Мендоза. Я по совету товарищей использую мальтийский платок или легкий и тонкий шелк.
Магистр. Этого, право, вполне достаточно. Впрочем, очень важно влить чернила именно в крепкую маленькую ступку. Ведь ее надо носить повсюду, ей, бесспорно, необходима губка. А бумага у вас есть?
Мендоза. У меня вот какая.
Магистр. Очень шершавая и мешает перу беспрепятственно двигаться, что для занятий вредно. Ведь пока борешься с шероховатостью бумаги, исчезает многое из того, что замышляешь написать. Этот род бумаги, широкой, плотной, грубой, оставьте книжным лавкам, которые так называются потому, что от них идут книги для долговременного хранения. И не приобретайте для ежедневного пользования ту объемистую [бумагу], величественную или императорскую, которая называется из-за [описания] священных деяний hieratica, ее вы видите в книгах священных храмов. Приобретайте для себя наилучшую, тончайшую и крепкую бумагу для писем, которую привозят из Италии, или ту обычную, которую привозят из Галлии, ее вы найдете повсюду, продаваемую в отдельных кодексах, приблизительно за 8 монет; вам дадут вместе с ней одну или другую лубяную дощечку оберточной бумаги (carta emporetica), которую мы называем bibula.
Мендоза. Каково значение этих названий? Ведь я часто был нетверд [в их знании].
Магистр. Emporetica (оберточная бумага) приходит из Греции с товарами, которые следует завертывать, [ее называют] bibula, поскольку поглощает чернила, так что вам не нужны будут отруби или крупный песок или пыль, соскобленная со стен. Но лучше всего, когда буквы высыхают сами собой, ибо таким способом они становятся долговечными. Однако оберточная бумага будет полезна: расстелите ее под рукой, чтобы влагой и грязью не запятнать чистоту папирусной бумаги.
Манрикус. Дай нам теперь, если считаешь нужным, примеры [образцы].
Магистр. Прежде всего, абецедариум (abcedarium) [138], затем syllabatim [слог за слогом, по слогам], потом связанные слова по такому примеру: «Учись, мальчик, с их помощью ты станешь мудрее и потому лучше. Слова – знаки душ среди присутствующих, буквы – среди отсутствующих». Воспроизведите это и возвращайтесь сюда после трапезы или завтра, чтобы я исправил ваше письмо.
Манрикус. Сделаем. А пока, Христос с тобой.
Магистр. И с вами тоже.
Мендоза. Сядем, чтобы без вмешательства товарищей и без помех обдумать, что узнали от этого учителя.
Манрикус. Согласен, пусть так и будет.
Мендоза. Пришли туда, куда мы хотели. Сядем в этих скалах.
Манрикус. Конечно, но спиной к солнцу.
Мендоза. Дай мне взаймы половину листа бумаги, отдам завтра.
Манрикус. Достаточно тебе этого кусочка?
Мендоза. Как? Он не вместит шести строк, особенно моих.
Манрикус. Пиши на той и другой стороне и делай строки более плотными; зачем ты считаешь нужным оставлять столь большое расстояние?
Мендоза. Я? Едва ли есть [в моем тексте] какой-то интервал, ведь буквы с обеих сторон прикасаются друг к другу. Особенно те, что имеют острые верхушки или ножки, как b и р. А ты что? Уже две строчки написал? И притом изящно, разве только криво.
Манрикус. Пиши свое и молчи.
Мендоза. Право же, пером и чернилами это никоим образом не может быть написано.
Манрикус. Почему так?
Мендоза. Не видишь, что перо обрызгивает бумагу чернилами вне букв?
Манрикус. Но мои чернила до того жирные, что подумаешь, [это] грязь. Посмотри, прошу, как висят они наверху крены и не стекают для образования букв [отпечатков]. Почему бы нам в таком случае не устранить с обеих сторон неудобства: ты разрезай ножичком с острых концов перо, чтобы оно легко собирало чернила в буквы, я – чтобы чернила были более чистые, налью несколько капель воды.
Мендоза. Лучше мочи [139].
Манрикус. О, не моча, сами чернила издадут зловонный запах и все, что напишешь, нелегко потом этот запах уничтожить с губки, наилучшим был бы уксус (acetum), если бы он был под рукой, ведь он силой своей сразу же разжижает густые чернила.
Мендоза. Верно, но опасно, как бы его острый запах не проник в бумагу.
Манрикус. Ничего такого не бойся. Эта бумага более всего удерживает чернила, чтобы они не разливались.
Мендоза. Края этой твоей бумаги неровные, сморщенные и шероховатые.
Манрикус. Немного обрежь края ножницами, это ведь также и изящнее, или прекрати писать на той шероховатости. Для тебя всегда самые легкие препятствия – достаточно большая помеха, чтобы идти дальше. А все, что под руками, немедленно отбросишь.
Мендоза. Уже возвращаемся к преподавателю.
Манрикус. Тебе кажется, что время?
Мендоза. Опасаюсь, как бы уже не прошло время, ведь он обычно ужинает рано.
Манрикус. Пойдем. Ты войдешь первым: у тебя меньше робости.
Мендоза. Напротив, cкорее ты: у тебя меньше дерзости.
Манрикус. Смотри, не выходит ли кто-то от него, кто заметит, как мы здесь шутим и развлекаемся. Постучи в дверь кольцом, даже если она открыта. Ведь так будет вежливее.
Мальчик. Кто там? Заходи внутрь, кто бы ты ни был.
Манрикус. Это мы. Где учитель?
Мальчик. В комнате.
Мендоза. Всяческого тебе благоденствия, учитель!
Магистр. Входите с миром.
Манрикус. Мы воспроизвели пять или шесть раз твой образец на той же самой бумаге. Передаем тебе этот наш труд для исправления.
Магистр. Правильно делаете. Показывайте. Впредь оставляйте большее расстояние между строками, чтобы было место, где я мог бы исправлять ваши ошибки. Эти буквы очень неровные, что в письме отвратительно. Обратите внимание, насколько n больше, чем е и о, чем круг у этого р. Ведь всем телам букв надлежит быть равными.
Мендоза. Скажи, пожалуйста, что ты называешь телами?
Магистр. Середину в буквах, кроме остроконечных верхушечек и ножек, если те имеют их. Острые верхушки имеют b и l, ножки – р и q. Еще также в m [у вас] неравны голени, первое короче, чем среднее, и тащит слишком большой хвост, как и это а. Вы недостаточно нажимаете пером на бумагу, чернила едва заметны и не различишь, каковы буквы. Так как ты пытался эти буквы преобразовать в другие, выскоблив частицы острым кончиком ножичка, то больше обезобразил написанное. Достаточно было бы применить тонкое затирание [воском]. Затем то, что не уместилось из слова в конце строки, [вы должны] перенести в начало следующей, лишь бы были всегда цельными слоги, которые закон латинского письма не допускает отсекать. Из устных преданий известно, что Август Цезарь обыкновенно не разделял слова и не переносил из последней части строк лишние буквы [не уместившиеся в строку] в другую, но там же сразу ставил под строкой и обводил кругом [140].
Манрикус. Мы будем охотно подражать этому, поскольку это пример государя.
Магистр. Правильно делаете, ибо как иначе вы подтвердите благородство своей крови. Но не связывайте все буквы и не все отделяйте [друг от друга]. Есть те, которые требуют связывания между собой как хвостатые, с другими, так, например а, l, u, также вооруженные копьем, как f и t. Есть те, которые, без сомнения, отвергнут (это) – круглые p, o, b. Сколько сможете, пишите, держа голову прямо. Ведь при согнутой и наклоненной голове жидкости стекают вниз по лбу и глазам, откуда рождаются многие болезни и слабость зрения. Берите другой экземпляр, который воспроизведете завтра с Божьей помощью:
Поторопись и решенье свое не откладывай на день:
То, что под силу сейчас, завтра уж будет невмочь [141].
И другое:
Пусть убегают слова, рука их быстрее,
И обгоняет язык в быстрой работе рука [142].
Мендоза. Хочешь, чтобы мы эту подчистку даже не стирали?
Магистр. Подчистку, конечно, также и другое, хорошо написанное.
Мендоза. Тем временем желаем тебе прекрасного здоровья.
XI. Одежда и утренняя прогулка
Беллинус, Мальвенда, Иоанниус, Гомезулус (мальчик-слуга) [143]
Мальвенда.
«Проникает уже к нам ясное утро
В окна, и солнечный свет расширяет узкие щели,
Мы же храпим, да и так, что мог бы совсем испариться
Неукротимый фалерн» [144].
Беллинус. Ты, видно, в самом деле потерял рассудок, иначе не был бы рано утром столь бодрым и не слагал стихи, и притом сатирические, чтобы явно проявить свое бешенство.
Мальвенда. Тогда прими эпиграмматистов, и беззубых и острых:
«Встаньте, уже продает мальчуганам завтраки пекарь,
Слышен уж голос везде утренних птиц с гребешком» [145].
Беллинус. Эти слова о пекаре у меня сон прогонят скорее, чем твои вопли.
Мальвенда. Веселый пустомеля, желаю тебе счастливого дня.
Беллинус. А я тебе счастливой ночи и доброго рассудка, чтобы ты мог как спать, так и искусно говорить.
Мальвенда. Пожалуйста, ответь серьезно, если только ты способен когда-нибудь серьезно говорить, который сейчас час?
Беллинус. Середина ночи или чуть-чуть больше.
Мальвенда. На каких часах?
Беллинус. На моих домашних.
Мальвенда. Где же твои домашние часы? У тебя ведь любой час – всегда час сна, еды, игры и никогда час занятий; ты никогда не будешь иметь часов или смотреть на них.
Беллинус. Все же часы здесь со мной.
Мальвенда. Где? Покажи.
Беллинус. В моих глазах. Видишь, никакой силой их нельзя открыть. Пожалуйста, засни снова или, по крайней мере, замолчи.
Мальвенда. Что за зло эта сонливость или, вернее, летаргия и словно смерть? Как долго, ты думаешь, мы уже спали?