехотя берет трубку.
С а м м а т о в. Кто? Да, я, я… Рад приветствовать, Леонид Степаныч. Да-да… Успею. Разумеется… Задержка оборудования некоторая… (Долго молчит.) Разумеется… да, взаимно! Всех благ! (Бросает трубку.) Звонят, звонят!
М а н с у р. Завод сдаешь?
С а м м а т о в. К первому числу со всеми потрохами. Шесть дней, а огрехов… Будильник куда задевался?
М а н с у р. Дешево ты ценишь меня, оказывается, Лукман-абы. Думаешь, я из-за четвертного пришел? (Вынимает из кармана те же купюры, швыряет небрежно на стол.) Это я так, Лукман-абы, шутки ради. Если бы ты мне не двадцать пять рубликов уделил, а хотя бы двести пятьдесят, то я, может быть, и взял бы. А может, и… не взял.
С а м м а т о в. Не взял?
Мансур неопределенно смеется.
Ну? (Берет деньги, засовывает в карман.) Короче.
М а н с у р. Я по делу, собственно. (Поспешно.) Суть такая. Если в двух словах, ситуация сейчас в редакции весьма благоприятная. Я человек способный, принципиальный. Отличный, наконец, организатор. Если бы с твоей помощью кое-кому подсказать, чтобы обратили внимание на эти мои ценные качества, а? Нужному человеку, короче говоря, в нужную минуту нужное слово, а?
С а м м а т о в (потеряв и последний интерес). Проваливай с богом. Спать мне надо.
М а н с у р. Ну, а как же, Лукман-абы? Замредактора! Вакантное место, понимаешь!
С а м м а т о в. Ступай. Проваливай.
М а н с у р. Так ты поговоришь?
Молчание.
Пень! Старый пень! Только черт тебя разберет, какой породы! (Уходит.)
С а м м а т о в (потирая рукой грудь). Да, день. А росток был… Смысл только в чем?
Звонит телефон.
(Протягивая руку к трубке.) Кто?.. Ну?.. (Повысив голос.) Почему четыре дня? А сегодняшняя ночь? Что ты ее, кошке под хвост бросаешь? Ты мне не болтай! Вылупился, как красное солнышко, и с ходу шайбы забивать?.. Бери за горло заводских технологов, пусть хоть пальцем, хоть чем указывают, что делать!.. Что? Сам приеду. (Бросает трубку.) Сам!.. (Снова потирая рукой грудь.) Вера, чай остыл! Чай! (Набирает номер телефона.) Машину.
Входит В е р а Я к о в л е в н а.
Стакан чаю… Три куска сахара, пожалуйста.
Появляется С а л и х С а м м а т о в.
С а л и х. Доволен?
С а м м а т о в. Чем мне быть довольным?
С а л и х. Что ж, за сегодняшний день рождения — спасибо. За все спасибо. Ухожу я из твоего дома. Не хочу.
С а м м а т о в. Напрасно.
С а л и х. Ты не боишься смерти? Помрешь, кто тебя хоть одним словом вспомнит? Добра никому даже на копейку не сделал!
С а м м а т о в. Кто вспомнит? Ты же и вспомнишь. А насчет добра… Ты вот сидишь, о каком-то добре нудно размышляешь, а я после пятнадцати часов работы снова иду эту работу продолжать. Громадный химфармзавод сейчас сдаю. Помимо него еще на шее двадцать три крупных производства в городе и республике… Мое добро — заводы, мной построенные. Милостынь же копеечных людям не даю. Никогда! И брезгую давать. Просишь милостыню, — значит, не жилец, освобождай место.
С а л и х. Ну, и многих ты такого места лишил?
С а м м а т о в. Кой-кого лишил. На пальцах не считал.
С а л и х. Ивайкина, например? А пальцев-то хватит?
С а м м а т о в. Ничтожества. Я хотел сделать из вас сильных людей! Мужчин, готовых к жизни и борьбе! Мужчина не имеет права на слюнтяйство и слезы. Он не имеет права умирать в собственной кровати. К сожалению, не получилось. Оба вы с Мансуром мельче. Я всегда шел ва-банк, а вы? Размаха в вас нет, шаг короткий. Но главное, идеи у вас нет, идеи!
С а л и х. Идеи!.. С твоими идеями…
С а м м а т о в. У меня нет времени на пустые разговоры. Хребет слишком хилый, душа покупная! Мне многого не удалось сделать из того, что я хотел. И я хотел, чтобы вы… Просмотрел, видно! Видно, слишком облегчил жизнь, не подготовил для борьбы. Надо было бы в жизнь вас пнуть сначала, в котел, чтобы посмотрели, чем мир живет, чем люди живут. Ты думаешь, то, что в двадцать пять лет ты стал кандидатом наук, это прорезался твой талант? Нет, это я тебя сделал кандидатом. А зря!.. Зря!
С а л и х. При чем здесь ты?
С а м м а т о в. Я открыл тебе зеленую улицу!
С а л и х. Зеленую улицу я прокладываю себе, ночуя в лаборатории!
С а м м а т о в. Я строил новый корпус для твоего института. Я мог построить его за три года. Мог совсем отказаться от строительства. Пусть бы хозспособом строили… Я построил его за полгода!
С а л и х. Врешь?!
С а м м а т о в. Да. Смысл в чем? (Уходит.)
С а л и х. Врешь! Зачем он мне все это… сказал?
Входит В е р а Я к о в л е в н а.
В е р а Я к о в л е в н а. С кем ты разговариваешь?
С а л и х. Зачем он мне это сказал?
В е р а Я к о в л е в н а. Что?
С а л и х. Зачем?! (Напряженность в его теле падает, он обвисает, тускнеет.)
В е р а Я к о в л е в н а. Жизнь всегда трудна, и всегда надо в ней человеком оставаться.
С а л и х. Что? Что?
Вбегает ш о ф е р Самматова.
Ш о ф е р. Салих,«скорую помощь» надо! Вера Яковлевна, Лукман Идрисыч…
С а л и х (вскакивая). Что?
Ш о ф е р. Нет, нет! Он на асфальте. Там он. Двух шагов до машины не дошел. Лежит. Я знаю, что трогать нельзя.
С а л и х. Звони, вызывай. Я туда! (Бросается к столу.) Где же валокордин? (Исчезает в двери, вслед за Верой Яковлевной.)
Ш о ф е р. Алло, алло! Скорее, скорая, черт вас подери!.. Скорая!
Раздается бой часов. Двенадцать раз бьют часы.
ОСЛЕПЛЕНИЕ
Прошел год.
Сквер. Скамейка. Слышен звон трамвая.