— Последний, Скоробогатский, увидел ее в ресторане «Аккорд». Ой. — спохватился Володя, — я как- то не задумывался об этом совпадении.
— Видишь! — усмехнулась Таня. — Это, похоже, место, где собираются члены ее банды. Надо бы к нему присмотреться.
— Ты вот что. Без глупостей! — насторожился Сосновский.
— Да пока нам не до этого, — махнула рукой Таня.
Выпроводив Володю, она сразу же поехала к Туче. Теперь ее друг был единственной ниточкой, ведущей к пониманию странной надписи, ведь только он мог поговорить с раввином.
Туча был дома и очень обрадовался, увидев Таню, хотя в глазах его застыло напряжение.
— Ну и шухер в городе начался, — мрачно прокомментировал он последние события. — Как шмыря этого замочили, швицера подшкуренного, до холоймеса за так забрались! Облавы везде. Народ в панике. Хватают прямо с малин и до решетки тащат. А народ при чем? Хмырь из Москвы прискакал.
— Какой хмырь? — насторожилась Таня.
— Красный! Комиссар хренов. Важный, шо еловая шишка! Убийство будет расследовать гада этого…
— Как из Москвы? Так быстро? — удивилась она.
— А он здесь вже был, до Одессы, — пояснил Туча, — даже гулял за ресторан с убитым. Он с ним приехал, вроде как его под контроль брать, но держался тайком. А теперь на шухер вылез, будет за швицера расследовать. Так шо еще тот гембель.
— Быстро работают, — вздохнула Таня и принялась рассказывать Туче о подробностях убийства. Он слушал очень внимательно и мрачнел с каждым словом.
— Зеркала, — это было первое, что произнес Туча, когда Таня закончила свой рассказ.
— Что — зеркала? — удивилась она.
— Будь здесь моя бабка, — вдруг хохотнул он, — она бы вже мчалась до синагоги и лежала там на ступеньках! Она не до такого фасону была, как мои родители. Держалась проще. Во все верила. А оттого и была поумней их.
— Во что верила? — не понимала Таня.
— Ты когда-нибудь слышала про зеркала? — лукаво ухмыльнулся Туча. — Ну вот шо в вашей вере говорят?
— Ну… — Таня задумалась, — когда в доме покойник, зеркала надо занавешивать. Еще что нельзя часто смотреть в зеркало, потому, что через него на тебя черт смотрит. Да, и самое главное: если зеркало разбилось, будет семь лет несчастья! А смотреть в разбитое зеркало категорически нельзя.
— Почему? — настаивал он.
— Опять что-то с чертом связано, — усмехнулась Таня. — Говорят, что если долго глядеть в разбитое зеркало, можно сойти ума. Это уж точно не без черта!
— А у нас верят, — вдруг тихо произнес Туча, — что если разбились все зеркала, то в доме побывал человек, в которого вселился диббук.
— Кто? — не поняла Таня.
— Диббук. Злой дух у нас, у евреев. Он вселяется в человека и вертит им, как хочет. Он правда очень злой. И вот он и разбивает зеркала. Крошит их, шо твою крошку. Так что, похоже, вселился в убийцу диббук. Это душа злого человека, который все не может успокоиться и вредит, и вредит… Диббука вызывают, если долго не могут распрощаться со своим покойником или душа открыта злу. Бабка моя верила в диббука, все говорила: вот тебя диббук заберет! Как мои родители ругали ее за это! Вот с самого детства я и наслышан про зеркала.
— А как же прогнать этого диббука? — спросила Таня.
— Ритуал специальный проводят, — пожал Туча плечами. — Но об этом раввин тебе больше расскажет, не я. По мне, так диббук вполне симпатичный.
— Может, у тебя есть свой? — улыбнулась Таня.
— А шо? Мы дружим за него! — поддержал невеселую шутку Туча.
— Какой странный рассказ, — она была настроена серьезно.
— Зеркала — это главное, — все не унимался Туча, — раз ты сказала за зеркала. А я с детства запомнил. Бабка говорила: зеркало лопнуло — значит, в кого-то вселился диббук.
Таня, раввин и Володя медленно шли по Дерибасовской. Сосновский с опаской искоса поглядывал на раввина: он все не мог понять, как тот согласился пойти с ними прочитать надпись. На самом деле все было просто: раввин согласился на это только из-за Тучи.
Но даже несмотря на это, он не мог сдержать раздражения.
— Я не специалист по древним языкам, как вы можете подумать, и по расшифровке странных надписей, — сказал он, скривившись, едва Таня и Туча появились на пороге библиотеки, — вам нужен ученый, умный человек. А я, что я — простой священнослужитель. Еще и не пойму ничего…
— Ой, ребе, не прибедняйтесь, — не выдержал Туча, — все знают за то, как у вас мозги зашкваривают. Соображалка работает без слома. Может, вы за древние языки в университете и не изучали, но то, шо за книжки там всякие по каббале читали, — так за точно.
Раввин нахмурился, снова принялся отказывать, но Туча был непреклонен. В конце концов он убедил, что без прочтения этой надписи следствие и поиск меноры не сдвинутся с мертвой точки. И что чем меньше посторонних людей будет посвящено в это дело, тем лучше. По всему было видно, что раввин пошел на это скрепя сердце, но Таня была очень благодарна ему.
В квартире было тихо и темно. Задернутые шторы так никто и не раздвинул. Володя включил электрическое освещение. Увидев разбитое зеркало над камином в гостиной, раввин поневоле отшатнулся. Таня, которая следила за ним, сразу же спросила:
— Что не так? Что? Что связано с зеркалами?
— Суеверия, — мертвыми губами ответил раввин.
— О диббуке? — уточнила Таня.
Он повернулся к ней.
— Вы уже слышали об этом? Да, о диббуке, — кивнул раввин, — о мятежном злом духе, который ищет живую душу, чтобы в нее вселиться. Есть поверье, что если в комнату одержимый диббуком человек войдет и посмотрит в зеркало, то оно треснет.
— И здесь, вы думаете, произошло нечто подобное? — настойчиво спросила Таня.
— Убийство всегда зло, — уклончиво ответил раввин. Помолчав, он взглянул на нее: — Кем был этот человек?
— Злом, — вырвалось у Тани. — В смысле — чекистом. Значит, злом.
— Хотел бы сказать, что вы ошибаетесь, но вы правы, — горько вздохнул раввин, уже испытавший на себе все «ласки» новых властей.
1929 год Сталин охарактеризовал как год «Великого перелома». Начался отказ от НЭПа, коллективизация и индустриализация. А кроме этого серьезно ужесточилась антирелигиозная борьба.
Тогда же был принят ряд нормативных актов, которые резко ограничивали права всех религиозных организаций и духовенства и позволяли властям закрывать религиозные учреждения. Все имущество храмов, молитвенных домов, мечетей, синагог, прочих религиозных общин описывалось и конфисковалось сотрудниками ГПУ. И священнослужители были абсолютно беспомощны перед карательными органами советской страны, которые таким образом пытались отделить церковь от государства, уничтожив религию полностью, так сказать, на корню.
8 апреля 1929 года вышло постановление ВЦИК и СНК СССР «О религиозных объединениях». Этот документ был основным правовым актом, который стал регулировать всю религиозную жизнь в СССР. Он ограничивал деятельность религиозных служителей стенами храмов, монастырей, синагог, мечетей, молитвенных домов. А библиотеки, кружки, читальни, школы религиозной направленности полностью закрывались.
ГЛАВА 18
Гонения на верующих.
Перевод надписи.
История диббука.
Как изгнать злого духа
Как уже говорилось, весна 1929 года ужесточила религиозные гонения. Верующие подвергались массовым преследованиям — в рабочих коллективах, учебных заведениях, в собственных домах… Против них натравливали соседей, устраивали жестокую травлю, подкарауливали возле церкви или синагоги, а потом изводили насмешками и издевательствами. В церковь теперь можно было ходить только тайком. И все священнослужители понимали, что грядут страшные времена. Времена, против которых молитва абсолютно бессильна.
К раввину уже приходили, причем не единожды. В последний раз большевики, среди которых были милиционеры и члены нескольких воинствующих атеистических организаций, вручили ему предписание освободить здание, стоящее рядом с синагогой. Там находилась библиотека, служебные помещения, школа… Кроме того, раввин должен был освободить жилье… Он со своей семьей снял квартиру поблизости, переехав на Виноградную, а вот библиотеку девать было некуда. К счастью, там же, на Виноградной, удалось снять небольшой дом с подвалом, выходящим в катакомбы. Туда он и собирался перенести книги из библиотеки и религиозную утварь. Всеми правдами и неправдами ему от властей удалось добиться отсрочки на месяц. За это время раввин очень надеялся перенести все и ничего не потерять.
Но понимание того, что верующие подвергаются жестоким гонениям, разрывало ему сердце. И это было отчетливо видно по его глазам, в которых поселилась горькая обреченность, и по жестким складкам, которые залегли у него вокруг губ.
Религиозные гонения на этом не заканчивались: велась широкая антирелигиозная пропаганда. Можно сказать, все население великой страны постоянно собиралось на какие-то лекции, политзанятия, с ним проводились агитационные беседы, его заставляли записываться в атеистические кружки. Для веры в Бога времени и места не оставалось.
Раввин постоянно слышал о страшных историях, которые происходили совсем рядом. К примеру, об одном собрании, проводившемся в Доме еврейской рабочей культуры. Собравшиеся говорили о еврейской автономной республике в Биробиджане. Оратор был никудышный, выступал тихо, так, что ничего не было слышно даже в первых рядах. Но при этом с первых же его слов стало понятно, что он абсолютно не знает еврейских традиций и культуры. Он путал религиозные праздники, термины, понятия, слова… И через какое-то время из зала послышался смех, сперва еле сдерживаемый, а потом и громкий.
Тут же выскочили активисты-дружинники с красными повязками на рукавах. Они вывели смеявшихся и передали в руки наряда милиции, который дежурил на входе. Всех их задержали и увезли. В зале больше никто не смеялся — повисла тишина. И тогда оратор во всю мощь начал заливать о том, как хорошо жить, когда нет религиозных праздников и норм, мешающих советским гражданам ударно работать.