– Вас пастушка пасет! – ехидничали одноклассники Ирины.
Олег с Ирой стали удирать с уроков, а Тигровна применяла суровые меры наказания. В общем, шла полномасштабная война, в которой победительницей выходила нянька.
Тигровна пыталась бороться и с гиперсексуальностью Олега. На ночь холодный душ, пара таблеток валерьяны, спать мальчику предписывалось на спине, держа руки поверх одеяла. Еще гувернантка записала паренька в спортивную секцию в надежде, что после тренировок у него не будет сил на дурные мысли. Но Олег был неутомим. Через год в новой школе перестали смеяться над парнем (Ира к тому времени уже поступила в институт физической культуры), и одноклассницы, и девочки из других классов, – все хотели с ним дружить. В Олега будто вселился сам Казанова, младший Ефремов обольщал весь женский пол в радиусе десяти километров в округе.
Подросток был умен, весел, галантен, легко говорил комплименты и… мгновенно терял интерес к «даме сердца», если та сдавалась. В школе шептались о том, что уволившиеся учительницы истории и французского языка тоже стали жертвами обаяния Олега. Справиться с сексуальностью школьника было невозможно.
Однажды за ужином Олег отхлебнул чай и поморщился.
– Фу! Воняет рыбой!
– Пей спокойно, – велела Тигровна, – не придумывай.
– Дай другую чашку, – не успокаивался Олег.
– Прекрати! – приказал отец. – Чай как чай.
Брат понюхал кружку сестры.
– У нее нормально пахнет, а у меня мерзко. Тигровна, поменяй!
– Дурацкие капризы, – отрезала гувернантка. – Ну, пей! Я жду!
– Почему не пойти ему навстречу? – вступилась за брата Ирина. – Вылить эту чашку и забыть.
– Он обязан пить, что подано! – процедил отец.
Ира вскинула брови. Поведение отца показалось ей странным – сделал скандал из пустяка.
И тут Олег закричал:
– Что вы мне туда насыпали? Тигровна, твоя работа? Отравить меня решила?
Быстрее молнии Олег метнулся к няньке, та, испугавшись, юркнула под стол и закричала оттуда:
– Михаил Олегович велел! Это от повышенной возбудимости! Я не сама придумала!
Олег посмотрел на отца.
– Папа, это правда? – неожиданно тихо спросил он.
– Да, – коротко рубанул отец и встал. – Я психиатр, отлично вижу твои отрицательные задатки, оцениваю отягощенную генетику и понимаю, что с тобой может случиться. Человек обязан управлять своими инстинктами, а у тебя происходит наоборот.
– Я мужчина! – заявил Олег.
Профессор ехидно рассмеялся.
– Ошибаешься, детка. Мужчина – это человек, умеющий принимать решения и несущий за них ответственность. А ты бабуин, гоняющееся за самками!
Наверное, психиатр хотел смутить сына, но Олег не испытывал никакого почтения к отцу, поэтому ответил хамски:
– Да, я сплю с женщинами. А тебе просто завидно. Мы родились на свет ради продолжения рода! Есть возражения? Еще понял бы твое возмущение, если б я с мужчинами в постель ложился!
Ира оцепенела. Похоже, у брата совершенно снесло башню. О гомосексуализме в СССР знали, но вслух никогда об этом не говорили. Тема-табу, в уголовном кодексе имелась статья за мужеложство, и слово «педераст» считалось непристойным ругательством. А тут такое заявление!
Михаил Олегович вскочил на ноги, уронил стул и заорал таким голосом, что у Иры заложило уши:
– Если когда-нибудь… кто-нибудь… где-нибудь… намекнет мне, что в нашей семье… выросло… ЭТО… убью! Своими руками! Не пожалею!
Затем всегда корректный профессор перевернул стол и под звон бьющейся посуды выбежал из комнаты.
– Ты сбрендил? – шепотом спросила Ира, глядя, как Тигровна убегает за профессором.
– Он первый начал, – не сдался брат.
– Но ты уж слишком…
– Меня хотели отравить! – заорал Олег.
– Замолчи! – гаркнул Михаил Олегович, вновь входя в столовую. – Сели и слушаем.
– Да пошел ты! – окрысился сын.
Отец побагровел, Ира повисла на отце.
– Папулечка, он не понимает, что говорит!
Внезапно профессор рухнул на диван, обхватил голову руками и сказал:
– Я сам виноват. Давно надо было рассказать! Но как о таком сообщить детям? Ваш дед по материнской линии, Марк, умер в психиатрической больнице. Говорят, он с юных лет отличался повышенной сексуальностью, заразился сифилисом, соответственно, принес инфекцию жене. Антибиотиков тогда еще не существовало, сифилитиков лечили ртутью, до конца выздороветь никому в те времена не удавалось. Потом родилась ваша мать. То ли сифилис родителей виноват, то ли ртуть повлияла, то ли генетика такая… Но вы сами знаете, каковы у нее дела. В молодости Алевтина была неуправляема. Ей пришлось даже уехать из родного дома! У девушки была дурная слава, ваша мать даже не помнит всех своих любовников. Она изменяла мне на каждом шагу! А потом вылезла шизофрения. Алевтина слегка успокоилась, сейчас на хороших лекарствах она почти нормальна. Но временами инстинкт обостряется. Вот, видите шрам?
– Ты говорил, что удалял жировик, – прошептал Олег.
– Нет, ваша мать меня ножом ударила, – сказал профессор. – Хотела из дома уйти, к мужику очередному спешила, а я ее не пустил, ну и получил. Хорошо, что жив остался, а то могло быть так: отец в могиле, мать в тюрьме, вы в детдоме.
– Папа, – пролепетал Олег, – зачем ты на ней женился?
– Любовь, – просто ответил Михаил Олегович. – Да и я ни о чем не подозревал. Когда мы познакомились, Алевтина никаких подробностей о себе не сообщала, сказала лишь, что сирота. А потом правда вылезла на свет. Но было уже поздно – вы родились. Я, как мог, вас оберегал… Олег!
– Да? – вздрогнул сын.
– Дед гулял, потом сошел с ума, мать повторила его судьбу, ты, похоже, следующий, – безжалостно сказал отец. – Вот и Ирина может… если… если понесет ее по мужикам.
– Никогда, – закричала девушка.
– А мне что делать? – растерялся младший Ефремов.
– Помнить о семейной истории, – мрачно посоветовал отец, – не идти на поводу у зова плоти. Надо заняться спортом, наукой, сублимировать сексуальную энергию, направлять ее в иное русло. Пойми, половая невоздержанность действует разрушающе. Лучший способ для тебя сохранить разум – уйти в монастырь. Да только мы не в той стране живем. У нас монах – изгой!
Глава 24
После этого тягостного разговора Олег притих. Ирина видела, что брат испуган, впрочем, и она тоже была под сильным впечатлением от узнанного. Неизвестно, какими бы выросли младшие Ефремовы, не открой им тогда Михаил Олегович нелицеприятную правду, но после того памятного происшествия оба, что называется, взялись за ум.
Олег стал хорошо учиться, он живо восполнил пробелы в знаниях, и преподаватели теперь не могли на него нарадоваться. Ирина понимала, что у брата есть любовницы, но парень не бравировал успехом у женщин, наоборот, старательно скрывал свои похождения. Раньше по вечерам домашний телефон Ефремовых буквально надрывался от звонков, и Олег никогда не брал трубку.
Вернее, он просил Ирину:
– Ответь живо, спроси, кто. Назови имя вслух! Я подойду, если меня ищет Катя (Лена, Наташа, Оля, Галя, Маша, имена постоянно тасовались).
Теперь же аппарат оживал редко, и Олег не реагировал на звонкую трель.
Ирина начала успокаиваться, и тут случилась новая беда. Страшная, непоправимая.
Михаил Олегович накануне несчастья отбыл в Ленинград – его пригласили для консультации в одну из клиник. Ирина решила остаться на ночь у своей подруги, Леси Кароль. Не подумайте, что девушки затеяли вечеринку с приглашением молодых людей. После того памятного скандала Ира не желала общаться с представителями сильного пола. Больше всего на свете она боялась стать похожей на мать, поэтому перестала думать о романах. Они с Лесей просто попили чаю, посмотрели телик, посплетничали и мирно легли спать.
Около двух часов ночи надрывно заззвонил телефон.
– Сволочи! – простонала Леся. – Убить их мало! Ну неужели трудно правильно набрать номер?
Ира, тоже проснувшаяся, со смаком зевнула и пробормотала:
– Да уж, не повезло тебе.
Кароль родилась в семье известного актера, ее отец сделал почти невозможное по советским временам – купил любимой дочке кооперативную квартиру. Леся была счастлива очутиться одна в двухкомнатных апартаментах со всеми удобствами и телефоном. Но в последнем-то и таилась засада – номер Леси всего на одну цифру отличался от номера справочной аэропорта «Шереметьево», и девушке часто звонили с вопросами типа: «Когда прибывает рейс „Варна – Москва“ или „Задерживается ли самолет из Варшавы“. Еще хорошо, что тот телефон был международного воздушного порта, в те годы советские люди не так уж часто путешествовали за кордон. Хуже, если бы это был номер „Внуково“, тогда Лесе проще было поменять телефон.
– Что надо? – заорала Кароль, хватая трубку. – Идиоты! Ночь на дворе и… ага… да… сейчас… Это тебя!
– Меня? – изумилась Ира. – Кто? Алло, слушаю!
– Скорей приезжай! – голос Олега был едва слышен. – Умоляю, поторопись!
– Очень поздно, мне идти страшно, – справедливо заметила сестра, но брат уже отсоединился.
Ирина оделась и понеслась домой. По счастью, Леся Кароль жила в пяти минутах ходьбы от дома Ефремовых. Ира летела стрелой, понимая: произошло нечто экстраординарное.
Олег встретил ее в прихожей словами:
– Только не кричи! Надо что-то предпринять… Я ее не убивал! Это она напала, я уже сделал ей укол… Иди в кабинет, она там.
– Кто? – спросила девушка. – Ты про кого говоришь?
Олег поежился, ткнул пальцем в сторону своей комнаты и зашептал:
– Только не ори. Надо папе позвонить, а я не могу.
Ирина толкнула дверь в спальню брата и взвизгнула. В ту же секунду Олег зажал ей рот.
– Тише, – прошипел он, – соседи прибегут!
Сестра судорожно закивала. Ей открылось ужасное зрелище. На полу лежала Тигровна, из ее живота торчала ручка ножа, которым Михаил Олегович разрезал бумаги. Чуть поодаль в странной позе, привалившись к стене, сидела с закрытыми глазами мать.