ись обнимать друг друга, петь, а в завершение пустились в пляс!
Сила искусства
СПИВАКОВ: И еще одна памятная африканская встреча… Мне нужно было подготовиться к очередным концертам, и поэтому я решил пропустить охоту и посвятить вечер репетиции. Надо постоянно играть, чтобы пальцы были «в фокусе». Стою я в доме, играю – и через распахнутую в природу дверь вижу, как в сумерках застыли два темных силуэта. Стоят, замерев, смотрят в мою сторону, молча слушают. Ну слушайте, думаю, не каждый день вы слышите скрипку. Стараюсь, вожу смычком. А эти двое, вижу, оставили робость и стали поближе подбираться – чтобы, значит, лучше слышно было. А когда они приблизились так, что уже почти лица рассмотреть можно, я решил по блеску белых зубов – мои слушатели улыбаются.
Я бы и дальше играл для этой пары, но один из непрошеных гостей вдруг задрал к небу конечность, а его спутница тут же начала ее деловито почесывать. Тут уж я разглядел, что никакие там не улыбки, а оскалы, обнажающие клыки, которых даже львы опасаются. Это были любопытные бабуины, пришедшие на звуки скрипки и решившие поближе заглянуть на огонек. Я мгновенно захлопнул дверь: концерт окончен.
И такими были мои слушатели в прекрасной Африке.
5. Andante aumentato (c нарастанием звука)Большой симфонический оркестр
Предложение Плетнева
ВОЛКОВ: Володя, ты добился вершин с камерным оркестром «Виртуозы Москвы», самым популярным коллективом в России, востребованным публикой и на Западе. Почему ты потянулся к большому симфоническому оркестру?
СПИВАКОВ: Если ты не растешь, это конец творчества. С «Виртуозами Москвы» мы переиграли практически весь репертуар. Что делать дальше?
Параллельно я выступал как приглашенный дирижер с симфоническими оркестрами в Америке и Европе. В один прекрасный день весной 1999 года мне вдруг позвонил Михаил Плетнев и лично предложил возглавить вместо него Российский национальный симфонический оркестр, сославшись на желание больше играть и писать музыку. После этого звонка ко мне в Нью-Йорк, где я тогда гастролировал, прилетел директор РНО господин Марков. Всё это выглядело довольно странно.
Я долго думал, прежде чем принять предложение. Признаться, меня многое настораживало. В контракте, который мне предложили, значилось, что Российский национальный оркестр вроде как принадлежит России, но в то же время это частный оркестр. И еще меня удивило, что все спорные вопросы Российского национального оркестра нужно решать в суде Сан-Франциско. Тем не менее искушение работать с большим симфоническим оркестром было столь велико, что я согласился.
Мы подписали контракт на три года, но каждый год нашего сотрудничества приносил всё новые разочарования. Например, выяснилось, что я должен дирижировать сочинениями Гордона Гетти – этот композитор более всего известен тем, что он американский миллиардер из династии нефтяных магнатов. Я с этим Гетти познакомился как-то в отеле Ritz в Мадриде, где в фойе играл гитарист, и я машинально вслух отметил – в фа мажоре играет. Гитарист заиграл новую мелодию, Гетти меня спросил:
– А сейчас в какой тональности он играет?
– В ля миноре.
– Вы так хорошо слышите?! А я вот не слышу…
– У вас зато другое есть, – утешил я его.
Потом многое объяснилось: и суд в Сан-Франциско, и композиторы-миллиардеры, и многие другие странности. Российский национальный оркестр питался за счет пожертвований и грантов американцев, то есть на деле являлся американской частной фирмой…
Но более всего меня не устраивали отношения между дирекцией и музыкантами. Там постоянно что-то выясняли – одних изгоняли, других набирали. Перед поездкой в Америку, например, мы много репетировали Девятую симфонию Шостаковича, в ней хорал тромбонов очень трудный. Я его старательно чистил с музыкантами, как вдруг в один прекрасный день прихожу на репетицию – а в оркестре незнакомые люди сидят. Оказалось, что подготовленный мною состав тромбонистов наказан – нагрубили кому-то, что ли, – и в Америку не поедет. Я, конечно, их отстоял, но вся эта атмосфера была совсем не для меня. Между администрацией и мной не было понимания из-за моего постоянного заступничества за музыкантов.
Помимо управления оркестром я еще играл с Плетневым, в частности во многих его зарубежных турне. Музыкант он прекрасный, выдающийся пианист. Но он очень своеобразный человек со своими пристрастиями и страстями… И самые лакомые куски, об этом тоже нужно сказать, доставались именно ему: заграничные поездки, записи на «Дойче Граммофон» и тому подобное. Я хоть был и главным дирижером и худруком, но выступал в роли «играющего тренера», то есть де-юре оркестром руководил я, а де-факто – Плетнев с Марковым…
Три года с Российским национальным оркестром были для меня полезным опытом, но за три месяца до завершения моего контракта я решил, что не буду его продлевать. У меня как раз в контракте был такой пункт, что я имею право за три месяца предупредить о своем уходе. Это я и сделал – как раз на наш концерт в Большой зал консерватории приехала телевизионная группа с Первого канала, и я им на камеру сказал, что ухожу из оркестра. Это был эффект разорвавшейся бомбы!
Кремль на проводе
СПИВАКОВ: Тем вечером мы собрались с друзьями – Женей Мироновым, Володей Машковым, компания была чудесная. С пивком под раков сидели, шутили, в девять часов вечера включаем информационную программу «Время». В анонсе главных новостей – сообщение о том, что я ухожу из Российского национального оркестра.
Выпили мы под это дело, но огорчения никакого в душе не было. Я понимал, что без работы не останусь. Но буквально через пятнадцать минут после выпуска новостей раздается телефонный звонок – Сати берет трубку, и вдруг я вижу, как у нее меняется выражение лица. Она растерянно говорит: звонит Владимир Владимирович Путин из Сочи.
Мы с ребятами рассмеялись – да ладно шутить! Сразу подумали, что это Володя Винокур или Сережа Безруков разыгрывают. Подхожу с улыбкой к трубке, приятный женский голос сообщает – Владимир Теодорович, с вами сейчас будет говорить президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин.
Я понял сразу – это настоящий президент, а не розыгрыш. Владимир Владимирович стал меня расспрашивать о причинах ухода, а в конце беседы предложил – раз там не лучшая атмосфера для вас, почему бы вам не подумать о создании нового национального симфонического оркестра?
Я поблагодарил Путина за этот звонок и действительно был тронут. Через десять минут раздался другой звонок – уже от тогдашнего министра культуры Михаила Швыдкого. Он сказал, что через три дня возвращается из Стамбула и сразу готов встретиться и обсудить вопрос о создании нового национального оркестра.
Вскоре мы объявили конкурс в Национальный филармонический оркестр России (НФОР). Я лично отслушал четыреста пятьдесят музыкантов – начиная от струнных инструментов и заканчивая ударными – и выбрал сто человек. Причем я никого не уговаривал и тем более не переманивал из других оркестров. Хотя тридцать восемь человек из Российского национального оркестра ушли от Плетнева и сказали, что хотят работать со мной. И я их принял, потому что три года с ними работал, у нас были прекрасные отношения.
Первая репетиция – как сейчас помню – состоялась 15 июня 2003 года, а первый концерт – в сентябре. Это невероятные темпы, потому что собрать коллектив и сделать его оркестром не так-то просто.
Анатолий Собчак. «Париж Парижем…»
ВОЛКОВ: Насколько я в курсе, с тех пор Президент Российской Федерации лично опекал твое новое детище. Тебе это внимание не показалось странным?
СПИВАКОВ: Мы были знакомы с Путиным задолго до его президентства, еще когда он работал в команде Анатолия Александровича Собчака, тогда мэра Санкт-Петербурга. Собчак с женой Людмилой Нарусовой и своим ближним окружением, в которое входил Путин, неизменно приходил на концерты «Виртуозов» в Питере.
Мы с Собчаком дружили. Он лично прибывал на Московский вокзал, чтобы встретить нас с утреннего поезда. Потому что в те времена грабили поезда. А когда мы отъезжали назад в Москву, в соседнем купе неизменно была охрана, которая нас сопровождала на всякий случай.
ВОЛКОВ: Между прочим, такую же защиту Собчак гарантировал Иосифу Бродскому, когда приглашал приехать из Нью-Йорка в Петербург. И тоже обещал ему всяческую протекцию. Но у Бродского были какие-то свои сомнения на этот счет. В Нью-Йорке Иосиф надписал Собчаку на память свою книгу так: «Городскому голове от городского сумасшедшего».
СПИВАКОВ: Инаугурация Анатолия Собчака на пост мэра Санкт-Петербурга совпала с нашим концертом в Ленинградской филармонии. Он вышел к нам на сцену с огромным букетом цветов, мы обнялись. С «Виртуозами» у нас понимание было налажено без слов – я только поднял бровь, как мэру тут же вынесли на сцену стул и установили в оркестре. Я объявил – в честь инаугурации нового градоначальника Петербурга мы исполняем «Венский вальс». Потому что очень хотим, чтобы под его руководством Ленинград стал не хуже, чем Вена.
Спустя годы, сидя у нас дома в Париже, Собчак уверял, что это были незабываемые мгновения… После того как он в 1996-м проиграл выборы Владимиру Яковлеву, его, как всегда у нас в России принято, начали преследовать. Я не верю, что Собчак был способен на какие-то махинации. А отношение к культуре с его уходом точно изменилось. Когда Яковлева просили прийти на празднование какого-нибудь юбилея симфонического оркестра, он обычно вздыхал: «Ну, и где эта беда происходит?»
Вынужденно покинув Россию, Собчак обосновался в Париже. Как я впоследствии узнал, избежать ареста ему помог Путин. Через три дня после своего приезда в Париж Собчак позвонил мне по телефону:
– Володя, я в Париже.
– Анатолий Александрович, а вы надолго приехали? – И в трубке наступила пауза. Слышу – вроде человек дышит, но ничего не говорит. Ощущение было, словно камень кинул в глубокий колодец и жду, когда он долетит.