— Его-то? — хмыкнула та. — Шоб мине так жить, как за него не знать! Я тут родилась, тут и помру. Берковичи уже въехали, как я за тут жила столько лет!
— Значит, вы многое о них знаете?
— Усё! — Старуха хитро покосилась на нее блестящим глазом. — А шо я буду с того иметь, если тебе расскажу?
— Вот, — Таня вынула из сумочки деньги и показала, — достаточно будет?
Старая, покосившаяся, почти вросшая в землю дверь распахнулась и на пороге появилась старуха, она странно хрюкнула и так быстро выхватила деньги из руки Тани, что та не успела и опомниться. На старухе был длинный, до самого пола, засаленный байковый халат и пуховый платок, перевязанный крест- накрест на груди. Но Таня вдруг подумала, что она на самом деле моложе, чем выглядит.
— Лавку видишь? — Старуха ткнула костлявым пальцем в покосившуюся скамейку под стеной. — Садись, — приказала.
Таня покорно села. Охотничий азарт в ее душе бушевал вовсю. Старуха начала.
— Много годков прошло, как Берковичей уже нет. Двадцать девятый сейчас? Вот, десять лет ровно. Померли они все аккурат в девятнадцатом году.
— Отчего померли? — перебила ее Таня.
— Э, ты не перескакивай, як блоха со сковородки! — возмутилась старуха. — Ты за начало все слушай.
— Говорите, — покорно согласилась Таня.
И старуха начала свой рассказ. По ее словам выходило, что семейство Берковичей пользовалось плохой славой, люди считали Хаима колдуном. Однако аптекарь он был отменный и хорошо разбирался в травах.
Да и человеком был не жадным — с бедняков денег не драл, а соседей лечил вообще за просто так, бесплатно. Может, потому, что был очень богат. А разбогател он на абортах, которые тайком делал всем в Одессе. Причем использовал он травы. А что за травы — никто не знал.
Помогала Берковичу во всем его жена Сара. Именно она присматривала за девушками и разносила снадобья. Вообще у них была большая семья: сам Беркович, его жена Сара и пятеро детей — две дочери и три сына.
Но, по словам любопытной соседки, в семье их была одна очень большая проблема. И этой проблемой стала его старшая дочь Ривка.
Ривке Беркович исполнилось восемнадцать лет, и она была красавицей. И не просто красавицей, но и очень хорошо образованной. Так как у Берковича были деньги, с Ривкой занимались на дому лучшие учителя, отец не скупился на ее образование. И жениха ей подобрали из образованных, все как положено, договорились семьями.
Но мир не видел более своенравного и злобного существа, чем Ривка! С самого детства в ней проявлялись плохие наклонности: она наушничала, подслушивала. А затем принялась воровать. Напрасно Хаим пытался повлиять на свою дочь, даже нещадно порол ее — все безрезультатно: Ривка связалась с уличным бандитом с Молдаванки и ушла из дома в банду.
Правдами и неправдами несчастному Берковичу удалось вернуть старшую дочь домой. Но позор был неслыханный. Впрочем, свадьба расстроилась не из-за поведения Ривки, а из-за того, что ее жених внезапно умер. Говорили, что его кто-то убил. А потом…
Потом случился 1919 год, и в город вошли банды атамана Григорьева. И начались еврейские погромы. Прокатился погром и по Градоначальницкой.
Спрятаться Берковичам было негде — квартира их располагалась здесь же, в доме, за аптекой. Несмотря на то что Хаим как мог помогал соседям — бесплатно лечил и давал лекарства, никто не захотел спрятать его семью. Все в округе боялись его и считали колдуном.
Погромщики ворвались в аптеку и убили всех — Берковича, его жену и четверых детей. Единственной, кто выжил, была Ривка. Ее ранили, но не убили. К месту погрома прибежал любовник Ривки, бандит, и на руках отнес ее в Еврейскую больницу. Что сталось дальше с Ривкой, словоохотливая соседка не знала. На Градоначальницкую она больше никогда не вернулась. Скорей всего, умерла в Еврейской больнице. Тогда при таких ранах сложно было выжить. Погромщики били насмерть, всех — стариков, женщин, маленьких детей. Так закончил свою жизнь колдун Хаим Беркович, легенды о котором до сих пор ходили на Градоначальницкой.
— Он точно умер? — нахмурилась Таня, не ожидавшая такого поворота событий.
— Сама его в гробу видела, — закивала головой старуха. — Они вон там, посреди двора в гробах лежали… Все шестеро.
— Значит, Ривки в гробу не было, — уточнила Таня.
— Не было. Она ж была в больнице.
— А что за бандит был, в которого влюбилась Ривка?
— Звали его. Дай бог памяти. Кажись, Грабарь. Да, точно, Ванька Грабарь. Беркович был в бешенстве. Мало того, что уголовник, бандит с Молдаванки, так еще и русский! Отец же ж ей хорошего жениха нашел, друга семьи. Так эта фифа такое вот учудила!
— А как жениха звали?
— Да откуда ж мне знать? — удивилась старуха. — За бандита запомнила, потому как за то Беркович по всему двору кричал! А за жениха ни слова.
Таня поблагодарила ее, и ушла с Градоначальницкой, чувствуя, как некая картина все же вырисовывается у нее в голове.
Грабарь… Это имя было ей знакомо. Когда-то она знала одного Грабаря, она его видела, было это еще во времена банды Корня. В нее просился некий Грабарь, но Корень его не взял, потому как ходила о нем дурная слава, что своих грабил. В памяти Тани всплывало мрачное бородатое лицо туповатого, всегда пьяного типа. Неужели это был он? Странный предмет любви для молодой девушки! И тогда ему было уже под тридцать, то есть он был намного старше Ривки.
Обдумывая все услышанное, Таня шла еще к одной своей цели. Сделать это она задумала утром, после визита на Градоначальницкую. Это было другое направление ее расследования. Но Таня знала, что должна это сделать.
Адрес ей уже давно дал Володя. И сейчас Таня должна была поговорить с квартирной хозяйкой, у которой снимала комнату проститутка Светулик.
Идти пришлось недолго. Вскоре Таня позвонила в одну из дверей на Молдаванке.
Несмотря на угрозы Петренко, хозяйку комнаты никто в тюрьму не упек. Очевидно, у нее были серьезные связи или она сумела откупиться — в те годы так делали многие. Продержав пару суток в милицейском отделении, допросив как следует по всем статьям, хозяйку выпустили, и она продолжила заниматься тем, что делала и раньше — сдавать комнаты. Именно с ней и собиралась поговорить Таня.
Она нажала кнопку звонка, и тут на пороге возникла женщина, по которой было видно, что для своих лет она заметно молодится. Однако короткое платье в обтяжку, ярко-рыжие волосы и вульгарно накрашенное лицо делали ее еще старше. Это и была вдова знаменитого большевика, после выхода из милиции решившаяся обновить облик.
— Тебе чего? — без обиняков хмуро спросила она.
— Комнату хочу у вас снять, — сказала Таня, — говорят, вы сдаете.
— А… Ну проходи, — сменила гнев на милость квартирная хозяйка, пропуская ее в узенькую и очень тесную прихожую.
— Смотри, что у меня есть, — дама принялась описывать варианты, и Таня честно слушала минут десять, ни разу ее не прервав. Хозяйка хвалилась долго, рассказывая, что все ее комнаты даже убирает специально нанятая уборщица.
— А правду говорят, что в одной из ваших комнат девушку убили? — вдруг выпалила Таня, когда дама остановилась перевести дух.
— Да то такое… — махнула она рукой. — Большевики ту комнату опечатали. Не за нее речь.
— Говорят, дружок ее это сделал, — продолжала Таня, переходя на доверительный тон. — Или тот знатный хахель, шо до нее ходил?
— Шо — знатный хахель? — насторожилась хозяйка.
— Я тут подругу ее знавала, так она сказала, шо до нее иностранец ходил, — так же доверительно тихо сказала Таня.
— Какой там иностранец! Та наш! — воскликнула хозяйка.
— Как наш? — изобразила Таня удивление. — А подруга казала, шо то немец, потому она так его и скрывала.
— Не, не немец! Чекист, — ухмыльнулась хозяйка. — Ну, этот хахель хоть и был заезжий, но ни до кого больше не придет.
— Как за то — не придет? — снова удивилась Таня.
— Убили его. Башку отрезали, во как, — сказала хозяйка. — А ты шо, не слышала? Весь город говорит!
— Да вы шо! — всплеснула руками Таня. — Тот самый? Кажись, Сандольский его фамилия? Он с той девчонкой жил?
— Он самый, — подтвердила хозяйка, — да был заезжий. Появлялся наездами. Приехал, говорил, из 338
Киева. Она как ждала его, так всех выгоняла. Она мне сама за то говорила. Он денег ей давал, щедрый был. И комнату ей снимал.
— А вас эти ироды в милиции не измучили за то? — спросила Таня.
— Так разве за то им кажу? Им — жисть не сказала бы! Так и заявила: не знаю, мол, хахеля! А подруге девчонки чего не рассказать?
— Да уж… Такой хахель… И убили его?
— Убили. Наверняка за то, за что и девчонку. Ну, не наш то базар. Меньше знаешь, спишь как-то спокойней.
Договорившись с хозяйкой, что на днях придет посмотреть комнату и принесет деньги, а также узнав имя уборщицы, Таня исчезла из ее жизни навсегда.
Собственно, ради этого она и шла к хозяйке комнаты, где была убита проститутка Иванько. Таня догадывалась о чем-то подобном, ну а теперь имела четкие тому подтверждения. Убитый сотрудник ОГПУ имел связь с Иванько, поэтому оба были убиты одним и тем же способом и явно одним и тем же человеком. Был ли Сандольский тем, ради которого Иванько участвовала в краже меноры?
А если предположить, что Сандольский тоже каким-то образом имел отношение к похищению меноры? Предположение, конечно, невероятное. Но что, если это так?
Погруженная в свои мысли, Таня быстро шла к дому. Как вдруг остановилась возле самого подъезда, будто вкопанная — дорогу ей преградила знакомая фигура. Да такая, что у нее просто перехватило дух! Этого человека Таня ожидала увидеть меньше всего на свете. И от неожиданности, которая, как мокрый снег, буквально свалилась ей на голову, она растерялась. А такое происходило с ней очень редко. Можно сказать, никогда.
— Привет. Тебе понравились мои цветы? — Ей навстречу шагнул Григорий Бершадов, Мишка Няга: изменившийся, укоротивший волосы, это был он…
— Разве цветы прислал ты? — спросила Таня, чувствуя легкий укол разочарования. Какой же иллюзией оказался ее самообман!