Да только неизвестно, удался бы этот трюк с Лодом. Прочесть что-то за этой непроницаемой маской казалось абсолютно невозможным.
– Ты хотела увидеть своего друга, – сказал он внезапно, открывая ящик стола.
– Ты всё-таки решил провести ритуал сейчас? – Я немного удивилась резкой смене темы.
– Да. – Лод выложил на столешницу светящийся кристалл, зеркало, кинжал и кусок мела. – Зачем затягивать?
Я смотрела, как он чертит на крышке стола гексаграмму: два пересекающихся треугольника, а внутри – цепочка рун. «Тьма», «Воздух», «Зрение», «Грань», «Иной», «Земля», «Расстояние», «Уничтожить»…
К чему такая спешка? Будто это нужно не только мне, но и зачем-то – ему.
…а потом я вспомнила историю своей предшественницы.
Аккуратно отложив мел, Лод поместил в центр гексаграммы зеркало, пока я сидела, чувствуя, как растекается под кожей неприятный холодок.
Вот оно что. Он решил проверить, не отрезан ли для меня путь домой. Не сделала ли я то, чего обещала не делать.
Не повторила ли ту глупость, которую совершила предыдущая его кукла.
Ведь если сейчас зеркало ничего не покажет…
– Осталась кровь, – когда кристалл занял своё место в верхнем углу гексаграммы, Лод взял кинжал. – Давай палец.
Я протянула руку. Неловко и скованно, точно во сне.
Нет, этого не может быть. Зеркало не останется пустым. Я не влюбляюсь без оглядки в чужих молодых людей, я не забываю о любимом… тьфу, какое слово пафосное… как только окажусь вдали от него. Лод – просто увлечение. Сильное. Не более.
Но если отражение Сашки не появится…
…если я заблуждаюсь…
…если Лод поймёт это вместе со мной…
Я даже не почувствовала боли, когда колдун, надрезав мне палец, прижал его к стеклу.
– Ты знаешь, что делать.
Я зажмурилась.
Васильки радужек, пушистые ресницы, едва заметные веснушки на щеках, словно крохотные капельки охры… только бы получилось, только бы получилось, только б…
Перед закрытыми веками желтизной полыхнула вспышка – и я мигом открыла глаза.
Сначала я просто обрадовалась тому, что в зеркале есть картинка.
Потом поняла, что это за картинка.
Знакомая комната, знакомая долговязая фигура: Сашка стоял спиной ко мне, разбираясь на столе… только вот рядом сидела Светка. На том раскладном кресле, которое не раз служило лежбищем мне.
Блондинка-платница. Подружка Сусликовой, по чьей милости я оказалась здесь.
Она-то что здесь забыла?..
Светка держала в руках большой пакет, обычный целлофановый пакет из супермаркета, набитый не пойми чем. Когда Сашка повернулся к ней, в пальцах у него была кружка – мой подарок трёхлетней давности. И я не сразу поняла, почему Сашка держит её так, словно ему только что вручили новую игровую мышку… пока Светка не сказала что-то с печальным видом, прежде чем отобрать мой подарок и швырнуть в пакет. Явно не заботясь о том, уцелеет он или нет.
Я оцепенела. Ждала, что друг наорёт на наглую девицу, но тот просто стоял, опустив голову, провожая кружку взглядом. Однокурсница сказала что-то ещё, и Сашка кивнул.
И только.
И когда Светка, поднявшись на ноги, прижалась губами к его губам – кажется, я издала какой-то сдавленный звук.
Да что она себе позволяет?! И почему Сашка до сих пор её не оттолкнул? И почему… он обнимает её… и…
Мой замороженный ужасом взгляд переполз на зазеркальный стол. Потом – правее, на стену над креслом.
И я поняла, чем был набит целлофановый пакет.
В Сашкиной комнате не осталось ничего, что напоминало обо мне. Не было рамок с нашими совместными фотографиями, исчезли милые безделушки вроде фигурок наших любимых киногероев, тоже мои подарки. Сняли даже плакат с игрового конвента, куда мы когда-то вместе ходили – уже пару лет мирно выцветавший над креслом.
Он выбросил все мои вещи. Нет, он позволил Светке их выбросить. А теперь…
Моя рука безвольно упала. Я даже не заметила, как Лод отпустил её. Картинка в зеркале исчезла, но стояла перед глазами, словно её выжгли на сетчатке. Сердце колотилось гулко, больно, с каждым ударом проваливаясь в сосущую пустоту, разверзнувшуюся между рёбер.
Дождалась.
Сколько времени прошло в нашем мире? Криста говорила, за местный год в России минуло девять лет, а я здесь чуть больше недели… около трёх месяцев – и Сашка уже простился со мной? Хотя наверняка куча народа, включая Сусликову, видела, как я полетела в реку и не вынырнула; пусть тело не нашли, но вероятность того, что я просто пропала без вести…
Надеюсь, Сусликовой хотя бы впаяли срок за убийство по неосторожности.
Что ему напела Светка? Что нужно жить дальше, оставить всё в прошлом? Что лучше не держать вещи, которые напоминают о том, что причиняет боль? Что мёртвых нужно отпускать с миром, что так будет правильнее и для него, и для меня?..
– Пей.
Лод стоял передо мной, протягивая серебряный кубок. Отходил куда-то? Или взял кубок и питьё из ящика стола? Ничего не помню.
Я даже не спросила, что мне предлагают. Просто взяла кубок и молча поднесла к губам, залпом осушив до дна. Зря. Напиток обжёг язык и нёбо, заставив судорожно закашляться.
– Это ведь спиртное? – отдышавшись, я отставила кубок на стол.
Никогда не пила алкоголь. Никакой.
Но, кажется, сегодня подходящий день, чтобы начать.
– Это рэйр. Его делают из скюра, это такие риджийские злаки. Крепкий, зато здорово помогает расслабиться. – Лод взял меня за плечи. – Вставай.
Я снова ничего не спросила. Не до того было. Просто поднялась с табурета, позволив Лоду пересадить меня в кресло.
– Вот так. – Колдун сел напротив, в итоге поменявшись со мной местами. – А теперь говори.
Я не поняла, о чём он. Я понимала лишь то, что моей глупой детской любви пришёл конец. И то, что дома меня уже никто не ждёт. Возвращаться не к кому. По крайней мере, к Сашке точно не хотелось. А значит, путь закрыт.
Но я не чувствовала ничего, кроме пустоты.
Ещё не чувствовала.
– Кажется, придётся мне у вас задержаться. – Губы растянула странная улыбка. – Могу стать бессменным парламентёром, если пожелаешь. Ещё сделаю карьеру на дипломатическом поприще. Кто бы мне сказал, что когда-нибудь подамся в дипломаты.
Что я говорю, я тоже толком не понимала. Слова вырывались как-то сами, не подчиняясь мыслям, которые были совсем о другом.
Но Лод же сказал говорить.
Всё правильно. Всё логично. Сашка мне ничем не обязан. И девушка у него просто обязана была появиться. Я это понимала – несмотря на все его слова, что от девушек сплошные проблемы, а ему вполне хватает меня и компьютера.
Но почему, почему он выбрал… это? Не прекрасное создание вроде Морти, превосходство которой я признала бы без вопросов, а существо, путавшее Пастернака с Паустовским? За длинные ноги и пышные пепельные локоны?
И этого ему оказалось достаточно?..
– Снезжана, лучше выговорись сейчас. – Колдун сидел, наклонившись вперёд, сцепив ладони в замок. – Ты и так слишком много держишь в себе.
– Да нет, всё в порядке. Он же не изменил мне, не предал меня. Он даже не знал, что я его люблю. Для него я была просто другом. Правда, даже для вещей «просто друга», который погиб… так быстро от них избавился, – я, жмурясь, сжала ладонями виски. – Я вот мамины так и не убрала. Ни одну. И фотографии… мне говорили, что лучше убрать их, хотя бы на время, пока боль не уйдёт. А я не слушала. Может, поэтому она так и не ушла.
Что я делаю? Зачем говорю ему всё это? Кого оправдываю, себя или Сашку? Ведь для Лода мои мелочные проблемы…
Мне хотелось исчезнуть, перестать существовать – только не быть в этой глупой, унизительной ситуации.
– Значит, он уверен, что ты погибла?
– Все уверены. Наверняка. Хотя официально меня, должно быть, считают «пропавшей без вести»… а может, и нет. Вряд ли я не объявилась бы за три месяца, если б осталась жива. – Я опустила руки, сложив их на коленях. – Он всё правильно сделал. Я – пройденный этап, он должен жить дальше. Ему правда лучше забыть обо мне. Слезами тех, кто умер, не вернуть.
Если б он только знал, как мне нужно, чтобы он помнил меня, что я могу вернуться, что от него зависит…
– Говорят, что мёртвые живы, пока жива память о них, – заметил Лод.
Он говорил спокойно, без всякого сочувствия. Прекрасно. Ненавижу причитания, утешения и соболезнования. Никакие слова не помогут умерить боль – только расковыряют рану сильнее. Я в своё время уже орала на людей, которые сердобольно выпытывали, как я, несчастная сиротка, себя чувствую, и надеялись скормить мне очевидные истины вроде «держись», «ты должна быть сильной ради неё», «она так тобой гордилась»…
Как они не понимали, что я хочу просто не думать об этом? А лучше забыть и никогда не вспоминать?
– Мёртвые – кучка костей и гниющего мяса, – резко ответила я, – которым уже всё равно, помним мы о них или нет. Зато для живых память – лишнее мучение.
– Ты не веришь в то, что после смерти есть что-то ещё?
– Наука убедительно говорит об обратном. И да, я знаю теоремы Гёделя[34]. Но свет в конце туннеля и всё такое… во время клинической смерти… просто галлюцинации. Нарушения работы мозга, которому не хватает кислорода и глюкозы.
Я вдруг подумала, что Лод наверняка не понимает и половины из того, что я говорю. На такое его познаний русского явно не хватало.
Но он не стал уточнять у меня значение незнакомых слов.
– Значит, ты считаешь, что так правильно: не хранить память о тех, кто ушёл, – сказал он вместо этого. – Не горевать по ним.
– Конечно. Когда ты скорбишь, ты не можешь нормально жить. Живём мы всего ничего, и вышвыривать годы на бессмысленные депрессии – крайне глупо. Жаль только, что люди редко следуют здравому смыслу… некоторые вон до конца жизни хранят верность умершим.
– И ты думаешь, это глупо.
– А толку-то любить мертвеца?
– Разве в любви вообще есть толк?
– Разумеется, есть. Мы всегда любим кого-то лишь за то, что он может нам дать. Деньги. Удовольствие. Ощущение власти. Возможность ощутить себя нужным, слабым, униженным, отважным, благородным… предпочтения разные, смысл один.