– Тяжело терять родителей, – оглядываясь вокруг себя, посочувствовала я.
– Пойдем, покажу их фотографию, – предложил Юра.
Ремонт был не первой свежести, но качественный и дорогой. В эту четырехкомнатную квартиру было вложено много денег. Юркины родители жили на широкую ногу и окружили себя дорогими и красивыми вещами.
На стенах гостиной висели картины в золоченых рамах, скорей всего, это были копии, но весьма неплохие. Когда мой взгляд наткнулся на хрустальную люстру, я улыбнулась. Еще не так давно такая люстра считалась непременным атрибутом роскошной обстановки. Тяжелые портьеры, резная под старину мебель, громоздкие диваны – подобный интерьер, как правило, выбирает старшее поколение. Вряд ли идея таким образом обставить квартиру принадлежала Юре. Думаю, он выбрал бы другой стиль, более современный и легкий, но в память о родителях оставил все как есть.
Юра протянул мне фотографию в простой рамке. Снимок был сделан на каком-то торжестве. Солидный мужчина в костюме и в галстуке, женщина в вечернем платье до щиколоток и юный Юра с лентой выпускника через плечо – все трое стояли в обнимку, улыбающиеся и счастливые.
– Это с моего выпускного вечера, – пояснил Юра.
– Да, – протянула я, рассматривая фотографию. – Хорошее фото.
– Они меня понимали! Даже тогда, когда я ошибался, – вполголоса сказал он, скорее для себя, чем для меня.
Чтобы лишний раз его не расстраивать, я не стала уточнять, про какие такие случаи идет речь.
– Юра, я пойду. Муж скоро домой придет, а у меня к ужину ничего нет.
– А ты уже с нашей кухни не таскаешь? – спросил он, игриво приподняв брови. Подобие улыбки заскользило на его губах. Наверное, моя психотерапия все-таки сработала – передо мной стоял тот Юра, которого я знала, забавный и ироничный.
Я вздохнула. Сложно, работая в ресторане, удержаться от искушения воспользоваться услугами кухни. Тем более что мы, сотрудники ресторанной сети, имеем право покупать блюда из меню со скидкой. Первое время после свадьбы я готовила дома только по выходным – в будни мой муж изучал ресторанное меню по принесенным мной деликатесам. Но потом я отказалась от этой практики по простой причине: и я, и он начали быстро набирать в весе. На семейном совете было принято: питаться попроще, без изысков, предпочтение отдавать низкокалорийные блюда. И такое решение далось очень легко, поскольку мой муж совсем неприхотлив. Он вполне может поужинать картошкой с селедкой или омлетом с овощами.
– Нет, Юра, с кухни я уже не таскаю. У человека не должно быть праздника желудка каждый день.
Я слукавила, поскольку продолжаю таскать, но уже не каждый день, а только тогда, когда понимаю, что нет времени или настроения на приготовление еды.
– Наверное, ты права. Мне самому порядком надоели суши и роллы. Иногда мне до чертиков хочется жареной картошки с лучком, как готовила моя мама. Но ее нет. А значит, жареной картошки тоже нет.
– Некому пожарить? Если твои подруги не могут сострадать, пусть хоть картошку пожарят.
– И этого не умеют, – усмехнулся он. – Только одна девушка мне могла пожарить картошку.
– Попроси ее.
– Не могу, – нахмурился Юра. После короткой паузы он добавил: – Мы с ней расстались. Давно и навсегда.
– Я бы тебе пожарила, но, честное слово, уже некогда. Как-нибудь в другой раз. Юра, ты все-таки сходи к Пискунову.
– Пойду, пойду, – пообещал он.
Судя по всему, делать это ему совсем не хотелось. Да и я бы во второй раз не пошла к Аркадию Петровичу. Разговор с ним дался мне нелегко и оставил неприятный садок. Скорей всего, Юра действительно зазевался, следовательно, виноват. Меня смущало одно: слишком уж пострадавший был агрессивно настроен по отношению к виновнику. Я даже поймала себя на мысли, что Аркадий Петрович был рад тому, что так получилось. Хотя чему тут радоваться? Рука сломана, многочисленные ушибы, ссадины. Тут не радоваться надо, а зализывать раны.
Глава 4
Начинало смеркаться. Я торопилась домой и решила, срезав угол, пройти через сквер. Надо сказать, что за этим сквером у нас закрепилась весьма дурная слава. Днем по его дорожкам можно ходить, не опасаясь, а вот поздно вечером или ночью сюда лучше не соваться – это территория трудных подростков. Если бы на улице было совсем темно, я бы, конечно, пошла по освещенной фонарями улице, но поскольку в это время люди еще возвращаются с работы, и много было прогуливающихся пенсионеров, я рискнула.
Седовласый мужчина шел впереди меня, крепко держа за руку хрупкую малышку. Девочке было годика три, не больше, она капризничала и упиралась.
– А я хочу гулять! – верещала юная барышня, вырывая руку. – Деда, пошли обратно!
– Сонечка, а как же мама? – спросил он, не разжимая пальцев, плотно обхвативших ручонку ребенка. – Она скучает. Как же Мурзик? Он тебя заждался. Ты обещала с ним поиграть.
По всей видимости, Сонечка была ответственным ребенком. Повинуясь чувству долга, девочка вздохнула и согласилась:
– Хорошо, пошли. Но кушать я не буду! – предупредила она.
– Чуть-чуть, за Мурзика, – давил дедушка на чувства внучки к коту. – Кашка вкусная. Все котики любят кашку.
Здесь дедушка допустил тактическую ошибку.
– Не буду! Пусть Мурзик сам ест мою кашу, – сообразила Сонечка, каким образом ей отделаться от ненавистной каши.
Голос дедушки показался знакомым. Обгоняя, я повернула голову.
– Владимир Алексеевич, вы ли это? Надо же, а я только о вас подумала!
Я действительно шла и думала о том, как можно помочь Юре. Если бы я знала, как найти Владимира Алексеевича, я бы наверняка ослушалась Аркадия Петровича и позвонила ему. Исходила я из того, что любую болезнь можно побороть, если тебя поддерживают близкие люди. А я почти была уверена, что у Пискунова нет родственников, или же они есть, но очень далеко.
– Вика? Вика Зайцева? – Владимир Алексеевич без труда вспомнил мое имя. – Неужели вы обо мне думали! Вот уж не поверю. Зачем такой юной и красивой девушке понадобился старик?
– Вы так и не помирились с Аркадием Петровичем? – вопросом на вопрос ответила я.
– А чего я с ним должен мириться? – отгораживаясь от приятеля, спросил Владимир Алексеевич. – Я его чем-то оскорбил? – в его голосе явственно слышалась обида. – По-моему, это он на меня набросился! Ну да вы все слышали и видели.
– Да, некрасиво тогда получилось. Может, он и попросит у вас прощения, но только это случится не так скоро, как бы нам того хотелось.
– Это еще почему? – хмыкнул Владимир Алексеевич, не обращая внимания на то, с какой грустью я это сказала. – Гордость не позволяет? Так ведь он не девица. Взрослый мужик. Надо уметь признавать свои ошибки.
– Дело не в том, – вздохнула я. – В больнице он. Его машина сбила.
– Что? Что вы сказали?! Его сбила машина? Он жив? – разволновался Владимир Алексеевич. – Господи, да не молчите!
– Жив-жив. Он сейчас в больнице, в травматологическом отделении. Его жизни ничто не угрожает, – успокоила я его. – А сбили его в пятницу, практически рядом с «Тремя самураями».
– В пятницу? – переспросил он. – Но ведь и я тогда сразу ушел, ну, может быть, с разницей в пять-десять минут. Простите за интимную подробность, в туалет зашел. Я не видел перед входом никакого столпотворения, как это обычно бывает при авариях.
Мне этот факт не показался странным. Ведь и мы не сразу узнали об аварии. Перед входом, правда, не было толпы. Но дело в том, что Юра никогда не оставляет машину на стоянке перед рестораном, а паркуется на другой стороне улицы, поскольку наше начальство запрещает сотрудникам оставлять машины на стоянке для посетителей. Наверное, это и правильно: больше места для автомобилей клиентов.
– Авария случилась в ста метрах от ресторана, – пояснила я Владимиру Алексеевичу. – Рядом с универмагом. Там всегда полно и машин, и пешеходов. Мне трудно сказать, кто виноват в аварии. Может, водитель зазевался, или же Аркадий Петрович задумался.
– Вот чувствовало мое сердце! Его жизни точно ничто не угрожает? – он забыл об обиде и искренне переживал за приятеля.
– Нет, он даже не в реанимации, и его можно навестить.
– Да-да, я обязательно его навещу. В какой он больнице?
Я назвала адрес больницы, а потом обменялась с Владимиром Алексеевичем номерами телефонов.
– Если не возражаете, я к вам позвоню, узнаю, как там Аркадий Петрович. Или вы позвоните. Если нужны медикаменты или диетическое питание…
Владимира Алексеевича удивило мое заботливое отношение к его приятелю. Усмотрев в этом подвох, он нахмурил брови и пристально на меня посмотрел.
– Вика, а вы имеете какое-то отношение к аварии?
– Я? Нет! Хотя… Вашего друга сбил наш сотрудник. Естественно, нечаянно. Очень раскаивается и хочет искупить свою вину. Вот только…
– Вот только Аркашка не хочет прощать? – догадался Владимир Алексеевич. – Упертый баран. А что, парень хороший?
– Хороший. Добрый, веселый… сирота. У него самого родители в автомобильной аварии погибли. Так что, заступиться за него некому. К чему ему судимость? Тем более что обошлось ведь все, – сказала я, надеясь, что это действительно так. Не мог же человек, одной ногой стоящий в могиле, так орать на меня? – Нет, вы не сомневайтесь, он и лечение готов оплатить.
– Ну надо же, – покачал головой Владимир Алексеевич. – Сирота? Родители в аварии погибли. Что ж он так невнимательно за рулем ездит?
– Да он сам не понял, как все произошло. В машине был один. По телефону не болтал. Может, Аркадий Петрович сам зазевался? Разнервничался из-за потопа, потом с вами поссорился – в общем, из колеи выбился, задумался и не заметил, как на проезжей части дороги оказался.
– Возможно. В последнее время он вообще какой-то рассеянный ходил. Часто мне проигрывал и совсем не расстраивался по этому поводу, тогда как в санатории он показал себя крайне азартным игроком. Чемпион – одним словом. Так злился, когда мне удавалось у него выиграть. Кстати! Теперь я понял, что было не так. Взгляд! Взгляд отстраненный. Как будто с тобой разговаривает, в глаза смотрит, а сам наблюдает, что вокруг творится.