Он пишет и пишет, себя же на слове поймать норовя.
И трепетно светится тонкая веточка майской сирени,
как вечный огонь над бессмертной и юной душой соловья.
ПослесловиеКогда б вы знали…
Позволю себе на этот раз быть исключительно нескромной, иначе любой, кто прочтет эту книгу, никогда не узнает, как родилась идея ее создания. Почему – и так понятно, но, несмотря на все предпосылки, вероятность, что «Диалоги с Владимиром Спиваковым» никогда не появятся на свет, была очень велика…
Вернусь на два с половиной года назад. Нет, пожалуй, в самое начало – на двадцать пять лет назад…
Само имя Соломона Волкова для меня было тогда окутано густым туманом из фраз и образов, стоящих за этими фразами, из редких фотографий и обрывочных рассказов тех, кто помнит Волкова до отъезда, кто видел его в Нью-Йорке на Бродвее, о том, как Волков познакомился с Баланчиным, как до этого бежал из СССР с женой Марианной, замечательным фотографом (гламура еще не было, но портретное фотографическое творчество было в почете)… При этом имя «Мончик», которое зачастую произносил мой муж, и портрет загорелого бородатого мачо на фотографии рядом с не менее загорелым и не менее мачо, но абсолютно безбородым Спиваковым никак не складывалось в одну картинку с тем, что было для меня, тогдашней, образом «СОЛОМОН-ВОЛКОВ-НАПИСАВШИЙ-КНИГУ-О-ШОСТАКОВИЧЕ-КОТОРУЮ-МНОГИЕ-НЕ-ПРИНЯЛИ-А-МНОГИЕ-ВЗАХЛЕБ-ЭМИГРАНТ-ЗНАВШИЙ-БАЛАНЧИНА-И-НАПИСАВШИЙ… – тут полагается вдох – НАПИСАВШИЙ-ДИАЛОГИ-С-ИОСИФОМ-БРОДСКИМ!!!» Как только эта книга появилась в нашей библиотеке, она сразу обросла закладочками мужа и загнутыми страницами (это уже мой почерк, да простят меня книгопечатники).
Когда же я наконец поняла, что мачо Мончик и убеленный сединами, в грустных очках Соломон Волков – одно и то же лицо, когда уяснила, что они со Спиваковым учились у одного педагога в одном классе в музыкальной школе в Ленинграде, тогда… а вот ничего тогда и не случилось. Первая моя встреча с ним, вернее с ними, была провалом. Пришли Соломон с женой Марианной после концерта в Нью-Йорке за кулисы, пообнимали Володю, поздравили, поболтали, меня как-то впопыхах им представили, но, кроме учтивого молчаливого кивка, больше в тот вечер ничего не произошло…
Не произошло и в следующий приезд, и через год, и через пять. Один и тот же ритуал. Володя: «Ты оставила Волковым билеты?» Я: «Конечно, а как же». Потом обязательный проход через послеконцертную артистическую – объятия с Володей и едва заметный «бурк» в мой адрес… Ну бывает, думала я, они старые друзья, видимо, «новая жена» не производит впечатления, а главное – не обязательно обращать на нее внимание (надо сказать, что в те годы я уже была не очень-то и «новой», но таков был мой анализ абсолютного отсутствия интереса к моей персоне). А потом начиналась третья – главная – часть ритуала: разговор Володи и Соломона по телефону. Это было всякий раз долго и захватывающе познавательно, будь то школьные воспоминания, анекдоты или анализ формы музыкального сочинения, о котором заходила речь.
Вот тогда и возникла мечта о книге. Думаю, оформилась она в моей безумной голове за пару лет до Володиного шестидесятипятилетия. В те годы несколько музыковедов взялись писать мемуары о Спивакове. Всякий раз я привлекалась в качестве последней инстанции, потому что никто этих мемуаров никому не заказывал, но летописцам казалось: стоит мне дать добро, как следующим моим шагом будет поиск средств и издательства. А мне ужасно не хотелось и сегодня не хочется, чтобы о Владимире Спивакове вышел толстый том, пафосно юбилейный, который спустя пару недель начнет пылиться на полках книжных магазинов в разделе «Музыка, искусство, ЖЗЛ». Я мечтала, чтобы книжка о Спивакове говорила бы со страниц его языком, чтобы слышен был его неповторимый голос и интонации, чтобы ни в одной строке не было ни грамма бронзы и чтобы большая часть книжки оказалась скоро замусолена и пухла от закладочек… И тогда я впервые спросила Володю, почему бы вместо многочасовых телефонных бесед им с Соломоном не написать книгу диалогов? Он отмахнулся, сказав, что Мончик очень занят, что сам он просить не будет… Прошло еще несколько лет.
И вот – 2012 год. Сольный концерт Спивакова в Карнеги-холле. Знаю, что Волков придет один, что Марианна болеет, встречаю его в артистической; он какой-то потухший, усталый и, как всегда, едва смотрит в мою сторону. Я робею, а в сумке лежат «Диалоги с Бродским», прихваченные с собой, чтоб было чем заняться между репетицией и концертом. Ну как такое может быть, чтобы человек, написавший одну из моих любимых книг, не чувствовал, как я им восхищаюсь? Ну да ладно, дел после концерта море, в артистической толпится народ, мне надо успеть со всеми поздороваться…
А вечером в отеле после концерта – надо ли говорить – очередной «диалог Волкова со Спиваковым» по телефону. Я уже махнула рукой на свою идею.
Спустя пару дней я уехала в Бостон, и там раздается звонок от организаторов концертного тура:
– Соломон Волков ищет твой номер мобильного, можно ему дать?
Я переспрашиваю:
– Вы не путаете? Он ищет точно мой мобильный? Не Володин?
– Нет, именно твой!
– А можно, я сама ему позвоню, если вдруг он не дозвонится?
– Можешь, но у него нет мобильного, только домашний…
Сегодня уж и не вспомнить, кто кому первый позвонил. Но помню, что стояла я на влажных, засыпанных осенней листвой ступенях дома своей тети в маленьком городке Бельмонт, жадно курила, кутаясь в тонкое пальто и шарф, и не понимала, о чем это он – голос в мобильном.
– Сати! Это Соломон! Я хочу наконец узнать, спустя столько лет, почему вы меня не любите?
– Я??? Я перед вами преклоняюсь и много раз перечитала ваши «Диалоги»!
– Причем тут «Диалоги»? Когда я прихожу на концерты своего друга, прямо чувствую, как я вам антипатичен! Но я ведь не сделал вам ничего дурного! Вы мне очень нравитесь!
(Ничего себе. Ну вот ка́к получается, что люди до такой степени не чувствуют друг друга!)
Поперхнувшись от волнения дымом, отвечаю:
– Соломон! Я уже больше двадцати лет живу с ощущением, что вы просто не замечаете меня, входя в артистическую, будто я вешалка или стул. И всякий раз робею подойти и спросить: почему вы так меня не любите? За что?
– По-вашему, я слепой? Как можно вас не заметить?!
Мы оба рассмеялись. Потом поклялись, что оба говорим чистую ощущенческую правду и что теперь всё будет иначе!
И тут я набралась смелости и «сделала ему предложение»:
– Cоломон! Моя давняя мечта – чтобы появилась книга «Диалоги со Спиваковым». Тем более что вы уже проболтали за эти годы по телефону пару таких книг. Может, поставим срок, хотя Володя, как и вы, ненавидит юбилеи… Но все-таки вы же ровесники, отметите двойной юбилей книгой диалогов.
Соломон ответил мудро, как его древний тезка царь:
– Для меня это большая честь. Вы думаете, я справлюсь? Только учтите, вы должны нам во всем помогать!
«Куда же я денусь, – пронеслось у меня в голове. – Придется ради давней мечты послужить и помочь „одноклассникам“».
Вот так родилась идея этих страниц.
САТИ СПИВАКОВА
Фото с вкладки
Володя Спиваков, 1 год и 8 месяцев. Ленинград, 1946 г.
“Я привел зал в состояние большого веселья тем, что выйдя на сцену, положил скрипку на рояль и деловито подтянул короткие штаны”. Первое выступление в музыкальной школе.
С папой Теодором Владимировичем и младшей сестрой Лизой. Ленинград, квартира на Моховой.
Одесса, 1956 г.
“В мир музыки меня ввела мама”. С мамой Екатериной Осиповной. Кисловодск.
На обороте фото: “Вот такая рыба была поймана Вовочкой…” Бирштонас.
С Екатериной Осиповной после концерта в Большом зале консерватории.
“Не будучи музыкантом, папа любил и понимал музыку и, конечно, гордился моими успехами, но и спуску не давал”.
“Я с удовольствием бросал скрипку, отправляясь на футбол или закидывая теннисные мячи на крышу шестого этажа”. Ленинград, начало 1960-х гг.
Одноклассники. С Соломоном Волковым.
“У меня были потрясающие педагоги…”
Любовь Марковна Сигал, первая учительница по классу скрипки в Музыкальной школе им. Римского-Корсакова при Ленинградской консерватории.
Юрий Исаевич Янкелевич, профессор Московской консерватории. На фотографии автограф: “Дорогому Володе Спивакову на долгую и, надеюсь, добрую память с пожеланиями всегда верить в свое призвание, никогда не сгибаться перед ударами судьбы. Скрипка, она не подведет!”
На отдыхе в Леселидзе (Абхазия).
С Олегом Каганом. Москва. “Мы подхалтуривали в студенческом оркестре клуба медработников. Играли очень серьезный репертуар – в полную силу играли”.
Первые концерты, первая свадьба. С Викторией Постниковой. На обороте фото маминой рукой: “Мой ребенок женился!!”
2 фото Международный конкурс имени П.И.Чайковского. 1970 г. Фото В. Ахломова.
Соломон Волков и Владимир Спиваков. Москва, 1975 г.
С Кириллом Кондрашиным. “Я много с ним играл и многому научился…”
Пианист и потрясающий эрудит Борис Бехтерев – друг на всю жизнь.
Фото Марианны Волковой.
На фоне афиши первого сольного концерта в Карнеги-холле. Справа – Константин Орбелян. Нью-Йорк, 1975 г.
Гастроли в США. 1979 г. Надпись на обороте: “Моя любимая фотография. Мама”. Фото Christian Steiner.
4фото Молодой преподаватель Музыкально-педагогического института имени Гнесиных Владимир Спиваков. Конец 1970-х гг.
3 фото Музыка, друзья, гастроли… Начало 1980-х гг.
Элизабет Шварцкопф: “Любимому Владимиру Спивакову, сердечно. 73”.
Клаудио Аббада: “Владимиру сердечно, с восхищением. 76”.
Давид Ойстрах: “Блестящему скрипачу и Музыканту Владимиру Спивакову с пожеланиями больших успехов. 13.XI.69”.