О н а. Ты смеешься надо мной?
О н. А если на облака посмотреть оттуда, откуда никто не смотрел? Законы гармонии в естественных системах — не все ли равно, на чем их выявлять? Или ловил бы бабочек, жуков.
О н а. А зачем жуков?
О н. Ну, можно и не жуков… Хотя, размышляя над сочетанием рисунков… У меня приятель есть, геолог. У него самая богатая в мире коллекция жуков. Богаче иных собраний в зоологических музеях. В юности открыл месторождение олова на Дальнем Востоке. В этом году вернулся из Афганистана, до этого был во Вьетнаме. И там, кстати, открыл по месторождению. Но это было для него делом, как он считает, случайным. Главное, ему надо было пополнить коллекцию жуков. Так что позаимствовали бы на время часть его коллекции и занимались бы жуками.
О н а. Ты знаешь, одно время все люди казались мне какими-то очень одинаковыми. Наверное, я сама была такой, да? Одинаковой? Босиком не холодно? Я еще не умывалась!
О н. Дай я на тебя посмотрю! Подожди!
О н а. Мне не стыдно, смотри. Нисколько не стыдно.
О н. Подожди! Подожди же!
О н а. Родной ты мой. (Целует его, едва коснувшись лица губами, хватает одежду, убегает.)
Мужчина прибирает комнату. Ж е н щ и н а прибегает, кружит его, смеется.
Господи, спасибо, спасибо тебе!
О н. Что ты?
О н а (внезапно). Зачем ты здесь со мной? Уже первая женщина тотчас же лишила своего мужа рая. И я не принесу тебе ничего, кроме горя.
О н (после паузы). Есть красивая восточная легенда… «Меня часто спрашивал вопрошающий, сколько прожил я жизни? А видел он у меня на висках и щеках седину. И я ответил: «Минуту. Ничего иного я не считаю жизнью. Так судит мой разум и взгляд». Тогда вопрошающий снова спросил мудреца: «Как это? Скажи мне яснее. Ты сказал мне ужасную весть». И мудрец тогда ответил еще яснее: «Та, к кому привязалось мое сердце, поцеловала меня однажды. И поистине, хотя мои годы длились долго, жизнью я считаю только эту минуту».
О н а. Это правда?.. Ты… не жалеешь меня? Ты любишь? У меня такое ощущение, что мы будто стоим на каком-то высоком-высоком обрыве! Но каждая секунда как вечность! Милый!.. (Опускаясь, припадая к его ногам.) Как мало у ночей стыда! Они хотят души моей больше… Я все с тобой забыла!
Он тоже опускается на пол.
И во сне ты меня не щадил. Ты меня гладишь… (Вырвавшись и вскочив на ноги.) Почему ты так меня гладишь? Ты меня не любишь, а жалеешь!
О н. Тебе все хочется попробовать, проверить?
О н а. Я ломала себя всю жизнь! А с тобой сейчас хочу быть такой, какая есть! Я устала не быть собой! Раньше я боялась! Себя боялась, своего безумия! Своей страсти! Я ее давила в себе, душила! Я любила кого-то, но я не знала, кого я люблю. Когда во мне что-то подымалось, я казнила себя… Мне казалось, что я предаю его! Того, кого я люблю! Кому предназначена! Умоляю тебя!.. Я не хочу суррогата, не хочу малейшей неправды! Не считай, что я была счастлива до тебя. Ведь я не жила раньше! Только сейчас, с тобой я начала жить. А иногда боюсь, вдруг — все это сон?
О н. Во мне тоже чувство, как будто мы это не мы.
О н а. Не хочу, чтобы это было сном! Пусть, пусть все будет так, как есть!.. Мне порой кажется, что я здорова! Что ничего не случилось! (Смеется.)
О н. Ну, успокойся. Успокойся, маленькая моя.
О н а. Успокойся? (Вырвавшись снова из его рук.) Ты чужой мне или близкий? (Отходя от него.) Не подходи! Не прикасайся ко мне!
О н (приближаясь к ней). А если прикоснусь?
О н а. Ты чужой? Ты, наверное, чужой?! Ты не слышишь меня.
Неожиданно он обнимает ее, женщина вырывается, бьет его по рукам, глаза горят, и вся она в состоянии какого-то безумия.
О н. Ты что?
О н а (торжествуя). Больно?!
О н. Конечно, больно.
О н а. Ну вот, и мне больно… было. Ну, прости, прости. Ну, дай я поцелую, дай! Вот! Не больно ведь уже? Губы лечат. А я здорова! Вот увидишь, увидишь!.. Только целуй меня!.. Целуй!
Мужчина обнимает ее, гладит волосы, тихо целует.
А как еще ты меня любишь?
О н. Не знаю. Как умею.
О н а. А раньше ты умел… любить?
О н. Нет, не умел.
О н а. И я не умела никого любить…
День, полный света. Танец любви. Что это? Видение, грезы или реальность?
На лугу.
О н а. О чем, интересно, говорили друг с другом два первых человека на земле? Что такое жизнь, да? Они думали об этом?
О н. Жизнь, наверное, просто говорила им, что они должны жить. Что они есть жизнь среди жизни, которая хочет жить.
О н а. А хочешь, я приворожу тебя навсегда? На все жизни, которые у нас будут? Одной жизни с тобой мне мало.
О н. Давай. А не страшно?
О н а. Когда бывает неразделенная любовь, знаешь, как можно приворожить любимого? Надо на рассвете прийти к берегу озера и найти двух спаренных лягушек. Схватить их и бежать, но не оглядываться! А через три дня эти лягушечьи скелеты нужно высушить, растолочь в ступе, а порошок подсыпать, немножко конечно, в еду любимого. Тогда он полюбит навсегда.
О н. Ты веришь в это?
О н а. Не знаю. Просто я знаю, и все.
Появляется Д р у г а я ж е н щ и н а. Никто из них не замечает ее.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Вы здесь? Так и знала. Я так и знала!
О н а. О чем ты задумался? О своей работе?
О н. И о тебе, о себе. О всех.
О н а. Если когда-нибудь тебе станет грустно, ты поцелуй ствол рябины и тихо скажи: «Ты, рябина моя, рябинушка, деревце мое горемычное, ты одна поймешь мое горе, ты одна утрешь мои слезы. Отдай ветру буйному ветками своими горькими мое горе горемычное, чтобы в дали дальние он унес мою тоску-кручину. И да исполнится слово, мной сказанное». Если когда-нибудь тебе станет грустно…
Д р у г а я ж е н щ и н а. Они даже не видят! Не слышат!
О н а (улыбаясь). А еще можно тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя…
Д р у г а я ж е н щ и н а. Шептать? А разве я не молила судьбу?
О н а. Если когда-нибудь станет грустно… (Засмеявшись и внезапно вскакивая.) Как давно я не бегала! Догоняй! Догоняй же!
Д р у г а я ж е н щ и н а. Что происходит? Почему вы даже не замечаете меня?
О н. Вот. Поймал.
О н а. Так быстро. Ты длинноногий, поэтому ты меня и поймал. Смотри, трава. А послушай, жаворонок ведь? Смотри, жаворонок!
Д р у г а я ж е н щ и н а. Образумьтесь наконец! Сегодня третий день, пройдет еще несколько дней, и все кончится! Все, все кончится! Это же самоубийство! Тебя ищут. Вас обоих ищут. Если бы вы знали, какой переполох в городе… Почему вы даже не слышите меня?!
О н а. Ну, отпусти!.. Деревья же смотрят. Деревья ведь тоже всё видят! Дерево, здравствуй! Я тебе говорю, слышишь? Здравствуй, говорю! (Смеясь.) У тебя листья и коричневая кора, ветвями ты можешь обвить мои руки. Тебя ласкает солнце, ты знаешь это? И целует месяц… А меня — вот он? Тебе нравится он? Нравится, да? Лист! Ты хочешь прильнуть к моему лицу, да? Кровь одна в твоих жилах и моих. Люби, говорю, слышишь? Люби!.. Он отвечает: «Люби!» Живи, говорю… Ты знаешь, он говорит, чтобы я жила?! Он тоже хочет, чтобы я жила! (Кричит.) Я буду жить, буду!
Д р у г а я ж е н щ и н а. Самоубийцы. Ты умрешь! Ты же скоро умрешь! Господи, что же это такое?!
О н а. А знаешь, если бы я имела столько жизней, сколько разноцветных шариков держит на веревке какой-нибудь мальчишка в праздник, я была бы так щедра! Я пустила бы их по небу. Позволила бы им вплетаться в ветер, в тучи, в птичье крыло, а себе оставила бы только одну жизнь. Знаешь какую?
О н. Какую?
О н а. Эту! Ту, что сейчас! Ту, что с тобой…
Д р у г а я ж е н щ и н а. Что же делать? Что делать?!
О н. Максади — экса.
О н а. Как ты сказал? Что это?
О н. По-арабски «максади — экса» — это нечто тончайшее или высшая цель в мире. А высшая цель в этом мире… У одного поэта есть стихотворение… Любовь — это нечто тончайшее, отблеск в эфире…
Другая женщина плачет.
О н а. Стой! (Тревожно.) Слышишь?
О н. Что?
О н а. Как будто кто-то кричит: «Мама, мама!»?
О н. Да нет. Кто здесь может быть?.. Хотя… да!
О н а. Нет, показалось… Но я отчетливо слышала! Как будто чей-то детский голос. И звал мать. Как будто меня звал… Показалось, наверное, да?
О н. Подожди! Кого он зовет? Да, послышалось.
О н а. Послышалось. У меня даже сердце похолодело.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Они… сошли с ума!..
О н. Послышалось.
О н а. Мотылек… Здравствуй, мотылек! У тебя плюшевые крылышки. Зачем ты, мотылек?
О н. Без него, наверное, было бы неуютно на поляне.
Д р у г а я ж е н щ и н а (отступая). Господи, господи! Ничего этого не было у нас! Никогда не было! Да, я не любила тебя! Но ведь была жизнь, и столько лет я тебе отдала! Столько надежд!
О н а. Постой, кто-то плачет.
О н. Да…
О н а. Послышалось, наверное. Тихо стало… Почему-то моей душе стало вдруг больно! Я хочу кричать! Можно, я буду кричать?
О н. Кричи.
О н а. А ты услышишь, когда я стану кричать? Ты услышишь, о чем я буду кричать?! Опять? Слышишь, опять ребенок!
О н. Это кажется… Это все нам кажется. Ну, не дрожи, не бойся…
О н а. Мой ребенок!.. Это мой ребенок? Мой!..
Д р у г а я ж е н щ и н а. Безумцы! (Уже издали.) Я сегодня же расскажу все! Я скажу, что вы здесь! Я позову сюда людей!
День, полный света и неба. М у ж ч и н а и ж е н щ и н а — почти обнаженные, прекрасные тела. Их танец — как видение, как греза.
О н а. Если бы снова найти все вещи на их привычных местах, словно ничего не произошло? И чтобы на всем, как раньше, лежал спокойный свет? Зеркало, крыло занавески. На столе на своем месте — хлебница… И старая лампа… Раскрыть книгу на той главе, где закладка? Может, это и есть счастье? Или я плету последнюю сеть на этом берегу. Но, может быть, еще не последнюю?