Очнулась Таня испуганной и расстроенной. Она почти ничего не видела и мало что помнила. Все, что могла рассказать — только то, что гуляла по берегу, и вдруг на нее кто-то набросился сзади и накинул ей на шею веревку. Она пыталась бороться, но не видела, с кем. Преимущество было на стороне того, кто скрывался за спиной. Больше Таня ничего не помнила.
Туча не на шутку был встревожен этим происшествием. Нападение, да еще поблизости от его дома, было сигналом. Судя по силе, с которой убийца затягивал веревку, в намерениях его было только одно — убить жертву.
Доктор уколол Тане снотворное, и она заснула. Так было лучше для всех. А тем временем Туча собрал экстренное совещание своих людей, однако не узнал ничего нового.
На второй день Тане стало намного лучше, она почти окончательно пришла в себя, но Туча все-таки не отпустил ее с виллы. Да она и сама не очень рвалась уйти.
Сидя в кровати, кутаясь в одеяло, Таня подтянула колени к груди — была у нее такая привычка, когда она начинала размышлять о проблемах, — и принялась обдумывать ситуацию.
Ее пытались убить. Кто мог это сделать? И, главное, зачем? После смерти Наташи она ушла из криминального мира. Для нее страшно было даже представить, что она вновь будет заниматься тем, чем занималась когда-то. Мир налетов и бандитизма начал внушать ей непередаваемый ужас, и Таня понимала, что больше уже не сможет вернуться к прошлой жизни. К тому же она испытывала страшные угрызения совести и только себя винила в смерти Наташи.
Банда Кагула распалась: кто-то ушел из криминала и навсегда уехал из Одессы, кто-то влился в другие банду, кто-то попал в тюрьму. Был даже один убитый — в ночной перестрелке с милицией. Те, кто хотели продолжать заниматься тем, чем занимались, давно нашли себе других главарей. Что им до Алмазной? Они были заняты собой.
По опыту Таня знала, что уголовники — это худшие друзья. Они с тобой, пока им тепло или выгодно. Но стоит ситуации измениться, и они бросят или предадут. Поэтому Таня так ценила такое исключение, как дружба с Тучей.
В уголовном мире это было большой редкостью, ведь большинство бандитов всегда жили животными инстинктами, и в их жизнях не было никаких других понятий, кроме собственной наживы и выгоды.
Так что со стороны бывшей банды Кагула угрозы не было. Кому же могла понадобиться ее смерть? Помимо ее воли, Таню настойчиво преследовала одна мысль, и она никак не могла избавиться от нее, как ни пыталась: а что, если это Володя решил ее убить? Напал сам или заказал ее убийство?
Она прекрасно понимала, что Володя ее ненавидит. Ненависть — это единственное чувство, которое он может к ней испытывать. Он винил ее в смерти своей дочери. А еще винил в том, что она не сказала про дочь. Да, он мог принять такое решение: нанять кого-нибудь, чтобы покарать ее самостоятельно. При всей бредовости этой мысли Таня все же не думала, что Володя сам душил ее за шею, на него это было не похоже.
Неужели Сосновский все-таки решился ее убить? Тане было горько думать об этом. Да, раньше он не был убийцей, но люди ведь меняются. Причем, как правило, всегда в худшую сторону^
И только один факт опровергал мысль о том, что это Володя пытался ее убить, и это придавало Тане оптимизма и мужества. А факт был такой: ее пытались задушить веревкой — точно так же, как убили Аарона Нудельмана!
А значит, эти нападения были связаны между собой. Возможно, Таню выследил настоящий убийца. Он видел, как она была в синагоге, говорила с раввином, и мог довести до Южной. А значит, Таня, сама того не подозревая, раскопала что-то очень важное, что серьезно насторожило убийцу.
Что же это такое, что она сделала? Таня недоумевала. Но только теперь ситуация становилась действительно опасной. Тот, кто пытался убить однажды, обязательно повторит свою попытку во второй раз.
Скрипнула, открываясь, дверь, и на пороге появился Туча. Глянув на лицо своего друга, Таня вздрогнула. Более мрачного лица она не видела у него ни разу! Это было страшно… Не сдержавшись, Таня воскликнула:
— Что с тобой?
— Вот ты за то мне и скажи, — хмуро, глухо отозвался Туча, подвигая кресло к Таниной кровати и грузно усаживаясь в него.
— Что стряслось? На тебе просто лица нет! — продолжала волноваться Таня.
— А у тебя? До тебя есть лицо? — переспросил Туча.
— Туча, ты о чем? — Таня не на шутку перепугалась. — Я не понимаю! Что произошло?
— Как ты так поступить за меня могла? Три подряд мокрухи! Три! Почему ты не сказала, шо хочешь до назад? — закричал Туча.
— Какие мокрухи?! — Голос Тани сел. — Что происходит? Туча! Говори!
— Французский бульвар — сука нэпман, за раз, — он начал загибать пальцы. — На Ришельевской поляк этот, швицер прикоцанный, — два. И этот гад, шо народ баламутил, с Житомира, до Ближних Мельницах, — три. Допустим, лады, они гуси жирные, позолоченные. Но зачем мочить?!
— Мочить? Там были налеты? А при чем тут я? — Таня уставилась на него, ничего не понимая.
— Тю! Та весь город гутарит, шо ты за то сделала! — воскликнул Туча. — Алмазная и Алмазная! — Тяжело вздохнув, он рассказал Тане все.
К концу его рассказа она сидела белая как мел.
— Туча, я не знаю, что сделать, чтобы ты мне поверил… Жизнью своей клянусь! Но это не я. Я ни при чем… Ты же знать должен. Ты сам понимаешь, от чего ты меня спас. Я смерти хотела. Да я и была там, совсем рядом со смертью. Ты меня из ее когтей вытащил. Неужели ты подумал, что я могу в такое вернуться?! Жизнью тебе клянусь — это не я.
— Да я и сам кумекал, шо не до того тебе, — признался Туча. — Не пойдешь ты в налет. Но город же гудит!..
— И людей мне не собрать, — продолжала, словно не слыша его, Таня. — Нет больше банды Кагула, ты знаешь. По другим прибились. За других людей работают, кто где. Да и не пойдут они за мной. Я потеряла в их глазах силу. Нет меня, совсем нету больше. За кем теперь идти?..
— Ты да. Я и сам за то знаю, — Туча кивнул. — Но как же так вышло, а?
— Кто-то действует под моим именем. Это единственное, что приходит мне в голову, — с печалью проговорила Таня. — Кто-то из марух решил заграбастать славу Алмазной. Марвихерши хреновы. Дуры деревенские! Кто-то сколотил себе народ да назвался мной. Вот тебе и вся правда.
— А ведь это плохо для тебя, — Туча с участием посмотрел на Таню. — За то тебя искать будут. И найдут, рано или поздно. А шо тогда? Никто ж не поверит, шо ты больше не при делах!
— Надо остановить эту тварь! — Таня сжала кулаки. — Надо показать, как воровать мое имя!
— А знаешь, я тут кое-что вспомнил, — прищурившись, Туча посмотрел на нее. — Слышал в детстве. Если у человека крадут имя, у него крадут и душу. Кто-то хочет украсть твою душу, Алмазная.
— Мою душу… Да я и так готова ее отдать, — с горечью сказала Таня, — нет души, Туча. Нет больше души. А вот жизнь — есть. И украсть свою жизнь я не дам.
— За что теперь делать? — вздохнул он.
— Прежде всего я тебе должна доказать, что я ни при чем!
— Да верю я тебе! Не за то речь. Верю, — сказал Туча, как припечатал. — Но по городу слухи страшные ходят. И этот, кстати, твой до меня прибежал.
— Кто прибежал? — не поняла Таня.
— Этот твой. Бывший князь. Он теперь до новой газеты работает, «Знамя коммунизма», — Туча засмеялся. — Писульки пишет, за криминал. И до него дошли слухи за то, что по городу злобствует банда Алмазной. Он до меня прибежал, в ресторан на Дерибасовской, как, мол, я допустил, как тебя не прижал! Страдает за тебя, видать, очень. Боится, шо тебя прихлопнут. Уже и приказ вышел — стрелять на поражение.
— Вот и здорово! — мрачно сказала Таня. — Пусть эту суку прихлопнут!
— Пусть, — согласился Туча. — Но до того может и не дойти. Если, окромя стрельбы, по облавам устроят да такой гембель по городу развесят, шо мама не горюй! А под облаву, ты сама знаешь, любой шви- цер задохлый может попасться! И такого навесят!
— Это я знаю. Странно, что Сосновский до тебя прибежал. Не думала, — усмехнулась Таня.
— А знаешь, шо я скажу… Когда так за человека взводятся та горло рвут, значит, совсем не байдужий, ну вот ни в капельку! Либо втюрился, либо не растюрился. За третьего — нет. Так шо до тебя по-прежнему у этого швицера интерес имеется! Вот зацепился за тебя, шо твой конь в пальте!
— Брось, Туча. Какой там интерес! — махнула рукой Таня. — Не до того мне сейчас! Тут такое на голову зашкандобилось, аж гланды чуть не вылетели! — вдруг выдала она.
И Туча рассмеялся, мрачные краски исчезли с его лица. Таня вздохнула с облегчением. Ей было приятно, что друг поверил в ее невиновность. Но сама ситуация внушала серьезные опасения.
Успокоившись, Туча ушел, а Таня вдруг похолодела от следующей мысли: что, если раввин подозревал в похищении меноры именно ее? Что, если он уже знал о страшных налетах Алмазной по городу? И решил, что виновата она, Таня?
А ведь это похоже на правду. Раввин оставил ее в гостиной специально и хотел, чтобы она присутствовала при разговоре — потому, что уже слышал о налетах банды Алмазной. И решил, что мимо меноры из белого золота такая алчная тварь, как она, просто не может пройти. Возможно, он хотел посмотреть на Таню, увидеть ее реакцию. А может, надеялся, что она себя выдаст. Так или иначе, он ей не доверял, понимала Таня, и считал причастной к ограблению, к похищению меноры, а может, и к убийству старика Нудельмана. Конечно, у него не было никаких оснований так думать! Но само подозрение было ужасно.
Только теперь она начала осознавать, какую беду может принести ей история с этой самозванкой. А значит, нужно принимать меры.
Таня рывком поднялась с кровати и принялась одеваться. Она снова решила пойти на Южную, чтобы допросить всех, кто имел хоть какое-нибудь отношение к Глафире Черновой, кто хоть что-то знает о ее исчезновении, чтобы разговорить этого кого-то любой ценой. Ей хотелось действовать. Для нее больше невыносимо было сидеть вот так, в безопасности, в полном бездействии. Таня вновь должна была взять в свои руки собственную судьбу.