Диалоги: Протагор, Ион, Евтифрон, Парменид — страница notes из 41

1

Die naturliche Ordnung der Platonischen Schriften@, dargestellt von Dr. Eduard Munk. Berlin, 1857.

2

Закон Божий – закон царей (греч.).

3

Стражи (греч.).

4

Не по природе, но только по положению (греч.).

5

От французского resignation – безропотное смирение, покорность.

6

Разумеется посещение родительской могилы.

7

Определенное и, очевидно, намеренное указание в «Федоне»: «Платон же был болен».

8

Разумеется, принуждение нравственное; формального законного преследования против учеников Сократа не предпринималось, но они не могли рассчитывать на свободную проповедь его идей.

9

Афродита пошлая (греч.) (Пир).

10

Поучительно сравнить с этим прощальную беседу Христа с апостолами в Евангелиях.

11

В первоначальных религиозных воззрениях греков daemon и eros имели вообще одно и то же значение.

12

Весьма употребительный термин у св. Макария Египетского, св. Афанасия Александрийского, св. Григория Богослова и др.

13

Части этого сочинения написаны в разное время, но как целое оно несомненно принадлежит к той эпохе в жизни философа, о которой у нас речь, – между эротическим подъемом и неудачными политическими попытками в Сицилии.

14

Вот это трижды тройное деление.

15

Ликей – гимнасий, в восточной части Афин, обычное местопребывание Сократа.

16

Царский Портик, расположенный на афинской агоре (городской площади), служил присутственным местом архонта-царя. Это было одно из древнейших общественных зданий в Афинах. В Портике, представлявшем большую залу, которая могла служить для собраний, стояли вырезанные на каменных пилястрах копии законов Солона, а также и другие важные законодательные акты.

17

К числу функций архонта-царя относилось, между прочим, разбирательство дел, касающихся преступлений против культа и религии, в том числе и дела по обвинению в нечестии (άοέβεια). Он же производил следствия по делам об убийствах вследствие религиозного характера таких дел. Мелкие дела архонт-царь решал своею властью, более же важные представлял ареопагу, или эфетам; если дело было подсудно суду присяжных, то он председательствовал при разборе.

18

Мелет, один из обвинителей Сократа, обыкновенно отождествляется с трагическим поэтом конца V в., Мелетом; вряд ли такое отождествление правильно; вероятно, поэт Мелет был отцом Мелета, обвинителя Сократа. См. ф Kirchner, Prosopographia Attica, II, Берл. 1903, № 9830. Оба Мелета приписаны были к дему (сельскому округу, волости) Питфу, расположенному в средней части Аттики, к с.– в. от Афин.

19

«Начинает с очага» – пословица (схол. к «Осам» Аристофана, 846) в значении «начинать что-либо с самого корня», так как очаг считался главною и священною частью дома.

20

«Демоний» Сократа – «благотворное провиденциальное внушение, обращавшееся в единичных случаях к его разумной воле, но не в форме только внутреннего сознания, а и внешним ощутительным образом. Платон и Ксенофонт согласно свидетельствуют, что Демоний говорил Сократу с помощью звука и знака. По содержанию этих внушений, всегда целесообразных (в высшем нравственном смысле), их нельзя признать за простые болезненные галлюцинации, а по их ощутительной форме их нельзя отождествить с голосом совести или категорическим императивом» (Вл. Соловьев). Подробности см. у Н. Maier, Sokrates, sein Werk und seine geschichtliche Stellung, Тюбинген, 1913, 450 сл.

21

Поговорка, имеющая смысл «гоняться за чем-нибудь несбыточным».

22

Евтифрони его отец были клерухами на острове Наксосе (один из Кикладских островов), т. е. имели там земельный надел.

23

Эксегеты – официальные должностные лица в Афинах, на обязанности которых лежало быть истолкователями сакрального права; они давали толкования, в подлежащих случаях, преданиям и законоположениям, относящимся к области религии, между прочим, указывали средства очищения лицам, совершившим невольные убийства и пр. См. Н. И. Новосадский, Древнегреческие эксегеты. Журн. Мин. Нар. Просв. 1905, февраль.

24

Эпитет Зевса.

25

Т. е. что рассказывается о Зевсе и пр.

26

Великие Панафинеи – главнейший афинский праздник в честь богини – покровительницы города Афины, справлялся в конце месяца Гекатомбеона, около средины нашего августа. Самую блестящую часть праздника составляла торжественная процессия, во время которой богине приносился пеплос, роскошная одежда для статуи, вытканная избранными афинскими гражданками. Пеплос развешивался в виде паруса на модели корабля и в таком виде провозился по главным улицам и площади города на акрополь, в храм богини, Парфенон. Вытканный из шерсти пеплос, вероятно, шафранового цвета, был украшен изображениями, воспроизводящими различные эпизоды из борьбы богов с гигантами.

27

После этих слов в рукописях стоит εϊρητα ί ydg «ибо сказано». Эти слова, следуя Наберу, считаю вставкой.

28

Следую поправке Шанца έπί τινα вместо рукописного έπί τίνα

29

Кронос – сын Урана, отец Зевса. По наущению Кроноса Уран был оскоплен, Кронос же, в свою очередь, лишен власти Зевсом и низвергнут в Тартар. Гефест, которого его мать, Гера, столкнула с Олимпа на землю, отмстил ей тем, что сковал ее.

30

Применительно к теперешней терминологии Сократ говорит об активном и пассивном состояниях.

31

Дедал – мифический родоначальник всякого рода художественной деятельности, по более поздней легенде сам скульптор, умевший изваивать самодвижущиеся статуи. Сократ называет Дедала своим предком, так как отец Сократа был скульптором или, скорее, просто формовщиком.

32

Богатство мифического царя Фригии Тантала вошло у греков в поговорку.

33

По свидетельству схолиаста к данному месту, стихи происходят из поэмы, так называемого эпического цикла «Кипрские песни», приписанной поэту Стасину. См. Kinkel, Epie, graec. fragm. I, р. 30, fr. 20.

34

Это уподобление стоит в связи с представлением о равнобедренном треугольнике («держится на равных сторонах»), в противоположность к представлению о разностороннем треугольнике («хромает на одну сторону»).

35

Ранее в диалоге Платон пользуется словом δοιος для выражения понятия «благочестивый». Теперь, и далее, он, наряду с ним, вводит и слово εϋοεβχις, что значит также «благочестивый», хотя и с иным оттенком. Причина, побудившая Платона ввести слово εύοεβής наряду с δοιος, заключается в том, что строкою выше Сократ говорит об обвинении его Мелетом в άαέβεια. Мы переводим в данном случае εϋοεβής «набожный»

36

Поговорка, смысл которой такой: у тебя каждое слово рассчитано, и я с этим считаюсь.

37

Протей – морской старец, обладавший даром прорицания, способностью принимать различные образы. В «Одиссее», IV, 350–570, рассказывается, как Протей, во время сна, был схвачен Менелаем, который не отпускал его до тех пор, пока он не принял, после ряда превращений, своего обычного вида и не поведал ему об участи ахейских вождей, сражавшихся под Троей.

38

Клазомены – ионийский город в Малой Азии, родина философа Анаксагора.

39

Мелит – аттический дем.

40

Керамик – северо-западное предместье Афин (часть Керамика находилась внутри города).

41

Сократ иронически отмечает одну и ту же суть учения Парменида и Зенона («единое» Парменида и «не многое» Зенона), хотя Зенон пытался в отсутствие Парменида проявить самостоятельность.

42

О том, что лаконские щенки очень ценились в древности, есть намек у Петрония («Сатирикон», гл. XL, лаконские собаки богача Тримальхиона).

43

Здесь излагается платоновское учение об идеях. Парменид толкует слова Сократа так, будто идеи существуют сами по себе, независимо от мира чувственных вещей.

44

Об обособлении идей, воплощенных отдельными своими качествами сразу во всех вещах, писал также Аристотель. (См.: Метафизика VII).

45

Пример Сократа об идентичности в дне одного и многого напоминает диалектику Гераклита.

46

Согласно приводимому аргументу, количество идей бесконечно, так как каждая вещь уподобляется идее, которая в свою очередь есть образец для новой вещи. (Ср.: Аристотель. Метафизика).

47

Парменид отрывает знание сущности от познания чувственных вещей. Платон же в «Государстве» (IV), различая знание само по себе и знание о вещах, связывает их воедино, так как знание «само по себе» принадлежит себе одному, но вместе с тем, обладая какими-то качествами, оно «принадлежит чему-нибудь качественному», т. е. становится знанием отдельной вещи. Отсюда проистекает категория науки вообще и классификация частных наук.

48

Парменид предлагает Сократу изучать предмет во всех его связях и опосредствованиях независимо от того, имеет ли это значение в данном случае для познания самого предмета или нет.

49

Об Ивике. Имеются в виду следующие его стихи:

50

Об этом Аристотеле см. преамбулу.

51

Для понимания платоновской диалектики единого (одного) и иного, которое будет развиваться в последующих главах диалога, необходимо иметь в виду, что Платон различает несколько типов единого. Первый тип единого настолько противоположен всякой множественности, что он оказывается лишенным всякой раздельности и потому всякой раздельности в идеальном смысле слова. Он есть чистое «сверх», о котором Платон говорит в «Государстве» (VI), что оно «по ту сторону сущности». Второй тип единого – это то, что является объединением множественного, которое Платон называет не просто εν («одно»), но εν όν («единое сущее»). Третий тип единого – это та единица, с которой начинается счет и которая противопоставлена любому другому числу из натурального ряда чисел. Эту теорию трех типов единого в ясной форме дает Плотин (Эннеады V).

Прокл с его гораздо более развитой и тонкой дифференциацией категорий, опираясь на традицию Платона – Плотина – Ямвлиха (впоследствии на эту позицию станет и Дамаский), насчитывает уже пять типов единого (см.: Лосев А. Ф. Античный космос и современная наука, с. 281).

52

Определение единого (одного) Парменидом как беспредельного, бесконечного, неизменяемого, неподвижного, лишенного движения, т. е. идеального бытия в области чистого мышления, противоположно по своей сути натурфилософскому пониманию Сфероса Эмпедокла, который связан с миром чувственных вещей через отторгнутые от него Враждой единичности и имеет космологическое значение.

53

Мысль о наличии бытия и единого в «существующем едином», а также в каждой из бесконечно делимых частей этого «существующего единого», в отдельном «бытии» и в отдельном «едином» была использована Плотиной как модель для взаимодействия его категорий. В «Эннеадах» (VI) он пишет о взаимодействии «сущности» и «жизни», «жизни» и «ума», «движения» и «единого». В каждой отдельной из бесконечно делимых частей обязательно наличествуют, по Плотину, оба их начала – единое и бытие.

54

О бесконечности числа много трактовали неоплатоники. В частности, у Дамаския (Damascii successoris dubitationes et solutiones de primis principiis in Platonis Parmenidem / Ed. С. Ruelle. Paris, 1889) есть целое рассуждение (§ 200) о природе числа, которая заключается в соединении и разделении до бесконечности. Эта бесконечность понимается не в смысле чего-то не имеющего конца, но в смысле отсутствия границ для разделения. Поэтому всякое общее делится, присутствуя во множестве конкретных вещей, заключающих в себе как в части это общее. Интересно, что у Дамаския «единое-в-себе», «иное-в-себе» и «бытие-в-себе» непричастны друг другу только мысленно, но в реальном мире одни вещи связаны с другими, и, какова бы ни была одна вещь, она одновременно и другая. Дамаский прямо ссылается на «Парменида», излагая свои соображения о бесконечности и множественности, причем множественность оказывается у него бесконечной благодаря своей причастности бесконечности, так же как она может быть конечной, будучи причастна конечному. Всякое число, по Дамаскию, ограничено самим собой, но число в простом, чистом виде (απλώς) всегда бесконечно в отличие от конечного множественного. Таким образом, мы находим у Дамаския интересное размышление о диалектике бесконечного и предела, которая, однако, по его мнению, недоступна пониманию человека, так как предел этот установлен божеством.

55

Взаимодействие единого и сущего, т. е. бытия, их равенство, их неотделимость друг от друга, их парность толкуются Аристотелем в «Метафизике».

56

Мысль «Парменида» о едином, находящемся в себе самом, исходит из диалектики целого и части. У Аристотеля в «Физике» тоже обсуждается этот вопрос, когда он пишет о непрерывности и множественности единого.

У Секста Эмпирика в его «Трех книгах Пирроновых положений» (пер. Н. В. Брюлловой-Шаскольской. СПб., 1913) есть глава «О целом и части». Секст тоже, как и Аристотель, находится в затруднении, так как, с одной стороны, либо целое есть нечто иное, чем его части, либо сами части составляют целое. Если целое – иное, чем части, то оно ничто, так как при уничтожении частей ничего не остается. Если же части составляют целое, то оно не имеет собственного существования и является только пустым именем. Отсюда Секст с присущей ему категоричностью заключает, что целого не существует, но не существует и частей, причем этот вывод он старается подтвердить остроумными софизмами.

57

Рассуждения о диалектике единого и иного, т. е. не-единого, части и целого, целого и части, об отношениях различия и тождества иной раз воспринимались в древности как бесплодное упражнение ума, в чем, может быть, повинен сам Платон, у которого Парменид в начале беседы с Аристотелем говорит о «замысловатой игре», готовясь доказать сначала наличие «одного», а затем и его отсутствие. Во всяком случае, неоплатоник Дамаский, который базирует свои первые принципы на «Пармениде» Платона, писал: «Парменид подобен играющему. И уже некоторым казалось, что он занимается логикой напоказ» (§ 320). Однако вся история античной философии говорит нам об обратном, свидетельствуя о постоянном углублении и дифференциации намеченной у Платона именно диалектики единого, а вовсе не о софистических упражнениях.

58

Здесь выдвигаются две категории – «существующее вне чего-нибудь» и «соприкосновение», которые выражают диалектику единого и иного. Аристотель («Физика») указывает в чисто описательном виде ряд формально-логических категорий, среди которых находим «вместе», «раздельно», «касание», «промежуточное», «следующее по порядку», «смежное», «непрерывное».

59

В «Тимее» Платона есть целое рассуждение о разных видах существующего. Один – свойственный мышлению, никуда не входящий, не рождающийся, вечный, невидимый, не чувствуемый, т. е. подвластный знанию. Второй – тоже относящийся к области мышления, но уже рожденный, доступный чувствам, подвижный, являющийся, исчезающий – подвластный мнению. Третий – пространство, вместившее в себя бесконечность материи, доступное недостоверному суждению, которое убеждает нас на основании чувств (а они тоже недостоверны), что «все существующее должно неизбежно находиться в каком-нибудь месте и занимать какое-нибудь пространство». Однако, по Платону, идеи не могут вмещаться в материальное пространство, они не постигаются чувствами в отличие от материальных вещей, занимающих какое-то пространство.

60

В «Пармениде» единое есть и становится старше и моложе себя, так как, переходя от «было» к «будет», оно встречается с «теперь», которое, будучи границей между прошлым и будущим, заключает в себе сразу пребывание и становление. У Аристотеля в «Физике» две главы посвящены времени и его движению в связи с категорией «теперь». В них высказывается близкая платоновскому «Пармениду» точка зрения об одновременном нахождении частей времени в прошлом и будущем, причем «одна часть его была и уже не существует, другая – в будущем и ее еще нет», отсюда делается вывод: «То, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию». Поэтому если время существует, то его нельзя делить механически на части, но необходимо ввести понятие «теперь», которое всегда иное и иное; «исчезнуть в самом себе ему нельзя, потому что тогда оно есть; исчезнуть „теперь“ в другом „теперь“ немыслимо».

Однако в отличие от диалектики «Парменида», где единое есть и становится благодаря «теперь», Аристотель, признавая в «теперь» наличие предыдущего и последующего, видит в этом только затруднение для определения времени, которое не определяется ни качеством, ни количеством и, «таким образом, не есть движение». Но оно и «не существует без движения», так как, «если бы „теперь“ не было каждый раз другим, а тождественным и единым, времени не было бы». «Теперь» измеряет время, поскольку оно предшествует и следует. Оно «всегда в ином и ином времени (в этом и состоит его сущность как „теперь“)». Аристотель делает вывод, что «если времени не будет, не будет и „теперь“, а если „теперь“ не будет, не будет и времени», т. е. он приходит к тому же выводу, что и Парменид, о «теперь» как источнике бытия и становления времени.

61

Понятие «вдруг» параллельно понятию «теперь», о котором говорилось выше. В своей основе они тождественны, так как «вдруг» есть точка, от которой происходит изменение в одну и в другую сторону, это граница между покоем и движением, так же как «теперь» – граница между бытием и становлением. Аристотель, так же как и Платон, считает «вдруг», или «внезапно», моментом начала изменения движения: «„Внезапно“ – то, что выходит из своего состояния в неощутимое по своей малости время, а всякое изменение по природе есть выхождение из себя» (Физика).

62

Проблеме диалектического единства предела и беспредельного будет отведено значительное место в «Филебе». Идея единства этих двух как будто бы столь различных категорий бытия всегда была близка античности. У пифагорейца Филолая «предел и беспредельное – начала». У него читаем: «Природа же при устроении мира образовалась из соединения беспредельного и предела, весь мировой порядок и все вещи в нем [представляют собой соединение беспредельного и предела]»; далее: «Все существующее должно быть или предельным, или беспредельным, или тем и другим вместе».

Архит тоже считает, что новый предел всегда влечет за собой новое беспредельное. Элеец Мелисс полагал, что наличие двух сущностей создает «пределы» в их отношениях, а одно сущее может быть «беспредельно», и именно из беспредельности сущего он вывел его единство на основании следующего: «Если бы оно не было единым, то оно граничило бы с другим».

63

По Пармениду, «единое существующее» вечно и неподвижно. В своей поэме «О природе» он ничего не признает, кроме бытия – одного, сущего, которое судьба (Мойра) «связала с законченностью и неподвижностью». Поэтому возникновение и гибель, бытие совместно с небытием, изменение и движение – только пустой звук, «названия», выдуманные смертными. Здесь же, в беседе с Аристотелем, Парменид утверждает, что изменения из бытия в небытие испытывает не «единое существующее», а предполагаемое единое несуществующее.