– Ника, я все это помню не хуже тебя, – вспылил Макс. – Но сегодняшний концерт… Он был для тебя. Я перекроил график гастролей, чтобы только увидеться с тобой перед туром по Европе.
– Зачем? – удивилась я, а сердце ударило о ребра с новой силой и бешено застучало, разгоняя кровь по жилам.
– Может потому, что я не могу тебя забыть, – он обнял руками чашку с так и недопитым чаем. – Мне часто чудится твой запах, едва уловимый, с нотками лаванды, мне чудится твой смех, и ты сама… ты мне снишься. Да я пока летел с Бали в самолете, песню написал с чистого листа, потому что думал только о тебе.
– Поздравляю, значит, ты на верном пути. Расстанемся – и вовсе создашь хит, – я вспомнила слова Дэна.
Раздался треск. Я не сразу поняла откуда, но когда опустила взгляд на стол, то увидела лужу и осколки, оставшиеся от чашки, которую Макс слишком сильно сжал.
Заварка начала разбавляться кровью. Острые грани растрескавшегося фарфора рассекли руку. А Макс, даже не заметив случившегося, с какой-то холодной яростью произнес:
– Я убью этого гребаного придурка.
– Конечно – согласилась я, – только убивать лучше здоровыми, а не пораненными руками.
Блондин удивленно посмотрел на свои пальцы, потом на стол…
– Пошли в ванную, киллер, обработаю порезы…
Оных, к слову оказалось всего два и оба на правой руке. Неглубокие, но через всю ладонь.
– Слегка не рассчитал, – тоном «я сожалею, но не слишком» покаялся Макс и шагнул ко мне.
В маленькой тесной ванной – самой приличной «комнате» моей двушки, потому что только в ней пока был сделан ремонт – вдруг оказалось слишком много одного наглого блондина.
Перламутровый кафель стен, стеклянное панно с видом на венецианский канал – все это отражало мощь нависшего надо мной Макса, заставляя меня прижиматься спиной к ванной.
– Ника, – рука в свежем бинте коснулась моей скулы. Чуткие длинные пальцы очертили контур лица, спустились ниже к шее, где бешено билась жилка. – Кажется, я идиот. Идиот, влюбившийся в тебя. Я только сейчас это осознал, – и он наклонился с весьма однозначным намерением.
– Ты не можешь в меня влюбиться, – пискнула я, испугавшись даже не его. Себя. Своей реакции на этого психа.
Да, он меня бесил, выводил из себя, у меня был тысяча и один повод на него обижаться, но все же… Мне хотелось его касаться, чувствовать его руки на своем лице, теле, слышать голос. И это пугало. Потому что я не могла сказать себе «стоп». Здесь и сейчас – не могла. И еще – отчаянно не хотела.
– Почему? – обескураженно спросил Макс.
– Потому что я – такая. Простая, обычная, несовершенная…
– Своенравная, строптивая, внезапная, – в тон мне продолжил блондин вместо того, чтобы начать разуверять. И, чувствуя, что сейчас ему прилетит, поспешно добавил: – Но именно поэтому я не смог выкинуть тебя из головы. Хотя, если честно, не особо и пытался. Ну так, первые двенадцать часов, что летел в самолете. А потом решил, что страдать – это, конечно, по-богемному, и вообще модно, да и полезно для творческого развития, но я, пожалуй, воздержусь.
– Ты неисправим, – я покачала головой.
– И тебе придется к этому привыкнуть, моя сладкая булочка.
– Что? – возмутилась похудевшая я.
– Это ты по поводу «привыкнуть»? – невинно уточнил Макс.
– И по нему тоже! – смотреть, запрокинув голову, было неудобно, но иначе взгляд упирался в подбородок. А беседовать, глядя на начавшую показываться ночную щетину, было еще неудобнее. – А что до «булочки»… Я, между прочим, похудела!
– Знаешь, даже если ты обратно поправишься, буду только рад, – с этими словами чьи-то наглые лапы легли мне на талию, а потом спустились чуть ниже. – Я за свою жизнь видел столько стройных, накачанных, откровенно худых, что успел убедиться: не в килограммах счастье, а в их содержимом.
– Ты сейчас мне в чувствах признаешься или откровенно хвастаешься своим донжуанским списком? – я держалась из последних сил, стараясь не поддаться этому хитрецу.
– Одно не исключает другое. Вдруг ты хотя бы им впечатлишься и сменишь гнев на милость, раз уж мой образ звезды тут бессилен.
– Знаешь, не впечатлил, – разочаровала я блондина.
Он на секунду погрустнел, а потом спросил:
– А какая твоя мечта?
Я, то ли поймавшая настроение Чарльза Буковски, то ли просто какую-то забористую дурь, которую, не иначе, разлил в воздухе Макс, ляпнула:
– Узнать, каково это, целоваться под дождем.
Но то ли блондин не читал «Хлеб с ветчиной», то ли привык добиваться своего любой ценой, но…
Макс оценивающе посмотрел на ванную… А потом и вовсе шагнул в нее, как есть, в джинсах и футболке, и врубил душ.
Меня тут же обдало брызгами, а вот этот псих промок в один миг.
Упругие струи дробили монотонный звук на тысячи мелких ударов, шумели, будоражили. Казалось, капли ударяли не об акрил ванной, а о мои натянутые нервы.
Макс протянул руку:
– Это не совсем дождь, но я сторонник того, чтобы мечты сбывались. И желательно сейчас, а не в следующей жизни.
И я поняла: если я сейчас соглашусь, в моей жизни что-то изменится навсегда. Не на одну ночь, как на курорте, далеко не на одну. Словно чувствуя мои колебания, Макс, глядя мне прямо в глаза, произнес:
– Рядом со мной не будет просто, но я не предам. Обещаю.
Я шагнула. Шагнула, чтобы узнать: под струящимися потоками воды поцелуи и вправду имеют особую силу.
Остаток ночи мы просидели на кухне, кутаясь в плед. Я рассказывала Максу о себе, а он – о себе.
Мне открылся секрет успеха его песен. А еще я отчасти поняла, почему он слегка псих. Я бы на его месте чудила еще больше.
Макс, сколько себя помнил – выступал. В старших классах школы он и вправду с ребятами в гараже играл на гитаре. «Ни шагу назад» – так называлась их группа, которая действительно выступала по выходным в одном из баров города. Но после школьного выпускного их бой-бэнд распался. Кто-то поступил университет в другой город, кого-то затянула первая серьезная любовь.
Макс остался, имея на руках неплохие результаты ЕГЭ. А еще – амбиции, и желание доказать всему миру, что он чего-то стоит. В общем, классический набор юноши со взором горящим.
Вот только довеском к таланту певца шла госпожа Неудача. В свое время из-за отца-военного семья юного музыканта постоянно переезжала, потому блондин дважды отцчился в шестом классе, и школу он закончил не в семнадцать лет, как его одноклассники. Так получилось, что к восемнадцати годам вместе со школьным дипломом он получил повестку. Убегать от призыва? Да его отец, не одобрявший бряцанья на гитаре, сам привел сына в военкомат со словами «наконец-то станешь мужиком, а не патлатым придурком». Видимо, в родителе теплилась надежда, что чадо пойдет по его стопам.
Но не вышло. Год службы прошел, и Макс решил после дембеля не возвращаться в родной городок, а покорить столицу рока. Правда, путь на звездную вершину оказался не из легких. Были и вагоны, разгружаемые по ночам, и дважды заваленные экзамены в вуз, и драки в подворотнях, и игра на гитаре в метро со шляпой у ног. Там-то, в подземке, его и заметил Дэн, предложив «побренчать» в группе, из которой на днях с пафосом ушел соло-гитарист.
Так Макс оказался «похитителем». Сначала музыканты выступали в третьесортных клубах и барах, перебивались случайными гонорарами. Денег почти не было, зато с блондином случилась любовь. Как ему казалось тогда – единственная, на всю жизнь. И главное, что взаимная.
Но как выяснилось чуть позже – недолгая. «Похитителей» на одном из прослушиваний увидел Стас Ланских – продюсер с немалым чутьем на таланты, как раз искавший новый проект – и предложил подписать контракт.
Постепенно «Похитители» стали набирать обороты. Ланских даже договорился, чтобы они выступили на разогреве приехавшей в Россию легенды рока, мировой звезды.
«Это наш шанс», – подумали музыканты. «Это мой шанс», – видимо, подумала и девушка Макса. В итоге за каких-то пару минут до выхода на сцену фронтмен застал свою белокурую любовь на коленях в гримерке, а перед ней стояла та самая мировая рок-звезда со спущенными штанами.
Ртом девушка работала хорошо, вдохновенно. В первый момент от того, чтобы не сорвать концерт, разукрасив известную всему миру физиономию, Макса удержал Дэн, который был рядом. Ударник мертвой хваткой вцепился в друга, не давая ему наломать дров. А потом… фронтмен все же нашел в себе силы развернуться и уйти. Было не время и не место для разборок.
На стадионе бесновалась многотысячная толпа, и это был шанс, который выпадает только раз. Шанс для всех «Похитителей ночи». Начисти Макс звездное забрало сейчас – и на группе можно было бы поставить крест.
Фронтмен сдержался. Вышел на сцену. И выступил. Причем не просто выступил, а раскачал толпу, заставил ее неистовствовать. Именно после этого выступления «Похитителей» заметили, и они стали набирать бешеную популярность.
Раненое сердце пело ярко. Боль от разочарования подарила вдохновение песням. А сам Макс впервые понял: слава действительно ослепляет. И спустя время, глядя на фанаток, готовых на все для своего кумира, для него, он в этом только еще больше убеждался.
А на Бали… Ему стало любопытно, стоит ли он чего-то без своего звездного ослепляющего сияния?
– Но почему именно я? – спросила я с какой-то обреченностью, потому что понимала: в этом блондинистом психе я, кажется, увязала все глубже и глубже. Ну почему ему было не пройти мимо?
– Ну… если честно, я не смог устоять перед твоими джинсовыми шортами. Когда ты полезла под кровать за моим ежедневником, – этот гад лучезарно улыбнулся.
Отшутился. У-у-у.
– Хотя нет, ты покорила меня раньше, когда отодрала карман от моих джинсов. Это произвело на меня ослепительное впечатление.
– Знала бы, что ослепительное, черные очки бы предложила, – беззлобно буркнула я.
– Почему-то в этом не сомневаюсь.
Мы сидели на маленьком кухонном диванчике, обнявшись и закутавшись в клетчатый шерстяной плед. На стуле сушились два мокрых полотенца, а в окно робко стучался рассвет.