ПОДРУГА. Нет, езжай, мне еще чемодан укладывать, будешь мешать.
РОМАНО. Но я живу на другом конце города!
ПОДРУГА. Жду тебя в восемь[11].
Здесь мы наблюдаем переход от маски «я сильный» к маске «я слабый». Вроде бы Романо качает права, доминирует, но на самом деле он на побегушках у неблагодарной девицы, готов выполнить любой ее приказ. Интересный пример фейковой маски «я сильный» – для Романо это способ сохранить лицо, самому себе казаться грозным.
Бородатый встал, достал из кармана колокольчик, прикрепил его как клипсу к носу между ноздрей. Потом вытащил из-под кресла жестяную банку с железками, пошарил в ней, вытащил два колокольчика, протер их полой куртки и протянул Машкову и Гедевану.
– Спасибо, – поблагодарил Гедеван и спрятал колокольчик в карман куртки.
Бородатый укоризненно покачал головой, залез в карман Гедевана, вынул колокольчик и поднес к его носу.
– Что делать? – спросил Гедеван Машкова. – Он хочет, чтобы мы колокольчики надели.
– Перебьется, – процедил Машков.
Бородатый, кряхтя, стал на колени, вытянул руку, позвенел колокольчиком перед лицом Гедевана и жалобно спросил:
– Ку, – и глаза его увлажнились.
– Я надену, Владимир Николаевич, пожилой человек, неудобно.
Гедеван прицепил колокольчик к носу, потряс головой. Колокольчик серебристо зазвенел. Бородатый повернулся к Машкову и позвенел вторым колокольчиком. Машков отрицательно покачал головой.
– Кю, пацак! – крикнул Лысый, стукнув кулаком по панелям.
– Ку-у-у! – взмолился Бородатый и зарыдал. Он распластался на полу и попытался поставить сапог Машкова себе на лицо.
– Ну ладно! Ладно! Уговорил…
Машков нацепил колокольчик{28}.
Давайте посмотрим на Бородатого. Он укоризненно качает головой, это позиция того, кто оценивает, – маска «я училка». Но она мгновенно падает и появляется новая – «я слабый»: Бородатый стоит на коленях, плачет и даже пытается лечь под сапог максимально униженно. И это помогает ему прийти к своей цели – Машков и Гедеван надевают колокольчики. Лысый все это время находится в маске «я сильный», стучит кулаком и кричит грозно. Гедеван использует маску «я добрый» – он вежливый и соглашается, делает то, что его просят. Машков в маске «я независимый». Если бы это была маска «я сильный», мы бы увидели попытки командовать, проявления его агрессии и что-то подобное. Но ничего этого нет, и мы видим, что у Машкова доброе сердце, и он не наслаждается унижением Бородатого, идет ему навстречу.
Дима разворачивается на смех. В кадре появляются двое пьяных туристов. Один турист с дырявым баяном, висящим на одном плече, мех растянут почти до земли. Второй турист в шапке пирата. Оба ржут. Типичные гопники.
ТУРИСТ С БАЯНОМ. Кошелек или жизнь! Хах! Лёх, ну ты дебил! Хах!
ДИМА (за кадром). Пацаны, отвалите, а?!
ТУРИСТ В ШАПКЕ ПИРАТА. Чего ты снимаешь?! Чё снимаешь?!
ДИМА (за кадром). Тупой еще тупее.
ТУРИСТ В ШАПКЕ ПИРАТА. Ну-ка, хоба!
Турист в шапке пирата вдруг выхватывает камеру у Димы, снимает его.
ТУРИСТ В ШАПКЕ ПИРАТА (за кадром). Я теперь режиссер! Серёг, ну-ка дай ему баян – пусть поет!
Турист с баяном не может остановиться ржать, тянет Диме баян.
ТУРИСТ С БАЯНОМ. Режиссер! Хах! Такой вообще!
ДИМА. Камеру обратно отдал!
Дима пытается отобрать у туриста в шапке пирата обратно камеру. Потасовка. Подбегает Рома.
РОМА. Ребят, ну вы что? Прекратите, ребята.
ТУРИСТ С БАЯНОМ (Роме). О! А ты, клоун, пляши!
РОМА. Да это брат мой, он меня снимал.
ТУРИСТ В ШАПКЕ ПИРАТА (за кадром). Актеры – говно, нужны спецэффекты! Серёга, сожги дебилов!
РОМА. Ребят, ну не надо, правда.
Турист в шапке пирата бьет по лицу Ромы из-за камеры, но тут в кадр влетает отчим Наташи и с двух ударов валит обоих туристов. Камера падает на асфальт. Дима подбирает камеру. Туристы лежат и не шевелятся. Отчим Наташи качает головой, глядя на Рому.
ОТЧИМ НАТАШИ. Ты чего сопли жуешь?! А если бы это Наташка была?! На. Так обоссался, что забыл.
Он дает Роме ключи и документы и уходит к машине. Дима оборачивается на лежащих туристов, один из них пытается встать.
ДИМА (за кадром). Ты все понял? Это мой зять… тесть… с-с-с-ск! сват… как же его?!
Пинает одного ногой{29}.
Давайте посмотрим на Диму – с самого начала он в маске «я сильный»: дает указания, критикует, вступает в борьбу за свою камеру. Но очевидно проигрывает эту борьбу – его другу Роме уже наваляли, а сейчас и ему достанется. То есть маску «я сильный» Дима позорно теряет, сильнее оказались туристы. Но третий персонаж меняет расклад, и Дима полностью восстанавливает свою маску, демонстрирует силу. Это выглядит комично, потому что только что Дима был жертвой, маска «я сильный» слетела, и вот несколько секунд – и он снова на коне, поплевывает сверху презрительно.
А здесь вы можете выбрать продвинутый уровень или начать с базового. Итак, вариант 1: сочините диалог, у двух персонажей которого будет по одной маске, и они слетят в конце диалога. И вариант 2, посложнее: сочините диалог, в котором на двух персонажей приходится четыре маски, слетающие к концу диалога. Помните про трансформацию отношений и цели – все это должно быть.
Глава 9Музыка
В первой главе мы говорили о документальности, о внимании к живой устной речи. И о том, что возможен совсем другой подход – когда мы не берем из жизни, но конструируем свой собственный художественный язык.
– Ты зачем здесь ходишь и существуешь? – спросил один, у которого от измождения слабо росла борода.
– Я здесь не существую, – произнес Вощев, стыдясь, что много людей чувствуют сейчас его одного. – Я только думаю здесь{30}.
В этом диалоге из «Котлована» Андрея Платонова звучит уникальная авторская речь, по которой тексты Платонова можно узнать из тысяч других. Как это сделано? Язык Платонова, по мнению его исследователей, все время нарушает норму, например норму лексико-синтаксической сочетаемости. Другими словами, мы так не говорим. Мы не спрашиваем друг друга «зачем ты здесь существуешь», не видим связи между измождением и ростом волос на теле, не стыдимся того, что люди нас чувствуют.
Возьмем еще одно выражение Платонова – «морщинистая мысль жалости». Все эти слова как будто не сочетаются друг с другом: мысль не может быть морщинистая, жалость не может быть мыслью. Такое странное сочетание рождает тем не менее яркий образ: жалость вызывает размышление, от которого пролегает морщина лбу. Нечто абстрактное получило визуальное воплощение, мы увидели, впечатлились.
Из чего еще может складываться ваш авторский язык? Внимание к звучанию – вот что может усилить художественность фразы.
Если вы музыкант или поэт, то велика вероятность, что аудиоканал лидирует в вашем способе восприятия мира. И даже если вы скорее визуал или кинестетик, инструмент «музыка» вам пригодится.
Итак, есть созвучия, и на созвучиях строится поэзия. Например: дружок – кружок, внутри – сотри. Рифму мы, хомо сапиенсы, очень любим. И сочиняем стихи:
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него – и потом сотри{31}.
Еще мы любим повторы, потому что это те же созвучия, нечто, обозначающее ритм, нечто суггестивное: кыш-кыш-кыш, яй-яй-яй, кис-кис-кис, баю-бай, от ворот поворот, «люли-люли стояла», «заря-заряница красная девица»[12], «попробуй mwah-mwah, попробуй джага, джага»[13].
Есть заговоры, они возникли еще в язычестве, и в них используются глоссолалии (бессмысленные слова и словосочетания, имеющие признаки осмысленной речи). Например, заговор от змеиного укуса содержит строчку: «Ози, озось, озна». Очень часто для ритма заговор начинается и/или заканчивается словами: «На море-океане, на острове Буяне» – это именно ритуал завершения или начала заговора, а не конкретная локация.
Глоссолалии любили русские футуристы, например Велимир Хлебников:
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!{32}
В джазе есть скэт – импровизационное пение без осмысленного текста.
Итак, мы можем создать свой собственный арт-язык, пробуя новые сочетания, нарушая нормы, работая со звучанием фраз, словосочетаний. Использовать эти приемы или нет – целиком на ваше усмотрение, вы – творец собственного стиля, который может быть как сугубо документальным, так и в высшей степени художественным, граничащим с поэзией. А теперь давайте вернемся к нашим баранам примерам.
АНЕЧКА. Анечка – всюду ладненькая, маечки под курточкой, кеды, бритые височки, острые крылышки-лопатки. Расправила, полетела. Ровный хипстер без истерик, но с щепоткой богемщины. Бог любит таких, как Анечка, средненьких, ладненьких повсюду. Всё во мне хорошо, кроме Сестромама. Да и не в самом Сестромаме дело, а в долге к Сестромаму мотания. Долге говорения. Долге выслушивания. Долге делания вида. Сестромам хворал всеми заболеваниями, которые могут только влезть в живот. Овощи ел вареные, пил кисель и заварную мяту. Мяу – орала кошка. Аня, ты почему в таких низких брюках – холодно! Дно твое женское перемерзнет. Рожать не будешь (будто Сестромам весь изрожался). Хохлилась, строила рожицы, заманалась уже. Не сестра – мама. Сестромам какой-то. Такая страта любви. Видите-видите, сейчас начнется, юбку расправит на коленках – и-и-и-и-и-и: когда-замуж-выйдешь?!