Два дачных участка разделены невысоким забором, часть пролета посередине удалена, чтобы соседи могли свободно ходить друг к другу. Весна, утро, поют птицы. Николай (год как вышел на пенсию) в штанах от спецодежды и простой, без принтов, майке прошел в сарай. Дверь оставил открытой.
Николай прошел по сараю, остановился на пороге, набрасывает верх от той же спецодежды, что и штаны. Застегивает пуговицы.
По второму соседскому участку идет Павел (37 лет). Только приехал на дачу. За спиной нетяжелый рюкзак. Павел остановился на расстоянии от забора, но не так далеко, как мог. При разговоре слышат друг друга хорошо.
ПАВЕЛ. Дядя Коля, здрассте. (Павел поднял руку в знак приветствия и тут же опустил.)
НИКОЛАЙ. Здравствуй, Паша.
ПАВЕЛ. В новенькой спецодежде?
НИКОЛАЙ. Что ты говоришь?
ПАВЕЛ. Говорю: в новой спецодежде вы. Чистенькая.
НИКОЛАЙ. Правда? (Николай застегнулся.)
ПАВЕЛ. Ну да. Или это не новая?
НИКОЛАЙ. Этой, Паша, спецодежде… Я тебе щас скажу. Это в две тысячи третьем году.
ПАВЕЛ. Это сколько получается? Пятнадцать лет?
НИКОЛАЙ. Ну вот ты посчитай.
ПАВЕЛ. Ну я посчитал: две тысячи третий, щас две тысячи восемнадцатый. Пятнадцать лет.
НИКОЛАЙ. Ну вот. Пятнадцать лет.
ПАВЕЛ. Ну вы ее не носили.
НИКОЛАЙ. Правильно. Не носил.
ПАВЕЛ. Ну я вижу, что…
НИКОЛАЙ. Я про нее забыл.
ПАВЕЛ. А…
НИКОЛАЙ. А сейчас в сарае искал. Люда попросила. Смотрю – в пакете что-то лежит.
ПАВЕЛ. Открываете – там спецодежда.
НИКОЛАЙ. Открываю – там спецодежда. Чего не носить.
ПАВЕЛ. Правильно, правильно.
НИКОЛАЙ. А то, что с две тысячи третьего года, это, думаешь, я помню? Я забываю, что вчера, что на прошлой неделе было.
ПАВЕЛ. А как вы?
НИКОЛАЙ. По логотипу, Паша. Видишь вот на спине… (Николай повернулся вполоборота, показывает.)
ПАВЕЛ. А, ну вижу, да, вижу.
НИКОЛАЙ. Это логотип, старый логотип.
ПАВЕЛ. Вот видите, не все ж забываете.
НИКОЛАЙ. Не все, да. Так вот я тебе скажу, что вот этот логотип был у нас на заводе до две тысячи третьего года. А потом сменили уже в две тысячи третьем году и пошел совсем новый уже логотип.
ПАВЕЛ. А. Понятно.
НИКОЛАЙ. Вот поэтому я помню, что в две тысячи третьем году эта спецодежда, нам ее выдали, была. А то что другое, Паша, я уже и забыл многое.
ПАВЕЛ. Ну как тут, все помнить же не будешь на свете.
НИКОЛАЙ. Не будешь. Да я тебе скажу, что многое и не надо помнить.
ПАВЕЛ. Ну да, согласен.
НИКОЛАЙ. Если все помнить, особенно плохое, жить тяжело.
ПАВЕЛ. Ну да, это да.
НИКОЛАЙ. А я уже забыл, что вчера было{76}.
Перед нами пьеса талантливого белорусского драматурга Павла Пряжко, пьесы которого я всем советую читать, а можно даже диссертации по его творчеству изучить, будет очень полезно. Итак, в диалоге зашито философское рассуждение о памяти: «Если все помнить, особенно плохое, жить тяжело». Мы видим персонажа, который сознательно редуцировал свою память, чтобы упростить себе жизнь. «Меньше знаешь – крепче спишь» – так как будто он рассуждает. Его безусловная ценность – производительный труд на родном заводе, и это помогает ему извлечь из хаоса космос, выстроить порядок в жизни. Вехи его памяти связаны с вехами жизни завода: смена логотипа – 2003 год. Диалог неспешно разворачивается, скорость как будто в замедленном воспроизведении. Это сделано для того, чтобы читатель тоже замедлился, успокоился, помедитировал на течение жизни. Конечно, здесь заложена ценность минимализма: человек выбирает что-то главное для себя, отрезая лишнее, и это проявляется даже в его одежде: некий универсальный костюм (спецодежда) для работы и жизни вне работы, на даче. Обратите внимание, что собеседники не торопят друг друга и Паша дает Коле пространство для рассуждений, не стремится извлечь пользу из общения с соседом или как-то выгулять свое эго: Паша идеально собирает вербатим, он весь – принятие, весь – инь, весь – одно большое поглощение. Такая степень расслабления Паши позволяет собеседнику проявить свои смыслы. Будем же как Паша, в том числе как драматург Паша Пряжко.
Лестер пытается пить из банки виноградный сок.
МАЛВО. Можно мне глотнуть?
ЛЕСТЕР. Оу, ну забирайте всю банку, все равно без соломинки не могу.
МАЛВО. Я вам обязан. Что с носом?
ЛЕСТЕР. Да так, недоразумение.
МАЛВО. Вы недоразумили кого-то или он недоразумил вас?
ЛЕСТЕР. Что, простите?
МАЛВО. Кто кого не понял?
ЛЕСТЕР. Да нет, я, в смысле… Да чего там об этом думать?
МАЛВО. А что?
ЛЕСТЕР. Простите?
МАЛВО. Почему не надо об этом думать, особенно если из-за этого вы попали в больницу?
ЛЕСТЕР. Ну, я… их было больше, если хотите знать. И здоровые! Ну, один здоровый. И мальчишки, но такие, знаете, рослые. Будь я мужиком, уж показал бы Сэму, где раки зимуют.
МАЛВО. Сэму?
ЛЕСТЕР. Хессу. В школе буллил меня и сейчас не перестал.
МАЛВО. Так почему? Почему не показал ему, где раки?
ЛЕСТЕР. Ну, он был с сыновьями.
МАЛВО. Он был с детьми, всыпал тебе, и они это видели?
ЛЕСТЕР. Нет, было совсем… Черт, ну вот… Черт.
МАЛВО. По моему опыту, если спустишь кому-то сломанный нос, потом этот кто-то придет ломать тебе хребет.
ЛЕСТЕР. Сэм? Нет, это вряд ли. Просто я поставил его перед парнями в неловкое положение.
МАЛВО. Ты его поставил?
ЛЕСТЕР. Ну он рассказал им, как однажды он с моей женой… Они… он тогда не знал, что она моя жена – в этом дело, а когда я сказал…
МАЛВО. Этот тип спал с твоей женой, и ты боялся, как бы его не задеть?
ЛЕСТЕР. Не, не спал, они… Он сказал, она ему… У нее ладошки очень нежные, и этим…
МАЛВО. Лестер, мы с тобой не друзья, хотя, может, когда-нибудь станем, но скажу тебе, на твоем месте я бы его убил.
ЛЕСТЕР. Ну… бросьте!
МАЛВО. Он бил тебя в школе?
ЛЕСТЕР. Четыре года. У меня из-за него язва. Как-то он засунул меня в бочку и выкатил на дорогу.
МАЛВО. Серьезно? А теперь он говорит, что имел сношение с твоей женой, да еще и при детях. Такой человек не заслуживает воздухом дышать.
ЛЕСТЕР. Да, может, но дело вот в чем…
МАЛВО. Дело именно в этом.
ЛЕСТЕР. Черт… Ну, окей, допустим, допустим… Но мне что прикажете делать? Так уверенно говорите, может, и убьете его за меня?
МАЛВО. Ты попросил меня убить человека.
ЛЕСТЕР. Нет, нет, я… это была шутка!
Подходит медсестра.
МЕДСЕСТРА. Мистер Найгаард?
ЛЕСТЕР. Да, да, это я, минуту… (Малво.) Мы, мы… это ведь просто разговор, так? Просто пар выпускаем?
МЕДСЕСТРА. Сэр, у нас очередь.
ЛЕСТЕР. Я же сказал: минутку.
МАЛВО. Сэм Хесс.
ЛЕСТЕР. Нет, не порите горячку!
МАЛВО. Одно слово: да или нет?
МЕДСЕСТРА. Сэр, я сейчас вашу очередь…
ЛЕСТЕР (медсестре). Да! Да, иду я, господи боже!
Здесь мы можем наблюдать сделку с дьяволом. А что, если взять известный сюжет и сделать на него аллюзию? Например, можно взять сюжет «предательство Иуды», или «Золушка едет на бал», или «Сизиф катит на гору свой камень», или любой другой – из литературы, мифов, сказок. И на его основе написать диалог. Ной Хоули так и сделал – взял известный, по Фаусту, сюжет (на самом деле сюжет продажи души дьяволу гораздо древнее) и создал диалог между убийцей и страховым агентом, врага которого этот убийца после убьет.
Итак, Лестер – страховой агент, маленький никчемный и забитый человек, он плохо работает, мало продает страховок и подвергается некоторому абьюзу со стороны своей жены. В предыдущей сцене бывший одноклассник унизил и так напугал Лестера, что он случайно стукнулся лицом о витрину, разбил себе нос и теперь сидит в больнице в очереди к врачу. Рядом с ним сидит Малво – незнакомец с ссадиной на лбу. Лестер пытается пить из банки виноградный сок (который так любит его жена, ибо он ей напоминает о детстве), и они с Малво начинают общаться. Обратите внимание, что говорят они совершенно по-разному: Лестер использует слова-сорняки, его фразы обрывисты, он не уверен в том, что хочет сказать, говорит путано, сбивчиво, пытается смягчить агрессию своего обидчика – запрещает себе гнев, отрицает его. Создается впечатление, что мы его подслушали, – так его речь хаотична и такое количество подтекста содержит. В противоположность Лестеру Малво говорит уверенно, законченными фразами без сорняков и междометий, и это точно отражает его характер и силу. Несмотря на страшную драму в основе (та самая сделка, закрепленная финальным «да»), диалог немного комедиен – он содержит иронию, шутки (например, про нежные ладошки жены Лестера). Всегда приятно встречать иронию. Этот диалог содержит хорошую трансформацию отношений: герои были никем друг другу, а в конце они уже повязаны некими договоренностями и Малво как бы становится мистером Хайдом{77} Лестера, его вытесненным гневом. Герои как будто заключили сделку – по контрасту с тем, что в своей деятельности страхового агента Лестер сделку заключить никак не может.
Мы так переживали унижение Лестера в предыдущей сцене, что теперь даже немного согласны с Малво: да, такого ужасного обидчика стоило бы убить, хотя это как будто шутка. Мы сами словно вступаем в некие отношения с Малво, он становится фигурой спасителя в наших глазах, неким Георгием Победоносцем. И в этом мастерство сценариста – в том, как он играет нашим восприятием убийцы и маньяка. Мы видим моральную дилемму: нужно ли наказывать обидчика и наглеца Хесса, должно ли добро быть с кулаками?
ЛОПАХИН. Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, веселое. (