«Прощай, Роза Англии»
Ночью 31 августа 1997 года тишину в квартире Пола и Мэри Баррелл, расположенную на территории Кенсингтонского дворца, нарушил тревожный телефонный звонок. Это была подруга Дианы Флеха де Лима, звонившая из Вашингтона. Ее голос дрожал, а сама она очень нервничала.
– Со мной только что связалась Мэл Фрэнч{85} и сообщила, что принцесса Уэльская попала в автокатастрофу. Она услышала это по Си-эн-эн. У меня нет нового сотового Дианы, пожалуйста, свяжись с ней. Я очень беспокоюсь…
Пол тут же принялся звонить принцессе. В трубке раздались длинные гудки, после чего сработал автоответчик. Руки Баррелла задрожали. Его супруга побежала на кухню варить кофе, а Пол снова и снова набирал номер. Но – безрезультатно, лишь не сулящие ничего хорошего гудки и бесстрастный голос автоответчика[1].
Баррелл выбежал из квартиры и направился через парк вдоль Кенсингтонского дворца к канцелярии. Около входа он встретил личного секретаря принцессы Майкла Гиббинса, шофера Колина Теббута, личного помощника Джеки Аллен и секретарей Джо Гринстеда и Джейн Харрис. Все вместе они прошли внутрь. Майкл проследовал в свой кабинет и начал звонить личному секретарю королевы в Балморал. Остальные ждали в приемной.
В половине первого в канцелярии раздался первый звонок. Голос в трубке подтвердил, что в Париже принцесса попала в автокатастрофу. Предварительный прогноз благоприятный.
Через час раздался второй звонок. По уточненным данным, все оказалось намного серьезней. Доди погиб, у Дианы переломаны рука и тазовая кость.
Джеки Аллен связалась с «British Airways», чтобы заказать для Пола Баррелла и Колина Теббута билеты в Париж. Лондонский офис «British Airways» оказался закрыт, поэтому билеты пришлось заказывать через отделения Нью-Йорка.
В четыре часа утра в кабинете Гиббинса снова зазвонил телефон. Майкл снял трубку. В этот момент к нему в кабинет зашла Джеки. Разговор длился меньше минуты. Положив трубку, Гиббинс прошептал:
– Принцесса скончалась…
Джеки вышла из кабинета и тут же направилась к Барреллу.
– Пол, будет лучше, если вы присядете, – сказала она.
Баррелл сел на стул. Джеки обняла его за плечи и произнесла:
– Крепитесь. Мне очень трудно это говорить, но принцесса умерла.
Пол сжал руку в кулак, поднес ее к губам и заплакал. По словам Баррелла, его «откинуло назад».
«Даже если я закричал, то, скорее всего, из моего рта не вылетело ни звука. Я почувствовал, как внутри меня разливаются всепоглощающая пустота и острая боль»[2].
Не смогли сдержать слезы ни Майкл Гиббинс, ни другие сотрудники. Только Колин Теббут сумел подавить подступивший к горлу комок отчаяния. «Я снова почувствовал, что являюсь полицейским. Я просто не имел права дать слабину и проявить эмоции», – признался он впоследствии Тине Браун[3].
Теббут обратился к присутствующим:
– Как бы тяжело нам сейчас ни было, мы все должны собраться. Мы еще можем послужить нашей принцессе.
Баррелл забежал домой, быстро собрал сумку для предстоящего вылета в Париж и через заднюю дверь прошел в апартаменты № 8 и 9.
Больше всего его поразила тишина[4]. Он прошелся по комнатам и зашел в кабинет. На письменном столе едва слышно тикали трое маленьких часов, рядом из специальной подставки торчала дюжина остро заточенных карандашей, у чернильницы лежала перьевая ручка, на видном месте был листок со списком выражений, которые Диана любила использовать в благодарственных письмах.
Под лампой, как всегда, были две статуэтки Девы Марии, одна белая, другая с желтоватым оттенком. Рядом с ними находилась небольшая мраморная фигурка Христа. На ней висели четки, которые принцессе подарила мать Тереза. Поль снял эти четки и положил их в карман.
Затем он проследовал в туалетную комнату, где на столике перед зеркалом также стояли часы, а рядом – флакончики с любимыми духами Дианы: «Faubourg-4» от Hermes и «Heritage» от Guerlain. Здесь же – лак для волос «Pantene» и подставка с губной помадой. Пол взял тюбик с помадой, пудреницу и положил их в кожаную сумку с золотой буквой D. Потом задернул шторы, спрятал драгоценности принцессы в сейф и вышел наружу, где его уже ждал Колин Теббут.
Они еще раз прошлись по комнатам, закрыли двери на ключ и опечатали их. К дверям Колин и Пол приклеили скотчем листы бумаги, на которых написали, что вход запрещен, и поставили свои подписи.
Когда обход помещений закончился, мужчины покинули Кенсингтонский дворец и отправились в аэропорт Хитроу. Пройдя регистрацию для VIP-персон, они первым же рейсом вылетели в Париж.
В самолете Пол попытался осознать, что произошло. Но мысли были бессвязны и хаотичны. Больше всего его поразили бесчисленные вопросы, которые, возникая один за другим, стучали в голове, как дождь по металлическому козырьку: «Какой я ее увижу? Как я это переживу? Почему? Почему? Почему?!»[5].
Над случившимся размышлял и Колин Теббут. «Пойди пойми эту жизнь, – думал он про себя. – Первыми к принцессе едем мы – ее шофер и дворецкий, которые не имеют на это ни малейших полномочий».
Когда они подъезжали к посольству на рю Фо бур-Сент-Оноре, Колин повернулся к Барреллу и сказал:
– Наверное, они думают, что сейчас приедет масса фрейлин, генералов… Уж кого-кого они не ждут, так это самого обычного шофера и дворецкого[6].
Пол лишь кивнул, то ли в знак согласия, то ли для того, чтобы его оставили в покое.
В посольстве их встретил посол Ее Величества сэр Майкл Джей со своей супругой Сильвией. Сэр Джей выглядел подавленным и усталым. После нескольких общих фраз он предложил гостям кофе.
После кофе Пол отозвал Сильвию в сторону:
– Меня беспокоит, что принцессу сейчас нарядят в какой-нибудь жуткий саван, который ей страшно не понравился бы, – произнес дворецкий.
– Я вас поняла, – кивнула миссис Джей. – Пойдемте со мной, я постараюсь что-нибудь придумать.
Баррелл проследовал с ней в другую комнату. Сильвия открыла гардероб в стиле Людовика XIV и предложила:
– Выбирайте. Можете взять все, что считаете наиболее уместным.
– Я думаю, лучше всего подойдет что-нибудь черное, длиной в три четверти, с неглубоким вырезом, – сказал Пол.
Миссис Джей раздвинула вешалки и достала черное платье с отложным воротником.
– Как раз то, что нужно[7].
Затем Сильвия посоветовала взять пару черных, строгих туфель.
Уложив все в сумку, Баррелл, Теббут и супруга посла отправились в больницу. Их провели в темную, душную комнату, где единственными источниками света были робко пробивающиеся сквозь жалюзи лучи утреннего солнца и небольшой настенный светильник. Цветов в комнате практически не было. Только две дюжины роз от бывшего главы Пятой республики Валери Жискар д’Эстена и его супруги Анн-Эймон Соваж де Брант. В углу, словно две статуи, безмолвно стояли сотрудники похоронного бюро. Пол бросил взгляд на кровать, и…
«И тут я увидел ее, накрытую белой хлопковой простыней до самой шеи – вспоминает Баррелл. – Я пошатнулся, но медсестра и Колин вовремя меня поддержали. Именно в этот момент я впервые осознал всю реальность происходящего. Я подошел к краю кровати и зарыдал. Мне так хотелось, чтобы она открыла свои большие голубые глаза, улыбнулась своей белоснежной улыбкой. Вентилятор медленно повернулся, и прохладный ветерок обдал меня и голову принцессы. Ее ресницы зашевелились. Я был готов на все, лишь бы она открыла свои глаза…»[8].
Дворецкий постарался взять себя в руки. Он передал медсестре платье, туфли, помаду и пудреницу. Также он достал из кармана четки матери Терезы со словами:
– Вложите их, пожалуйста, принцессе в руку. Большое спасибо[9].
Именно с ними в руках Диана и будет захоронена.
Из больницы мужчины отправились в «Ритц», чтобы забрать вещи покойной. Однако в отеле им сказали, что все уже отправлено в Англию.
Баррелл и Теббут вновь вернулись в де ла Питье-Сальпетриер.
Вскоре в больницу приехал Мохаммед аль-Файед. По мусульманским обычаям Доди полагалось захоронить до заката. Аль-Файед хотел совершить обряд погребения на берегах Туманного Альбиона, поэтому торопился. В больнице ему сказали, что тело Эмада с места аварии было отвезено в морг, расположенный неподалеку, на правом берегу Сены. Мохаммед тут же направился туда.
Впоследствии он вспоминал:
«Доди снова был похож на маленького мальчика. Его лицо было таким умиротворенным, спокойным. Мне даже показалось на какое-то время, что душа вернулась в тело и сейчас он оживет. Но, взглянув на его затылок, я понял, что это всего лишь мираж. Повреждения черепа были чудовищными»[10].
За этими словами скрывается боль отца, потерявшего любимого сына. Эмад, который был для него всем, которого он боготворил, значился теперь во французском морге как тело № 2146…[11]. Sic gloria transit mundi,{86} как в свое время писал немецкий философ-мистик Фома Кемпийский.
Тем временем Колин Теббут и Пол Баррелл сидели в маленькой комнатке в больнице де ла Питье-Сальпетриер. Неожиданно на столе рядом с ними зазвонил телефон. Пол снял трубку:
– Пол, ты как? Держишься? – раздался на другом конце провода усталый голос принца Уэльского, звонившего из Балморала.
– Да, Ваше Королевское Высочество, стараюсь, – машинально произнес дворецкий.
– Пол, ты вернешься с нами на королевском самолете, – сказал Чарльз. – Мы прилетим в шесть часов вечера. Со мной будут сестры Дианы Сара и Джейн.
Баррелл попытался сказать что-то утвердительное, и тут принц неожиданно добавил:
– Уильям и Гарри просили тебе передать, чтобы ты держался. Королева также скорбит вместе с тобой[12].
Чарльз узнал об автокатастрофе в час ночи.{87} Следующие два часа он провел в нервном ожидании. Спустя пятнадцать минут после того, как реаниматологи де ла Питье-Сальпетриер констатировали смерть принцессы, Чарльзу позвонил сэр Майкл Джей и сообщил, что все кончено. Принц был потрясен и раздавлен. Не в состоянии усидеть на месте, он отправился на прогулку по окрестно