М а н с у р. Лукман-абы! Что не встречаешь, старый черт? С ночевкой к тебе! Жениха с невестой привез!
С а л и х. А в саду хорошо. Давно уже на даче не был. Даже и осенью, оказывается, хорошо…
Долгое молчание. Все в оцепенении.
И в а й к и н (переведя взгляд с мертвого Лукмана на молодых). К живому не приехали.
С а л и х (раздраженно). Вместо свадьбы — поминки! Черт бы все подрал!
С о н я (тихо). Надо вызвать врача… Еще один инфаркт, наверное.
И в а й к и н. Ждал он вас, а не дождался. Теперь когда встретитесь? Не скоро теперь встреча будет… Да и не признаешь друг друга при встрече-то?.. Не признаешь! (Уходит.)
С а л и х. Чертовщина какая-то.
Молчание.
С о н я. Я себя виноватой чувствую. Такое горе, а здесь свадьба наша. (Мансуру.) А это кто был? Такой странный?
М а н с у р. Ивайкин, что ли? Друзья когда-то были с Лукманом. Водой не разольешь. Вместе работали… Первый муж, кстати, нашей мамы Веры.
С о н я. Муж? То есть как муж?
С а л и х (взрываясь). Как, как!
М а н с у р (объясняя). Давняя история. До войны еще дело было, давно… Сам Ивайкин только несколько лет назад появился. Его Лукман где-то нашел, к себе в трест вахтером сунул, потом сюда, в сады, — сторожем…
С о н я. Я боюсь!.. Перед свадьбой? Вдруг это нехорошая примета? Как мы жить теперь будем?
М а н с у р (Салиху). Наследнички мы с тобой… Вот и исполнился мой сон.
Молчание.
С а л и х. Надо вызвать врача, чтобы официально было. И милицию тоже. И надо еще в город звонить, в трест! И вообще, что там нужно еще делать, когда человек умер? Ведь что-то нужно делать?
М а н с у р. Жить! Жить, черт тебя возьми! Жить, пока мы живы!
С а л и х. Жить?.. Да, конечно, жить. Ты прав. Жить. (Кричит.) Жить!..
КРУШЕНИЕ
Прошли годы. Неостановимо движение времени.
Два столика в летнем кафе. За одним из них сидит Д и н а. Появляется С а л и х. Присаживается за другой столик.
О ф и ц и а н т к а (подойдя к столику). Вот меню, пожалуйста.
С а л и х. Меню? (Долго смотрит, выбирает.) Триста коньяку.
О ф и ц и а н т к а. Все? А закусить?
С а л и х. Закусить. (Снова долго смотрит в меню.) А манная каша у вас есть?
О ф и ц и а н т к а. Но ведь манной кашей не закусывают.
С а л и х. Ну, сосиски вот эти. Они у вас в целлофане?
О ф и ц и а н т к а. Да.
С а л и х. Очень хорошо. Целлофан в коньяке отлично растворяется. Целлофанчику побольше, пожалуйста! (Какое-то время сидит, глубоко задумавшись. Закуривает, оглядывается. Смотрит на женщину — одиноко сидящую в уголке кафе и словно ждущую кого-то. Поднявшись, идет к ее столику.) Итак, прогулка вокруг земного шара продолжается.
Д и н а (вскидывая глаза). Салих?
С а л и х. Ярмарка встреч, ярмарка воспоминаний. Сижу сейчас, гляжу на тебя и думаю: ты или не ты? Дина, мол, эта хорошенькая женщина или не Дина? И ты. Конечно, ты! И хороша! Ты здорово сохранилась.
Подходит о ф и ц и а н т к а.
Что ж, выпьем за встречу. (Официантке.) Рюмку, пожалуйста, с того столика, фужеры и еще сухого бутылочку.
Д и н а. Нет, нет. Я не хочу.
С а л и х (вдогонку официантке). Не надо бутылочки!.. Да, женщина, которая когда-то принадлежала тебе, когда-то любила, — как знак, как напоминание. И будешь вспоминать, как о воде протекшей… Замуж, конечно, выскочила, обсыпалась детьми?
Д и н а. Замужем. Уже месяц.
С а л и х. Кто такой?
Д и н а. Он летчик-испытатель, майор.
С а л и х. Летчик-испытатель?
Д и н а. Да ты его знаешь. Помнишь день рождения? У тебя? Он тоже там был. Приятель Николая.
С а л и х. А, тезка!
Д и н а. Да. Я как-то сидела в Фуксовском саду, плакала, а он подошел. Помогал мне все эти годы, заботился. Сейчас вот здесь его жду. С завода должен подъехать. В гости собираемся.
С а л и х. Заново познакомишь или прикажешь удалиться за свой столик?
Д и н а. Почему? Я очень рада тебя видеть.
С а л и х. Да, любовь!.. Любовь, выражаясь образно, сквозь снега и версты, сквозь бремя лет! Одна-единственная на всю жизнь… Сколько мне было тогда? Двадцать четыре, двадцать пять? Путала волосы, целовала.
Д и н а. Ты выбрал не тот тон разговора.
С а л и х. Не нравится?
Д и н а. Нет. Устарел для меня уже этот тон.
С а л и х. Слушай! А что, если ты этого своего заботящегося майора оставишь наедине… с небом? А, Динка? Бросим все, уедем! У нас сын. Сколько ему сейчас?.. Плохо мне! Плохо, понимаешь! Уедем! Меня в Новосибирск приглашают, лабораторию дают. Бросим все! Ведь не поздно еще начать все сначала! Жизнь какая-то — колесо! Закручивает! Раньше компромисс казался невозможным, сейчас готов на любой компромисс. Раньше все было белым и черным, сейчас все серое. Но, может, не поздно попробовать все снова? Ведь о чем-то мечталось, думалось. Я наукой буду заниматься. Только наукой! У меня много идей! Я же ученый! Я настоящий ученый! Дома невозможно. Жена тоже человек в высшей степени заботливый. Но заботливость ее холодна!
Дина пытается что-то сказать.
Молчи, молчи! Она судит меня. А ты не будешь! Ты не будешь судить! Ты поймешь меня и простишь! Уедем, а? Все бросим, всех! Ведь ты любила меня когда-то. Любила! Сын! Пошли! Я хочу его увидеть.
Д и н а. Когда-то я ждала этих слов… А сейчас… Поздно уже, Салих, поздно. Я люблю его. Раньше я любила тебя, теперь люблю его. Так бывает, оказывается.
Молчание.
С а л и х. Итак, на чем мы остановились? Как о воде протекшей будешь вспоминать, а? (Вдруг смеется.) Нет, я просто пошутил. Извини. (Пауза.) Все то же, черт возьми. Круги жизни. Так сколько сейчас сыну? И будет все то же, а?
Д и н а. Что то же?
С а л и х. Не знаю. Все то же… Мне кажется, мы уже тысячи лет живем на земле! Мне, наверное, не тридцать один сейчас. Нет, мне три тысячи сто лет! Десятки, сотни прошлых «я» — существований… Сейчас старье читаю. О физиогномике души, о волшебном прутике или о храме здравия и чудесной постели доктора Гроэма… И мало что изменилось!.. Словарь разве только. Все время человек идет по одному и тому же кругу, по одной и той же колее.
Д и н а. Тебе оправдать себя надо?
С а л и х. Не надо мне никакого оправдания. Я уже тем оправдан, что живу. Всех судит жизнь, отпуская каждому положенное. И попробуй-ка осудить меня. Не осудишь! И никто не осудит! Ни у кого нет права суда надо мной. Природа, природа только одна осудить может! Если оправдает, то даст силу жить, а осудит — значит, смерть, значит, нет силы жить.
Д и н а. Как много все сейчас говорят. Красиво и умно говорят. Одни слова.
С а л и х. Слова?
У столика — Н а с ы р о в. На его лице улыбка. Он в штатском. Дина, с каким-то оцепенением слушавшая Салиха, смотрит на него.
Д и н а. Познакомьтесь. Да, вы ведь знакомы.
Н а с ы р о в. А, Салих!
С а л и х (с явным недоумением и непониманием смотрит на пришедшего). О чем я говорил? (Вставая, равнодушно пожимает руку Насырова.) Помню, помню вас.
Н а с ы р о в. Рад видеть.
С а л и х. Рады?
Н а с ы р о в. Да, как жизнь?
С а л и х. Благодарю! (Короткий взгляд на Дину.) Вы очень любезны, майор! (Не глядя на него.) Я хотел отблагодарить вас за трогательную заботу о моей бывшей возлюбленной и о моем сыне. Мы только что в ожидании вас беседовали. И знаете, о чем? Женщина, говорил я, которая когда-то принадлежала тебе, когда-то любила, — как знак, как напоминание… Да! Но вы уверены, майор, что ребенок, которого вы, не сомневаюсь, уже тоже любите, действительно является именно моим сыном? То есть, я спрашиваю, уверены ли вы, что я действительно являюсь отцом вашего сына?
Д и н а (ошеломленно). Какой же ты подлец!
С а л и х. А ты прости меня, подлеца! Прости! (С яростью.) Зачем он здесь! Кто он такой, чтобы быть здесь?! Ты иди, майор! Иди, а мы еще поговорим здесь!
Д и н а. Нет! (Мужу.) Идем! (Уходит.)
С а л и х. Уходишь?.. Зачем я все это?.. Зачем?..
Насыров торопливо достает деньги, бросает на стол.
Н а с ы р о в. Не думал, что ты такой. Съездить тебе… по физиономии?
С а л и х. Извини, майор, но я ее тоже любил. Быть может… Пусть она меня простит. И ты прости. (Пауза.) Ты летай там (неопределенно машет рукой) наверху… Летай…
Н а с ы р о в. Я-то полечу. Ты вот в предельный режим вошел. Ты сумеешь ли приземлиться?
С а л и х. Не разбейся только, майор, когда летаешь там, в небе. Не разбейся. А я буду любить тебя. Столько, сколько звезд на небе. Столько дней, сколько звезд на небе.
Насыров уходит.
Зачем? Зачем? (Сидит, подперев лоб рукой, потом поднимается, идет к своему столику. Садится.)
Подходит о ф и ц и а н т к а.
О ф и ц и а н т к а. Вас рассчитать?
С а л и х (равнодушно). Еще сто пятьдесят коньяку, пожалуйста. И закусить что-нибудь.
О ф и ц и а н т к а. А что?
С а л и х. Манная каша у вас есть?
О ф и ц и а н т к а. Нет! Я же вам говорила, что манной каши у нас не бывает.
С а л и х. Ну, дайте что-нибудь пожевать. Дырку от бублика можно? Хочу вернуться в детство! Хочу манной каши! Нельзя, да? Сама садик я садила, сама буду поливать?.. И вам нельзя со мной посидеть? Не разрешают?.. И вы не накормите меня манной кашей?
Обычная комната: тахта, стол, кресло. С а л и х, в рубашке, брюках, сидит на тахте. Его пиджак висит на стуле. Ж е н щ и н а — ее зовут Надя — в кресле, курит.
С а л и х. Так сколько за… манную кашу? (Тянется рукой к пиджаку.)