Сама Диана решила во время выхода передачи в эфир быть на публике. Вечером 20 ноября она приехала на один из благотворительных обедов, проходивший при поддержке председателя совета директоров «General Electric International» сэра Рональда Грирсона. По воспоминаниям очевидцев, Диана выглядела очень уверенно, словно «предчувствовала свой триумф».
В девять часов Грирсон обратился к принцессе:
— Мадам, ваше интервью сейчас выходит в эфир. Вы не волнуетесь?
— Нет, — улыбнувшись, ответила Диана.
— Почему?
— Профессионализм, — произнесла принцесса. — Вы будете мной гордиться, Ронни!
Гордиться чем? Смелостью или безрассудством?
Интервью принцессы превзошло все, что когда-либо говорилось о королевской семье. Перед пятнадцатью миллионами британцев и десятками миллионов телезрителей из других стран Диана как ни в чем не бывало принялась рассуждать о своей булимии, о превратностях собственного брака, об измене Чарльза и его перспективах стать будущим королем. Она подтвердила достоверность записи телефонного разговора «Сквиджигейт», свой роман с Хьюиттом, заявила, что не хочет развода и собирается «бороться до конца». Когда Диана описывала собственный характер, у нее четыре раза встретилось прилагательное «сильный», а когда речь зашла о том, в какой роли принцесса видит саму себя в ближайшем будущем, она ввела новый термин — «королева людских сердец».
Откровение принцессы потрясло всех — друзей, королевскую семью, общественность и прессу. И если в случае с Мортоном Диана вынесла ссор из избы тайно,[69] то теперь сделала это максимально публично.
На следующий день после выхода «Панорамы» в эфир в отставку подал помощник пресс-секретаря королевы Джеффри Кроуфорд, отвечающий за общение Дианы с прессой. Спустя два месяца, в январе 1996 года, прошение об отставке написал и личный секретарь принцессы Патрик Джефсон. Он сделал бы это и раньше, но его задержали определенные обязательства.
Как вспоминают очевидцы, принцесса тяжело перенесла уход Джефсона.
«Она была шокирована, — рассказывает один из ее друзей. — Диана не ожидала от него такого. Да, они порой громко спорили и даже говорили друг другу обидные вещи, но она доверяла Патрику».
Диана и в самом деле была шокирована. Иначе просто нельзя объяснить, чем была обусловлена следующая фраза, брошенная принцессой после ухода Джефсона: «Крысы всегда первыми бегут с корабля».
Супруга Чарльза была не права. Во-первых, Патрик был далеко не первым, кто покинул Диану. Во-вторых, он не был крысой. Просто Джефсон теперь не мог доверять своему боссу. Он не для того занимал должность личного секретаря, чтобы принцесса за его спиной осуществляла замыслы, о которых потом будет говорить вся страна. И это в то время, когда Патрик буквально по крупицам пытался наладить отношения между принцессой и королевской семьей!
В известность о сотрудничестве с Баширом Диана соизволила поставить своего личного секретаря только за неделю до выхода «Панорамы». Да и то она сказала лишь о самом факте интервью, не вдаваясь при этом в излишние комментарии.
Патрик тут же связался с королевой, но изменить что-либо было уже слишком поздно. Злополучное интервью он смотрел вместе с фрейлиной принцессы Энн Беквит-Смит. Вечером после просмотра Патрик записал в своем дневнике: «Энн выключила телевизор, и призрачное лицо с накрашенными темными глазами наконец-то исчезло с экрана. «Все, это конец», — вымолвил я».
Однако самое неприятное ждало Диану впереди. Подруга принцессы Роза Монктон увидела в сотрудничестве с Баширом «Диану в ее худшем обличье», Симона Симмонс назвала это «самой крупной ошибкой, которую можно было совершить», друг Чарльза Николас Соамс заявил, что своим интервью принцесса продемонстрировала «прогрессирующую стадию паранойи»[70] , а известный политик Вудро Ватт, упоминая об участии Дианы в «Панораме» на страницах своего дневника, назвал принцессу «психопаткой и шизофреничкой, которая преисполнена ненависти».
Когда на следующее утро Диана позвонила своей матери в Шотландию, бедная женщина не смогла найти в себе силы обсудить передачу. Миссис Шэнд Кидд сказала, что сейчас не может разговаривать, потому что беседует по другому телефону.
«Это было просто ужасно! — вспоминает Фрэнсис. — Мне стало так страшно, я и в самом деле подумала, что отныне больше не смогу поддерживать свою дочь».
Принцесса Маргарет, до этого симпатизировавшая Диане, порвала с ней все отношения, о чем сообщила в письменном виде. Принцесса Анна призналась Вудро Ватту, что отныне считает свою невестку «не только безумной, но также олицетворением зла и коварства».
Свое недовольство Диане высказали и ее дети. Уильям бойкотировал поступок своей матери тем, что отказывался разговаривать с ней в течение нескольких дней.
«Уильям был возмущен тем, что она не сказала ему ни слова о сотрудничестве с Баширом, тем, что она плохо отозвалась о его отце, и тем, что она призналась о романе с Джеймсом Хьюиттом, — говорит Симона Симмонс. — По мнению ее сына, Диана выставила дурой не только себя, но и его, Уильяма».
Патриарх британской журналистки Уильям Дидс в свою очередь отметил, что «в некоторых моментах своего выступления Диана, вместо того чтобы предстать уравновешенной женщиной, добилась прямо противоположного результата». В качестве примера он привел слова принцессы, что она «не собирается тихо уходить и будет бороться до конца».
«О чем она думала, когда, произнося нечто подобное, полагала, что укрепляет свои позиции?» — озадаченно восклицает Дидс.
О какой вообще уверенности можно было говорить, когда большую часть своих откровений принцесса фактически проплакала в жилетку многомиллионной аудитории? Как она, которая считала себя таким искушенным специалистом по связям с общественностью, могла забыть неписаную истину: никогда не показывай свои слабости? Разве не о PR говорил проницательный Бенджамин Дизраэли, когда провозгласил максиму «Never explain, never complain»?[71] Он знал, что Лондон — как и Москва — слезам не верит. Это только Уинстон Черчилль мог позволить себе плакать, когда осматривал руины британских городов после налетов люфтваффе. Людей восхищали его слезы, поскольку он плакал не о себе, а разделяя их горе.
А что же принцесса? Ради чего она вообще согласилась на это интервью? Когда Башир задал ей этот вопрос, Диана ответила следующее:
— Я стала беспокоиться, что многие люди начали сомневаться во мне. Я хотела заверить этих людей, на протяжении последних пятнадцати лет переживавших за меня, что я их не предала. Самые обычные граждане на улице — вот кто беспокоит меня больше всего.
В этом ответе — вся Диана образца 1995 года. После свадьбы интервью в «Панораме» стало самым важным (по своим результатам) поступком принцессы. На глазах миллионов свидетелей она нарушила обет молчания члена королевской семьи, она предала свой круг, поставила под удар взаимоотношения с друзьями, членами семьи, свой брак, наконец, — и все это ради любви масс, ради уважения неперсонифицированной публики. Популярность превратилась одновременно в самоцель, оружие против Фирмы и образ жизни принцессы. Но она не понимала, что интервью Баширу — это не аудиозаписи, передаваемые втайне — через Колтхерста — Мортону, это прыжок в неопределенность, это шаг через черту, это последняя капля в чаше королевского терпения, это точка невозврата, после которой уже невозможно сохранить вчерашнее благополучие. Именно после выхода «Панорамы» Елизавета II приняла окончательное решение о том, что в интересах всех — королевской семьи, Чарльза, будущих наследников и конечно же самой Дианы — будет лучше, если супруги Уэльские разведутся.
Отныне принцессе нужно было самостоятельно прокладывать путь в богатом рифами и подводными течениями океане массмедиа. Первым ее кадровым решением стало приглашение на место Джефсона сорокавосьмилетнего специалиста по связям с общественностью Джейн Эткинсон.
Как женщина, Джейн симпатизировала Диане. Но одно дело — личные симпатии и другое дело — работа.
После первых же бесед с боссом перед Джейн начала раскрываться иная сторона медали — та самая, которая обычно была скрыта от глаз непосвященной общественности.
«Если вы не давали принцессе то, что она хотела в данный момент, — вспоминает Эткинсон, — она переставала обращать внимание на ваши предложения. Диана действовала только на основе своего собственного мироощущения — и не важно, было ли ее представление правильным или в корне ошибочным».
Однако манера действовать по своему усмотрению была далеко не самой большой кошкой, которая пробежит между Дианой и Джейн. Эткинсон быстро поняла, что работа с принцессой Уэльской будет далеко не так проста, как она это предполагала изначально. Но даже она, со своим многолетним опытом, не могла представить, насколько сложным станет это сотрудничество.
«Диана была очень скрытным человеком и постоянно держала все в тайне, — замечает Джейн. — Если, например, принцесса получала от кого-нибудь совет, она никогда не сообщала, от кого именно. Диана не могла, как обычные люди, сказать: «Знаешь, я разговаривала с Аланом, и он посоветовал мне то-то и то-то». Нет, вместо этого принцесса беседовала с Аланом, а потом выдавала его мысли за свои. Мне кажется, причина подобного поведения заключалась в чувстве незащищенности. Она постоянно ощущала, что не может никому доверять, поэтому стремилась все держать под своим контролем».
Вскоре Эткинсон узнает, чем грозит это чувство незащищенности. Каждый сотрудник из штата принцессы Уэльской рано или поздно распарывал себе брюхо на одном и том же рифе — рифе доверия. Лояльность — вот что для Дианы было самым важным качеством в ее подопечных, и если кто-нибудь ее предавал — не важно, на самом деле или это ей всего лишь казалось, — он тут же попадал в черный список. Вскоре в этот список попала и Эткинсон, когда после триумфального визита принцессы Уэльской в США имела неосторожность связаться с журналистами из «Daily Express». Все, что сделала Джейн, — провела лишь самую обычную сверку фактов перед публикацией, но Диана увидела в этом нечто большее — сотрудничество с прессой, а вместе с ним и предательство.