Я поняла, что этот человек не любил прощать. Возможно, надо было предложить Пискунову денег, конкретную сумму, но я не могла распоряжаться чужими средствами.
Возвращаться на работу уже не имело смысла, а дома меня никто не ждал. Мой муж преподает в вузе. Сейчас у его студентов-заочников зачетная неделя, и мой благоверный пропадает на кафедре допоздна. Решение навестить Юру возникло само собой. Вопреки логике, хотелось выразить сочувствие не пострадавшему, а виновнику происшествия.
Я набрала номер мобильного телефона Егорова:
– Юра, ты дома? – спросила я. – Можно, я к тебе зайду?
– Заходи, – без особого энтузиазма ответил Егоров. – Адрес напомнить?
– Будь добр, напомни, – я знала лишь приблизительно, где он живет.
Говорили, что у Юры очень хорошая квартира в центре города, доставшаяся ему от родителей, но меня в нее до сегодняшнего дня как-то не приглашали. Знаю, что у него в гостях был Куприянов и кто-то из отдела снабжения – чисто мужской компанией смотрели футбол. Я не футбольный фанат, к тому же замужней даме, наверное, неприлично с сослуживцами-мужчинами распивать после работы пиво, опоясавшись клубными шарфиками.
Глава 3
Мы сидели в просторной кухне, обставленной добротной мебелью, и я не знала с чего начать разговор. Юра заварил чай, поставил на стол вазочку с конфетами и чашки из дорогого фарфорового сервиза. Делал он все молча. Смотреть на него было больно. За три дня, что я его не видела, он похудел и осунулся. В глазах застыла такая тоска, что самой хотелось разреветься.
Кстати, он тоже пострадал от аварии: на лице я заметила несколько ссадин, которые за три дня успели затянуться коричневыми корочками.
– Как же тебя угораздило наехать на этого Пискунова? – спросила я, рассматривая Юркино лицо.
– Сам не понимаю, – начал он вспоминать. – Я выруливал со стоянки, а тут он – и уже на капоте. Он начал сползать под колеса – я по тормозам. Остановился и не знаю, жив он или нет. Сижу и не могу заставить себя выйти из машины. Страшно! – он передернул плечами и зажмурился, вновь представив, как все было.
– Да? А Пискунов сказал, что ты хотел еще раз его переехать, а потом удрать с места происшествия.
– Ты что! Я пошевелиться не мог. Меня из автомобиля прохожие вытащили. Чего я только не наслушался! Понимаю, что виноват, но меня же хотели разорвать на части, в асфальт закатать! Самого под колеса бросить! А когда кто-то из уличных зевак унюхал алкоголь, меня начали бить. Вика, это не люди – звери! Они даже о пострадавшем забыли! Как тебе фингал? – он откинул прядь волос, показывая мне внушительных размеров синяк. – Это один бугай взял меня за шею и стукнул лицом о капот автомобиля. Хорошо, что гаишники быстро подъехали, иначе бы меня до смерти забили.
– Юра, а я ведь тебя предупреждала, – вздохнула я. – Не пей на рабочем месте. Не пей!
– Да сколько я выпил? Грамм сто, не больше. Что уж теперь? Все равно назад ничего не отмотаешь, – качнул он головой. – Короче, теперь у меня наезд при отягощающих обстоятельствах. Мало того что я сбил человека на пешеходном переходе – еще и выпивший был. И как назло пятница! Все, кто мог мне помочь, или в отпуске на морях, или на даче, а есть такие, что специально телефон не берут с вечера пятницы. Черт, черт, черт! – Юра сжал руки в кулаки и несколько раз стукнул ими о стол. – Был бы жив мой отец, он бы всех построил! – Юра в первый раз упомянул при мне отца. Неизвестно откуда, с каких-то нижних слоев его души всплыло показное превосходство над другими, то, чего я так не люблю в людях, и чем так грешат мальчики-мажоры. Правда, Юра тут же обмяк. Передо мной опять сидел потерянный и раздавленный обстоятельствами юноша, за которого и заступиться некому. Тяжело выдохнув, он обреченно произнес: – Теперь все будет зависеть от пострадавшего, от его желания пойти мне навстречу и от того, насколько серьезны его травмы.
– Юра, а почему ты до сих пор у него не был?
– Как не был?! – опешил он. – Я пошел на следующий день, но меня к нему не впустили! Не знаю почему. Я же видел: когда его увозили на «скорой», он был в сознании. Да и врачи мне сказали, что его жизни ничто не угрожает – все могло быть и хуже.
– Да? Странно, – я уже не знала, верить Юре или не верить. Одной заносчивой фразой, которая в сердцах сорвалась с его языка, он весьма подпортил наши отношения. – Пискунов лежит в травме, но не в реанимации, куда не пускают. Меня к нему в палату пропустили беспрепятственно.
«Впрочем, я ни у кого разрешения не спрашивала», – мысленно отметила я.
В какой палате лежит Пискунов, я узнала из списка, вывешенного перед входом в отделение. Потом, воспользовавшись отсутствием на посту дежурной медсестры, я свободно прошла туда, куда мне надо.
– Да? – затаив дыхание, спросил Юра. – Ты была у него? И как он?
– Рука сломана. Пара ссадин на лице. Говорит, что внутренности все отбиты, еще сотрясение мозга. А вообще он зол на тебя, – не стала я обнадеживать Юру. – Очень зол. Пыталась замолвить за тебя словечко, но как-то безрезультатно. Он очень враждебно настроен. Юра, может, ты ему денег дашь? А?
Речь шла не о взятке. Безусловно, если состоится суд, то Юре придется выплатить все материальные затраты потерпевшего. Но когда это будет? Через месяц? Два? Три? И хотя Пискунов кричал, что не возьмет ни копейки, деньги нужны на лекарства, на продукты. А, судя по всему, Аркадий Петрович одинок. В палате на тумбочке я не увидела ни домашней чашки, ни каких-либо продуктов, принесенных из дома. Даже пижама на нем была больничная. Может, поэтому он такой злой?
– Я и хотел, но меня не пустили! – напомнил мне Юра.
– Сходи еще раз. Кстати, он лежит в палате один. Поговоришь с ним без свидетелей, попросишь хорошо. Может, он пойдет на уступки и не будет настаивать, чтобы дело дошло до суда.
Я ничего такого не сказала, но при слове «суд» Юркино лицо лишилось последней кровинки. На лбу выступила крупными каплями испарина. Он потянулся к чашке с чаем, сделал большой глоток и, конечно же, обжегся.
– Черт!
– Осторожней! – воскликнула я. – Запей холодной водой.
– К черту воду! В пору напиться. Это что же, мне могут срок впаять?!
– Юра, если человек останется инвалидом… – я не стала развивать эту мысль. Юрка и так дрожал как осиновый лист. Мне показалось, он уже представил себя на нарах в зэковской бесформенной робе. – Короче, иди, проси, дави на жалость, деньги предлагай. Что хочешь делай!
– Да-да, конечно, – проглотил он ком в горле. – Сегодня уже, наверное, поздно?
– Не думаю. Самое время. Сейчас в отделении только дежурный врач и медсестра. Тебя пропустят, или как-нибудь сам проскочишь.
– Мне еще деньги собрать надо. Сколько ему предложить?
– Не знаю. Решай сам. И не затягивай с визитом. Пискунов уже себя накрутил против тебя. Нелегко тебе придется. И парламентеров он не жалует. Подумай, как его расположить к себе. Ну ладно, мне пора.
Я демонстративно отставила чашку, чтобы выйти из-за стола, но Юра меня остановил:
– Вика, посиди еще немного. Если бы ты знала, как мне одиноко, – простонал он, обхватывая руками голову. – Я один!
– Не хнычь, у тебя есть друзья. У тебя есть девушка, – вспомнила я особу кукольной внешности, которая на прошлой неделе ждала Юру у входа в «Три самурая». – Где она?
– Кто? Я не знаю, о ком ты. У меня много подружек, но подружки не есть девушки. То есть они, конечно, девушки, но не для души, а для времяпровождения. У меня нет планов вести кого-то в загс. Значит, и оплакивать меня некому, и довериться тоже некому.
– Странно, я думала, что на личном фронте у тебя все в порядке.
Откровенно говоря, я была удивлена сказанным. Юра отличался приятной внешностью. Его обаятельная улыбка заставляла девичьи сердца биться в ускоренном темпе. Все наши официантки тайно по нему вздыхали, но романов на работе он не заводил – что было весьма мудро с его стороны. Зато за пределами «Трех самураев» его частенько видели то с одной, то с другой барышней. Неужели среди них не было ни одной, которая бы сейчас его поддержала и утешила?
– В порядке, только поплакаться некому. Мои подружки любят смеяться, хорошо проводить время, но сострадать – это не по их части. Они просто не умеют этого делать. Они даже не представляют, что тебе может быть плохо только лишь потому, что плохо твоему другу.
– Выбирай других, – посоветовала я.
По Юркиному лицу пробежала тень. Глаза затянулись поволокой. Он как будто вспомнил что-то сокровенное и особенно грустное, что обычно хранят в глубине души, куда нет доступа посторонним.
– А я и выбирал. Катя, Лена, Ника, Даша … Вика, Ира, – отшутился он. – Много их было. Возможно, и была среди них та единственная, но я ее не разглядел. Или не захотел разглядеть. Так что теперь я один. И зачем ты, Вика, так рано вышла замуж? – спросил он, вновь вернувшись к амплуа местного Казановы.
У меня есть правило: не обсуждать свою личную жизнь ни с кем. Я никак не отреагировала на шутку, а перевела разговор в иное русло:
– Юра, неужели у тебя нет родственников? Кстати, как ты потерял родителей? Извини, что спрашиваю. Можешь не отвечать.
– Ничего. Они погибли. Поздно вечером ехали на дачу. Их автомобиль подрезал один урод. Водитель вывернул руль вправо, автомобиль отца снесло со скользкой обочины в кювет. Шофер погиб еще до приезда «скорой», а отец и мать умерли в больнице. Им сделали операцию, но они все равно не выжили. Вторую машину так и не нашли. Водитель промчался, даже не притормозив. Свидетели толком не смогли описать эту машину. Вроде отечественная, вроде белая. Ни номера, ни марки автомобиля никто запомнить не смог: темно было. С тех пор жизнь моя разделилась на «до» и «после», – с грустью выдохнул он. – Пытался забыться водкой. Случайные друзья, многочисленные подружки…
– Я слышала, что твой папа был достаточно влиятельным человеком.
– Да, я с рождения относился к так называемой «золотой молодежи». Нет, мой родитель не олигарх, не магнат и не депутат, но связи у него были такие, что любой вопрос решался в два счета. Такой он был человек: компанейский, пробивной. Торговал недвижимостью. Еще у него была строительная фирма, которая занималась ремонтами. Денег хватало. Я очень легко учился в школе, без труда поступил в престижный вуз. Родители не отказывали мне ни в чем. Нормальные предки были. Они меня понимали. А после смерти отца фирму разворовали компаньоны. Квартира и машина – это все, что у меня осталось.