СЮЗАННА. Да.
ЛАНДА. Тогда я предпочту молоко.
СЮЗАННА. Хорошо.
ФЕРМЕР. Будь добра, Жюли, закрой окно.
Жюли закрывает окно, Сюзанна наливает молоко, Ланда пьет.
ЛАНДА. Спасибо. Месье, о вашей семье и о ваших коровах я могу сказать браво!
ФЕРМЕР. Спасибо.
ЛАНДА. Прошу вас, садитесь за стол. Месье Лападит, то, что я хотел обсудить, лучше всего обсуждать наедине. Не попросите ваших очаровательных дочерей выйти?
ФЕРМЕР. Вы правы. Шарлотта, выйди с девочками. Нам с полковником нужно поговорить.
ЛАНДА. Месье Лападит, к сожалению, вынужден вам сообщить, что я исчерпал запасы своего французского, говоря на нем столь неловко, я стану смущаться. Однако мне стало известно, что вы неплохо говорите по-английски. Я прав?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Что ж, так уж вышло, я тоже. Раз уж я у вас в гостях, я прошу разрешения для продолжения разговора перейти на английский.
ФЕРМЕР. Конечно.
ЛАНДА. Хотя мне очень хорошо известны вы и ваша семья, я не знаю, в курсе ли вы, кто я такой? Вы знаете о моем существовании?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Вы знаете, что мне приказано сделать во Франции?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Прошу, расскажите, что вы слышали?
ФЕРМЕР. Я слышал, что фюрер велел вам задержать всех оставшихся французских евреев, которые или скрываются, или выдают себя за гоев.
ЛАНДА. Фюрер не сказал бы лучше.
ФЕРМЕР. Но цель вашего визита, хоть и приятного, остается для меня загадкой. Немцы девять месяцев назад проверяли, не прячутся ли в моем доме евреи, и никого не нашли.
Ланда достает журнал, чернила, ручку, заправляет ручку чернилами, открывает журнал.
ЛАНДА. Это мне известно. Я прочитал рапорты об этом. Но, как и с любым мероприятием, при смене руководства происходит легкое дублирование прилагаемых усилий, по большей части это сущая трата времени, но это нужно делать. У меня всего несколько вопросов, месье Лападит. Итак, до оккупации в этом районе жили четыре еврейские семьи, у всех, как и у вас, были молочные хозяйства. Долераки, Роляны, Лавиты и Дрейфусы.
ФЕРМЕР. Насколько я знаю, среди фермеров евреями были они. Герр полковник, вам помешает, если я закурю трубку?
ЛАНДА. Прошу вас, месье Лападит, это же ваш дом, не стесняйтесь. Согласно этим документам, все еврейские семьи в этом районе учтены. Кроме Дрейфусов. Похоже, в прошлом году они исчезли. Что заставляет меня думать, что они либо сбежали, либо их кто-то весьма успешно укрывает. Что вы слышали о Дрейфусах, месье Лападит?
ФЕРМЕР. Только слухи.
ЛАНДА. Обожаю слухи! Факты могут сбивать с толку, но слухи, правдивы или нет, часто говорят о многом. Итак, месье Лападит, как до вас дошли слухи?
ФЕРМЕР. Повторюсь, это только слухи. Мы слышали, что Дрейфусы перебрались в Испанию.
Фермер закуривает трубку.
ЛАНДА. Значит, ходили слухи о побеге?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Я не знаком с Дрейфусами, не уточните ли вы точное число членов их семьи и имена?
ФЕРМЕР. Их было пятеро. Отец Жакоб. Жена Мириам. И ее брат Боб.
ЛАНДА. Сколько лет Бобу?
ФЕРМЕР. Тридцать – тридцать один год.
ЛАНДА. Продолжайте.
ФЕРМЕР. И дети Амос и Шошанна.
ЛАНДА. Сколько лет детям?
ФЕРМЕР. Амосу 9 или 10.
ЛАНДА. А Шошанне?
ФЕРМЕР. А Шошанне 18 или 19 – точно не скажу.
Камера уходит вниз – под полом лежат Амос и Шошанна, закрывая ладонями свои рты и глядя сквозь щели в полу на Ланду.
ЛАНДА. Что ж, пожалуй, это все. (Убирает бумаги и чернила.) Но перед уходом можно мне еще стаканчик вашего вкуснейшего молока?
ФЕРМЕР. Да, конечно.
Фермер наливает молоко.
ЛАНДА. Месье Лападит, знаете, каким прозвищем меня наградили французы?
ФЕРМЕР. Меня такие вещи не интересуют.
ЛАНДА. Но вы же знаете, как меня называют?
ФЕРМЕР. Знаю.
ЛАНДА. И что вы знаете?
ФЕРМЕР. Вас называют охотником на жидов.
ЛАНДА. Именно. Я понимаю смятение, с которым вы это произносите. Похоже, Гейдриху ненавистно прозвище, которое ему дали добрые жители Праги. Ума не приложу, почему ему должно не нравиться прозвище Висельник. Он же сделал все, чтобы его заслужить. Я же, напротив, обожаю свой неофициальный титул, потому что его заслужил. Черта, делающая меня столь умелым охотником на жидов, заключается в том, что я, в противоположность большинству германских солдат, могу думать как жид. Тогда как они способны думать лишь как немцы, солдаты. Если определить, какое качество роднит немца со зверем, это будет хитрость и хищнический инстинкт ястреба. Но если определить, какие качества роднят со зверьми жидов, это будут крысиные качества. Фюрер и геббельсовская пропаганда говорят, в общем-то, то же самое. Но выводы наши разнятся в том, что я не считаю такое сравнение оскорбительным. Задумайтесь на мгновение о мире, в котором живет крыса. Да, это враждебный мир. Если крыса прошмыгнет сейчас в вашу дверь, вы встретите ее враждебно?
ФЕРМЕР. Наверное, да.
ЛАНДА. Разве крыса сделала что-то, чтобы вы испытывали к ней такую враждебность?
ФЕРМЕР. Крысы разносят заразу. Кусают людей.
ЛАНДА. Крысы стали причиной бубонной чумы, но это было давно. Смею утверждать, что любую болезнь, которую может разносить крыса, в равной степени может разносить и белка. Вы согласны?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Но вы, я полагаю, не относитесь к белкам с той же враждебностью, с которой относитесь к крысам?
ФЕРМЕР. Нет.
ЛАНДА. Но и те и те грызуны, так? За исключением хвоста они одинаковые, так?
ФЕРМЕР. Интересная мысль, герр полковник.
ЛАНДА. Какой бы интересной ни была мысль, она никак не меняет вашего отношения. Если крыса забежит сюда прямо сейчас, пока мы разговариваем, вы встретите ее блюдцем вашего вкуснейшего молока?
ФЕРМЕР. Наверное, нет.
ЛАНДА. Я так и думал. Вы их не любите и толком не знаете почему. Вы только знаете, что они кажутся вам омерзительными. И вот германский солдат проводит обыск в доме, подозреваемом в укрывании евреев. Где будет искать ястреб? В амбаре, на чердаке, в подвале – всюду, где бы спрятался он. Но есть столько мест, где ястребу и не придет в голову прятаться. Однако фюрер отозвал меня с австрийских Альп на французские молочные луга, потому что мне это в голову приходит. Потому что я знаю, на какие поразительные поступки способен человек, забывший о собственном достоинстве. Позвольте я тоже закурю трубку?
ФЕРМЕР. Прошу вас, герр полковник, чувствуйте себя как дома.
ЛАНДА. Итак, моя работа требует того, чтобы я велел своим людям войти в ваш дом и провести тщательный обыск, прежде чем я вычеркну вашу семью из своего списка. И если здесь есть какие-то нарушения, будьте покойны, они будут найдены. Если, конечно, вы не скажете мне что-то, что исключит проведение обыска. Могу также добавить, что любая информация, которая облегчит мне выполнение моих обязанностей, не повлечет какого-либо наказания, даже наоборот, она будет вознаграждена. В награду германская армия перестанет как-либо беспокоить вашу семью на время оккупации вашей страны. Вы укрываете врагов государства, не так ли?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Вы укрываете их под полом, не так ли?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Укажите мне места, где они прячутся.
Фермер, беззвучно плача, показывает на пол перед столом.
ЛАНДА. Я не слышал шума и поэтому полагаю, что английского они не понимают?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА. Сейчас, когда я снова перейду на французский, хочу, чтобы вы мне подыграли. Вы меня поняли?
ФЕРМЕР. Да.
ЛАНДА (говорит по-французски). Месье Лападит! Я благодарю вас за молоко и за гостеприимство. Полагаю, мы с вами закончили.
Ланда выходит.
ЛАНДА. Дамы!
Заходят солдаты с автоматами.
ЛАНДА. Благодарю вас за уделенное мне время. Мы более не потревожим вашу семью. Итак, месье, мадмуазель, я прощаюсь с вами и говорю прощай!
Солдаты расстреливают пол.
Шошанна выбегает из подвала и бежит по полю. Ланда целится в нее из пистолета.
ЛАНДА. Оревуар, Шошанна!
Вспомним Хичкока и его рецепт саспенса, то есть напряжения: «Если двое сидят в ресторане, то напряжения нет. Если мы видим под столом бомбу, о которой они не знают, то напряжение есть».
И здесь мы видим ту самую бомбу – есть угроза жизни. Но Тарантино мало – он решил ее усилить. Как? С помощью времени. Он написал и снял невероятно дли-и-и-и-и-и-инную сцену. Просто какие-то рекорды бьет этот Тарантино (есть еще его космический брат Бела Тарр, тот вообще снял 9-часовой фильм).
Так вот, что заставляет нас бояться, ронять попкорн, забывать дышать, потеть ладонями и расширяться зрачками в этой сцене? То огромное количество времени, когда жизни фермера, его прекрасных дочек, а также еврейской семьи висят на волоске. Висят и висят. Висят и висят. Висят и висят. Смотрите, как бы написал эту сцену обычный сценарист. Быстро: ворвался фашист, сделал обыск, диалог из двух реплик. (Так с вас будут требовать обычные редакторы платформ – и с меня требуют. Сопротивляйтесь! Я иногда пытаюсь.) Но такая сцена не стала бы шедевром, который мы сейчас изучаем.
Давайте очень медленно и внимательно прочитаем весь этот диалог – как постепенно он развивается и с какой идиллии начинается. По контрасту с чудовищностью своего занятия Ланда невероятно учтив – он сама милота! Вежливый, обходительный, воспитанный человек явно с высшим образованием, с правильной речью (вот где нам может пригодиться правильная письменная речь – чтобы подчеркнуть стремление персонажа казаться самым-самым образованным). Любит молоко, ценит красоту. Обожает порядок, достает журнал, аккуратно записывает сведения. Тянет время, другими словами. До момента, когда он записал инфу в журнал, мы не знали, скрывает фермер евреев или нет. Но боялись за него и его семью. А с момента, когда нам показали лежащих под полом, наш страх усилился по крайней мере двукратно. Сам фермер, пытаясь сохранить спокойствие, тоже боится все больше, время играет против него. Драматургия усилилась (ведь мы боимся больше), пошел рассказ о крысах и ястребах – очень образно, очень страшно, время тянется, фермер потеет, дети из подвала смотрят вверх, в щели пола. И дальше кульминация – Ланда устраивает спектакль, ему неинтересно просто проверить подвал. Спектакль и обыск – какое прекрасное сочетание! Будете писать сцены обыска, возьмите на заметку.