Три дня назад допросил бывшего начальника райотдела милиции. Ушел рассвирепевшим, тоже обещал кому-то там жаловаться. Грозился выгнать с работы. Так что имейте в виду.
П о п о в. Звоночки были.
А з г а р. Ну и что — в этих звоночках?..
П о п о в. Сетовали на то, что слишком вы жестки. Что ищете злой умысел там, где была просто следственная ошибка. Что следовало бы заниматься выяснением вины самого преступника, а не лиц, которые не смогли в свое время обнаружить его вину.
А з г а р (равнодушно). Демагогов еще хватает. (Резко.) Я, кстати, за место не держусь. Имейте это в виду. Я за себя держусь.
П о п о в (тоже резко). Что это за тон?! Никто не давит на тебя. (Мягче.) Вам доверяют. Делайте то, что положено по закону… Но японцы в иных случаях говорят так: потерял лицо, потерял, как бы выразиться точнее?..
А з г а р. Потерял лицо?
П о п о в. Мне всегда нравилось твое лицо. Нравится и сейчас. И мне хотелось бы работать с тобой и впредь.
А з г а р. Зачем все эти неопределенности?
П о п о в. Дело, порученное тебе, сложное. Я не зря дал его именно тебе. По объему общественно опасных последствий должностные преступления не имеют себе равных. Они подчас убивают в людях чувство справедливости, веру в правосудие. Пусть спустя семь лет, но закон в этом деле должен победить! Я рад, что еще один сильный человек работает у меня. Но… противники — не дай бог другому… Встать поперек их карьеры, их положения, их благополучия? Они могут выкинуть неожиданный фокус.
А з г а р. Короче, вы даете понять, что сами уходите в сторону?.. Потерял лицо… А вы, Иван Кузьмич, часто теряете свое лицо? Часто?
Молчание.
П о п о в. Хорошо. Доказывай. В обиду тебя не дам, но предупреждаю — поработай основательно.
А з г а р. Не знаю… Ничего я не знаю! (Резко.) Дорого стоит истина! Очень дорого! Вам приходилось платить за истину?
Входит Р у с т е м А х м е т о в и ч.
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не помешаю? (Смотрит то на Азгара, то на Попова.) Три дня назад, Иван Кузьмич, бросил курить, сигарет не покупаю, а не курить не могу. (Смеется.)
А з г а р (улыбаясь). А, Рустем Ахметович.
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Покорнейше прошу извинить, Азгар, за подобное систематическое мздоимство. (Попову.) Он меня, Иван Кузьмич, на табачное содержание взял.
А з г а р. Много говоришь. Это хорошо. Закуривай. (Смеется.) А иногда плохо, а?
Р у с т е м А х м е т о в и ч (Попову). Веселый человек. Люблю веселых. Эх, Азгар… Мансурович. Дома — один я. На работе тоже один. Среди бумажек, в архиве. От одиночества не то что говорить, заговариваться начинаешь. Вчера вот чайник купил. Сижу и слушаю, как булькает. Музыка… для души. Целый год чайник искал — нету! Больших кастрюль — пруд пруди, а чайников… Оказывается, показатель по валу большими кастрюлями легче достигается, чем мелочью всякой.
П о п о в (равнодушно). Показатель, Рустем Ахметович, вещь важная.
Р у с т е м А х м е т о в и ч. А я бы, Иван Кузьмич, так сказал, что важнейшая из важнейших! (Глядя то на Попова, то на Азгара.) Как-то приятель заболел, сосед мой бывший. Естественно, пришел участковый врач. Милая деликатная женщина, а он тоже одинокий. Ну, смотрит обрадованно ей в лицо, показывает язык… Грипп? Грипп. А на больничном листке? А на больничном листке — катар. Катар верхних дыхательных путей. Вот я ему и говорю: дурак, чему удивляешься? Грипп — болезнь все-таки инфекционная. И что же получится, если показатель заболеваемости по участку, который обслуживает больница, по району в целом, по области в целом будет слишком большим? Значит, профилактика ведется плохо! Значит, плохо кое-кто работает! (Смеется.) А заболел-то он опять же отчего? Отчего в носу у него захлюпало? Без шапки оказался в промозглую ночь. Содрали с головы любимый и единственный «пыжик». И опять — весь фокус в том, что произошло это на самой середине улицы, на границе двух районов. Конечно, в обоих райотделах от души готовы были помочь. Но — показатель! Ведь из-за какой-то несчастной шапки вырастет процент преступности в районе! И вообще — в городе! А если так, то, в конце концов, что важнее? Какая-то поношенная шапка, быть может даже и не пыжиковая и наверняка не пыжиковая! И вообще, где доказательства, что сия шапка существовала на белом свете?.. Где? Ха-ха! Шучу, шучу, конечно, Иван Кузьмич. Для остроты разговора чего не скажешь?..
П о п о в (направляясь к двери). Ну ладно, байки байками, а дело стоит… А ты, Рустем Ахметович, все-таки не ради сигареты пришел. (Азгару.) Истина стоит дорого, верно. (Уходит.)
А з г а р (сухо). Ну! Что?
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Я на минутку, Азгар Мансурович. Я насчет дельца пришел полюбопытствовать. Того, старинного… Калганова, значит, арестовал?
А з г а р. Что это оно тебя интересует?
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Интересует. Очень интересует. Я ведь так иногда считаю, что во мне, быть может, великий сыщик умер. Следовательский дар в себе ощущаю, Азгар Мансурович. А вот не нашел ему применения, с бумажками сижу, архивариус несчастный. А дар-то?.. Живет, душу волнует! Конечно, следовательских кадров тогда опытных не было — за войну перевелись. Тем более потерпевшая ничего перед смертью не сказала. Да и как сказать? Как сказать, если двое детей осталось? Там в деле их имена вроде упоминаются. Живы, наверное, и теперь. И давно забыли все!
А з г а р (пристально глядя на него). Да, интересный ты фрукт, Рустем Ахметович. Ждал я тебя. (С улыбкой.) Садись, садись.
Р у с т е м А х м е т о в и ч (добродушно улыбаясь). Ах, Азгар, Азгар. Один ты мне добрые слова говоришь. Люблю я тебя. Ведь я — что? У меня жизнь без интереса прошла. А человеку что надо? Думаешь, отдельная квартира, кусок мяса? Не-ет! Надо, чтобы в стене щель была. И чтобы в эту щель дуло! А я — чтобы ворочался во сне и ругался. Я когда что потеряю — носки или галоши — радуюсь: искать надо. Теперь вот об этом деле все думаю, ворочаюсь, не сплю. Все думаю.
А з г а р. И что же ты думаешь?
Р у с т е м А х м е т о в и ч. А думаю я, Азгар, над тем, что мне мой приятель, то есть бывший сосед, рассказывал. Это у которого шапку-то с головы сорвали.
А з г а р (беря ручку и лист бумаги). И по какому же адресу этот бывший твой сосед проживает?
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не знаю, Азгар. Чего не знаю, того не знаю. Вроде бы в другой город уже уехал. К детям. Чего не знаю, того не знаю. Знаю только то, что он рассказал.
А з г а р (напряженно). Ну и что же этот твой бывший сосед рассказал?
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Да ничего особенного. Так сказать, некоторые домыслы… Относительно твоего однофамильца. Конечно, только предположения, никаких достоверных фактов.
А з г а р. Короче!
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Заинтересовало, Азгар Мансурович? Я же сказал, что это дело тебя заинтересует. Друзьями они были когда-то, сосед мой и твой однофамилец. Друзьями не друзьями, но что-то в этом роде. Вместе у одного крупного ученого в аспирантах ходили. Ученый этот биолог был. И вот в одно время всех их, бедных, кто его направления придерживался, на сессии Академии сельскохозяйственных наук покритиковали немножко. И ученого этого тоже против шерсти погладили. Обычная научная свара, какая человеку всегда свойственна. Да и как не подсидеть, как в ереси кого-то не обличить, ежели это нужно для какой-нибудь пользы. Ничего особенного, конечно.
А з г а р. Ты про Луковского говоришь?
Р у с т е м А х м е т о в и ч (смеясь). Может, про него, а может, про другого! Кто их разберет? Да, а вот когда вернулся он с сессии, здесь тоже в переплет попал! В обструкцию! И очень уж крепко, говорят, твой однофамилец против него ополчился. В учениках его любимых ходил, на дочери его был женат, а все же принципиальным оказался, когда соответствующие принципы силу обрели. Ну, и старик, естественно, не выдержал, от инфаркта почил. Много неопубликованных трудов осталось. Очень, мой сосед говорит, были эти труды капитальными. Много в себе новых идей содержали. Ну и, понятно, вся эта картина на глазах у дочери происходила. Какой-то крупный скандал — и самоубийство… А может, и убийство? (Смеется.)
А з г а р. Дальше? Ну!
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Потом, говорят, когда конъюнктура изменилась, этот твой однофамилец на трудах покойного тестя очень быстро сделал научную карьеру. Предположения, конечно! Сосед мой — что? В общем-то, неудачник. Может, и клевета это, Азгар? Так ведь? Кто научную карьеру себе сделал, а кто никакой. А завистливые глаза черны!
А з г а р (улыбаясь). Деликатен ты, Рустем Ахметович. Очень деликатен. Боишься поранить мою душу? Моего отца все однофамильцем называешь. Деда по матери Луковского тоже как-то так числишь… Почему?
Р у с т е м А х м е т о в и ч (после паузы). Ну, Азгар Мансурович…
А з г а р (по-прежнему улыбаясь). Не понимаю пока еще только, в чем твоя корысть? Чего хочешь?
Р у с т е м А х м е т о в и ч. Какая же корысть, Азгар? Я вообще… Я жалею даже, что дал тебе это дело. Тебя мне жалко, Азгар! Люблю я тебя. Как сына, люблю. За человечность твою, доброту люблю. Мне вообще всех жалко. У родственника одного тоже вот неприятность случилась. Племянница неделю назад прибегает, а она за Разумовским замужем, за этим… бывшим следователем… Такой, понимаешь, ничтожный человек, слякоть! Но — муж все-таки. И любит ее. И она любит. И вот заливается, плачет, что Арсланов якобы сажать ее мужа хочет. Я уж уговаривал ее: дура ты, дура, говорю, Азгар Мансурович, говорю, добрый и справедливый человек. Опытный, говорю, и талантливый следователь. Он, говорю, разберется во всем. Всех жалко, Азгар Мансурович, всех! Может, оттого, что у меня самого жизнь неудачно сложилась? И каждому помочь хочется…