ПЕТЕРС. Кто за главного? Ты? Ты главный?
ГЭРИ. Да, я.
ПЕТЕРС. Уделишь мне секунду? Надо поговорить.
ГЭРИ. Да, конечно.
ПЕТЕРС. Спасибо. Можешь дать им передохнуть. Передохните. Хочу тебе кое-что сказать. Знаешь, кто я?
ГЭРИ. Ага.
ПЕТЕРС. Знаешь, кто моя девушка?
ГЭРИ. Барбара Стрейзанд?
ПЕТЕРС. Барбара Стрейсэнд.
ГЭРИ. Сэнд.
ПЕТЕРС. Сэнд. Как «сандали». Те, что для моря, для пляжа.
ГЭРИ. Барбара Стрейзанд.
ПЕТЕРС. Нет. Стрейсэнд.
ГЭРИ. Сандали.
ПЕТЕРС. Стрейсэнд.
ГЭРИ. Стрейсэнд.
ПЕТЕРС. Барбара Стрейсэнд.
ГЭРИ. Барбара Стрейзанд.
ПЕТЕРС. Издеваешься? Ладно, забудь. К счастью, вы никогда не встретитесь, она чертова… Думаешь, я плохой? Мы едем с ней в кино, поэтому оставляю тебя здесь. Обычно я не позволяю кому-то оставаться в доме, когда меня нет. Но надо, потому что вы, парни, так, сука, опоздали.
ГЭРИ. Простите, кончился бензин.
ПЕТЕРС. Эту отмазку засунь себе в уретру, старик. Как тебя зовут?
ГЭРИ. Гэри.
ПЕТЕРС. Гэри. Гэри. У тебя большая уретра?
ГЭРИ. Обычная.
ПЕТЕРС. Как ты узнал? Представь, что я засовываю туда твою отмазку. Больно будет?
ГЭРИ. Ага.
ПЕТЕРС. Но это то, что я бы с удовольствием сделал.
ГЭРИ. Извините, не хочу вас больше задерживать. Можете ехать.
ПЕТЕРС. Посмотрите на него – детский мудак. Обожаю. Ты же меня понимаешь? Мы же оба с улицы.
ГЭРИ. Ага.
ПЕТЕРС. Ага. Я такого еще не видел. Это… вау. Ты попадаешь на улицу и хочешь выжить. У тебя тут, э-э-э, на левом глазу странное пятно, это дефицит витамина К. Я, типа, гребаный доктор. Тебе нужен витамин Д и рыбий жир. Видишь ту «феррари»?
ГЭРИ. Ага.
ПЕТЕРС. Это моя. Гэри, она заправлена. И доставит меня в кинотеатр вовремя. Потому что я не тупоголовый идиот. Я Джон Петерс. Единственная проблема, что я сильно люблю женские попки. Я люблю их. Люблю сильно. Обожаю. Это твоя сестра?
ГЭРИ. Нет.
ПЕТЕРС. Девушка?
ГЭРИ. Нет.
ПЕТЕРС. Так сильно люблю, меня это в могилу сведет. Знаешь, сколько на меня вешаются?
ГЭРИ. Нет.
ПЕТЕРС. Все. Все мои. Тебе нравится Барбара Стрейсэнд?
ГЭРИ. Да.
ПЕТЕРС. Да?
ГЭРИ. Угу.
ПЕТЕРС. Нравится?
ГЭРИ. Ага.
ПЕТЕРС. Мне тоже. Надоедает, но, знаешь… Ага. Я убью тебя и всю твою семью, если ты расхерачишь мой дом. Понял? У тебя есть кошка?
ГЭРИ. Нет.
ПЕТЕРС. А собака?
ГЭРИ. Нет.
ПЕТЕРС. Брат? Сестра?
ГЭРИ. Брат.
ПЕТЕРС. Я придушу твоего брата у тебя на глазах. Стив за вами присмотрит, пока меня нет. Приятно познакомиться, Гэри. Я хочу, чтобы ты боялся.
ГЭРИ. Окей.
ПЕТЕРС. Твоя жизнь на волоске. Но ты же знаешь об этом, да? Это закон улицы.
Здесь угроза жизни шуточная, но она есть. Как бы написал этот диалог плохой сценарист? Дал бы одну реплику: пацан, испортишь что-то в доме – ноги выдерну. Достаточно, в принципе. Но Пол Томас Андерсон (обожаю его) заморочился и написал длинный диалог, полный несущественных деталей: и обсуждение написания фамилии, и родинки, и аддикции, гоголевщина какая-то. Зачем?
Во-первых, чтобы нам было смешнее. Очень контрастно получается – высокое соединяется с низким, про что мы уже немного говорили и поговорим подробнее в главе про карнавал. Появляется неповторимый авторский стиль – везде разлита ирония.
А во-вторых, опять для того, чтобы нам было страшнее. И чтобы мы чувствовали дуэль: наш главный герой Гэри взрослеет у нас на глазах. Он принимает вызов, он дерзит взрослому, сильному, богатому мужику, альфа-самцу. Именно это мы и наблюдаем: дуэль омеги и альфы. Тот, у кого не было ни одной женщины, сражается с тем, у кого их было очень много. И не трусит, наоборот, держит удар и слегка троллит, хоть и прикидывается тихоней. И все это происходит на глазах его возлюбленной – ему важно не проиграть, не описаться от страха на ее глазах. Какая ставка в этом диалоге? Любовь. Гэри хочет получить любовь, поэтому ему надо выиграть этот поединок. В следующих сценах мы увидим, как он победил этого альфа-самца.
СОБЧАК. Заступил!
СМОКИ (удивленно). А?
СОБЧАК. Извини, Смоки. Ты заступил.
СМОКИ. Чушь собачья. Запиши «восемь», Чувак.
СОБЧАК. Извини. Пиши ему «ноль». Следующий фрейм.
СМОКИ. Не гони, Уолтер. Запиши «восемь», Чувак.
СОБЧАК. Смоки, тут не Вьетнам. Это боулинг. Здесь есть правила.
ЛЕБОВСКИ. Уолтер, прекрати, это же Смоки. Подумаешь, одним пальцем заступил. Это ж просто игра.
СОБЧАК. Это турнирная игра, от нее зависит, кто выйдет в следующий круг. Я не прав?
СМОКИ. Прав, но…
СОБЧАК. Я не прав?
СМОКИ. Прав, но я не заступал. Дай мне маркер, Чувак. Я запишу себе «восемь».
СОБЧАК (достает пистолет из сумки). Смоки, друг мой! Сейчас тебе будет больно.
ЛЕБОВСКИ. Уолтер…
СОБЧАК. Запишешь «восемь» – будет очень больно.
СМОКИ. Да я, это…
СОБЧАК. Будет очень больно.
СМОКИ. Слышь, Чувак! Он твой партнер…
СОБЧАК (кричит). Здесь все рехнулись?! Я единственный, кому не насрать на правила?! Пиши «ноль»!
ЛЕБОВСКИ. Полицию вызывают, убери ствол.
СОБЧАК. Пиши «ноль»!! (Пистолет направляется в Смоки.)
ЛЕБОВСКИ. Уолтер, убери ствол. Уолтер…
СОБЧАК (кричит). Думаешь, это смехуёчки? Пиши «ноль»!
СМОКИ (записывает маркером «ноль»). Ладно, блядь, вот твой «ноль». Доволен, ебанутый?
СОБЧАК. Это турнирная игра, Смоки.
Во-первых, обратите внимание на то, как просто держать внимание зрителя, когда есть конфликт. Если бы авторы долго и нудно рассказывали о посттравматическом стрессовом расстройстве Уолтера Собчака, это было бы совсем не так интересно, как острый конфликт, который мгновенно показывает нам, что не так с Собчаком. Он нервный, и, когда ему кажется, что происходит несправедливость, он достаёт оружие. Да, это проблема, в мирную жизнь не пролеченные от ПТСР люди вписываются плохо, и оцените красоту сочетания: оружие и боулинг. Невинная мирная игра шарами и война, смерть, Вьетнам.
А теперь посмотрите, как ставка «жизнь» может работать в комедии. По жанру фильм «Большой Лебовски» – криминальная комедия, и при этом в ней затрагиваются очень серьезные темы, в том числе тема ПТСР, и мы на самом деле волнуемся за персонажей, и их жизням часто что-нибудь угрожает. Смотрели бы мы более внимательно сцену конфликта в боулинге, если бы Собчак не достал ствол? Вряд ли. Как только появилось оружие, слова с первого плана перешли на второй, потому что наш мозг так устроен: он ставит информацию о риске для жизни в приоритет. Даже когда мы смотрим комедию. Да, так мы устроены – мы включаемся в происходящее на сто процентов, когда есть угроза жизни. И эту угрозу можно создавать даже в комедии, и эта угроза повысит уровень драматургии – эмоционального включения зрителя.
Крупно: лицо молодой женщины (Ларисы) со слегка размазанной подводкой на верхнем веке. Глаза припухли, кончик носа порозовел. Женщина недавно плакала, но теперь пытается улыбаться.
ЛАРИСА. Хочешь, расскажу одну историю?.. (Не дождавшись ответа невидимого нам пока собеседника.) Жила-была маленькая девочка. Со стороны казалось, что она счастлива… (Губы Ларисы начинают дрожать.) Туфли! У нее одной во дворе были красные туфли в черный горох.
Теперь мы видим, что Лариса сидит на тахте, подтянув колени к груди и зябко обхватив их обеими руками.
Титр: «Москва, 1961 год».
А ее монолог уныло слушает Виктор – мужчина лет тридцати пяти, высокий, худой, жилистый, с резкими, рублеными чертами красивого лица. Виктор сидит к Ларисе вполоборота. Курит, стряхивая пепел в пустую сигаретную пачку.
ЛАРИСА. Знаешь, как балуют экзотических обезьянок?
Лариса видит, что Виктор никак не реагирует. Губы ее начинают кривиться от гнева.
ЛАРИСА. Почему ты молчишь?
ВИКТОР. Нет.
ЛАРИСА. Что «нет»?!
ВИКТОР. Я не знаю, как балуют экзотических обезьянок.
Лариса хватает с прикроватной тумбочки тяжелый будильник и без слов запускает Виктору в голову.
Виктор едва успевает уклониться. Будильник впечатывается в стену и разбивается.
Виктор вскакивает с кровати, но Лариса бросается к его ногам, обхватывая за колени и прижимаясь щекой.
ЛАРИСА. Не бросай меня, пожалуйста!.. Витя, хороший, единственный…
Лицо Виктора делается страдальческим.
ВИКТОР. Лариса, перестань…
ЛАРИСА. Я умру без тебя! На самом деле умру!
Из глаз Ларисы начинают катиться крупные слезы.
ЛАРИСА. Тебе было бы легче, если б я умерла?.. Ну скажи это один-единственный раз. Честно! (Запрокинув голову, пытается поймать взгляд Виктора.) Никаких предсмертных записок… Ты абсолютно чист. А меня просто нет… Ну?! Тебе было бы легче?!
ВИКТОР. Лариса… Я тебя не люблю.
Лариса замирает, затем часто-часто кивает, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями. Отпускает колени Виктора. Спускает ноги с кровати. Берет со стула чулки, начинает одеваться.
ЛАРИСА. Да. Кончено… Это было унизительно. Прости меня…
Виктор наблюдает за тем, как Лариса надевает платье, ищет по комнате расческу и сумочку.
ВИКТОР. При чем тут «унизительно»?.. Нам было хорошо вместе. Просто пришло время…
ЛАРИСА. Можешь сварить мне кофе?.. В последний раз?
Лицо Виктора вытягивается. Чувствуется, что он отнюдь не обрадован заминкой.
Пожав плечами, Виктор указывает в сторону кухни.
Лариса проходит на кухню первой. Садится на табурет у окна.