– Ну будет тебе тут 5000 метров, мало, что ли? – устало спросил Боря.
– Если рядом 5500 есть, на хрен мне 5000? – хмыкнул Виталик.
– Там ремонт идет, ты не понимаешь, что ли?
– А вы о нем не знали раньше? Когда маршрут согласовывали, не знали, что ремонт собираются начать?
– Не знали.
– А почему не знали? Почему сразу не предупредили?
– Слушай, ну теперь-то какой смысл об этом говорить? – раздраженно сказал Лама. – Ремонт идет, значит, по той дороге мы не проедем. Вопрос закрыт! Хочешь, сам езжай, убедись, если Джимми не веришь!
– Ну и поеду… – буркнул Виталик и, круто развернувшись, пошел к своему байку.
На самом деле, конечно же, он не стал ничего проверять; просто переместился в хвост колонны и плелся там, периодически пропадая с радаров, – видимо, таким образом демонстрировал, что путешествует один.
С одной стороны, я недовольство Виталика понимал – Дава действительно должен был предусмотреть грядущий ремонт и предупредить всех нас. С другой стороны, какой прок трепать нервы себе и окружающим, если изменить уже ничего нельзя? Просто выпустить пар?
А меж тем вторая дорога, на которую мне так хотелось попасть, действительно оказалась великолепной. Асфальтовое полотно было единственным вкраплением цивилизации в это природное царство. Лесополоса за обочиной давно уступила место речному руслу; осень сюда отчего-то еще толком не добралась, а потому мы наслаждались игрой ярких солнечных лучей в зеленоватой воде. Со всех сторон от нас находились холмы, высокие и низкие, покрытые мхами и снегом; иные тянулись на несколько сотен метров, иных поначалу практически не было видно – лишь белые шапки выглядывали из-за линии горизонта – но по мере приближения они обретали контуры, объем и величественность, столь присущие гималайским вершинам.
Упиваясь сказочной атмосферой, я катил вперед под «Черного Лукича», чья песня «Завял цветок» крутилась в моих наушниках на репите:
«Завял цветок, yпал на поле лепесток,
Рассыпался на сотню pадyжных мгновений.
Бежит толпа да поломала воpота,
Hеyдачная мечта, одно мyченье.
Всё не век гоpевать, всё не век чашy пить,
Бyдет вpемя встpечать, бyдет вpемя любить.
А пока подождать, а пока потеpпеть,
Погоди помиpать…»
Апогей красоты – перевал с видом на заснеженные семитысячники, горные вершины, укрытые сверху толстыми снежными одеялами. Положив ноги на руль, я вытянулся на сиденьи, прислонился спиной к заднему кофру и раскурил сигару. Дым устремился вверх, к облакам. Затянувшись, я сделал глоток газировки из голубой банки и посмотрел на линию горизонта. Вдали виднелись бледные очертания новых холмов, к которым нам только предстояло отправиться.
«Да, в такие моменты понимаешь, как здорово жить…»
«А, хуйня. Все это иллюзия смысла, нужная, чтобы убедить себя, что надо жить как можно дольше и всячески оттягивать момент смерти», – уверенно заявил Андрей, до того молчавший.
«Если знаешь, что это иллюзия, нахрена тогда живешь?»
«Да просто хочу посмотреть, чем вся эта хуйня с миром закончится».
Ниже перевала на расстоянии примерно 15 километров проходили военные учения китайской армии. Это зрелище одновременно завораживало и пугало: все-таки несколько тысяч единиц современной техники, заточенной под уничтожение всего живого, на таких высотах и в столь опасной близости.
«А если она никогда не кончится, эта хуйня?»
«Ну, значит, буду жить вечно, хуй с ним», – хмыкнул мой незримый «собеседник».
Пока Олег оформлял проездные документы на очередном блокпосте, я задремал. Наверное, со стороны я выглядел максимально странно – в долине маршировали войска, рычали моторы бронетехники, совершавшей выверенные маневры, а на дороге, развалившись на мотоцикле, стоящем на самом краю перевала, мирно посапывал русский байкер.
«Что это было? – подумал я, проснувшись. – Банальная усталость? Или влияние Андрея?»
Вечером мы прибыли в Дамшунг. Здесь, на высоте 4600 метров, оказалось холоднее, чем в других городах, виденных нами; ночью и вовсе обещали ноль. Впрочем, гостиница оказалась уютная. Правда, «Бургеркингом» здесь и не пахло, а потому снова ели тибетскую еду (правда, в «халяльном исполнении» местных уйгуров), тихо ворча про то, как она осточертела.
Поужинав, я отправился на улицу – покурить сигару. Выйдя наружу, я, к своей радости, обнаружил Борю Гринберга, который уже сидел на лавочке у входа.
– Я тебе тут не помешаю с сигарой? – спросил я, усаживаясь рядом.
– Что? О, нет, конечно! Наоборот, хорошая возможность продолжить наш незаконченный разговор.
– Про фотографии? – раскурив сигару, припомнил я.
– Ага. На чем мы там остановились, не помнишь?
– На незавидном будущем профессиональных фотографов. Ты рассказывал о новых девайсах, которые похоронят эту профессию.
– Ну, похоронят, наверное, сильно сказано… но реальность такова, что сегодня есть очень много таких вещей и навыков, которые для нас торедантны, или, проще говоря, утрачены. Утрачены олдскульные скилы. Например, логарифмическая линейка или экспонометр – да, когда-то люди могли гордиться умением пользоваться ими, но сегодня этот навык не дает тебе никакого преимущества перед другими людьми. Это вполне нормальный процесс, издержки прогресса, если позволишь. И другие навыки завтра, послезавтра, через неделю или год будут также отмирать по причине замены их интеллектуальными системами.
– Секстант, например, – сказал я, глядя на звездное небо и яркий фонарь луны. – Когда-то важнейший прибор для мореплавания, а сегодня такой примитивный с точки зрения технологий навигатор уже не нужен…
– Ну, кстати, секстант – такая любопытная вещь… если на судах его уже не используют, то, допустим, в космосе, где невозможно пользоваться GPS, он обретает новую жизнь. В космосе ведь нет горизонта, там смотрят не за солнцем, а за звездами.
– Да, но в любом случае за ними смотрит не человек, а искусственный интеллект.
– Смотрят машины, да, но ориентируются по приборам, которые аналогичны секстанту. И если вдруг создается аварийная ситуация и машина выходит из строя, то космонавт должен уметь пользоваться настоящим секстантом, этот навык может при определенном стечении обстоятельств стать жизненно важным! По сути, единственное отличие того секстанта от земного – там искусственный горизонт: в космосе невесомость, и ты просто не знаешь, где он находится.
– Ну, с одной стороны, да, новая жизнь старой вещи, но, с другой – космонавты – это все же профессия единиц на планете Земля, тогда как моряков гораздо больше, и вот там секстант уже неактуален.
– Да. Сегодня на кораблях исключен даже звездный альманах, без чего секстант просто железка. Поэтому очень многие обязательные навыки, без которых в наши дни не сделаешь хорошую фотографию, уже завтра могут устареть и стать ненужными. Сегодня важно умение ловить момент; если ты его упустил, кадр утерян безвозвратно. Но уже в относительно недалеком будущем это изменится – не будет никакого решающего момента.
Дверь открылась, и из кафе вышел Лама. Он выглядел чуть более усталым, чем вчера, видимо, из-за споров с Виталиком, но в целом все еще оставался благодушным. Увидев нас, он присел на лавку рядом с Гринбергом, а тот, улыбнувшись ему самым уголком рта, продолжил:
– Машина будет анализировать пространство непрерывно, сама определяя этот решающий момент. То есть это будет осознанный выбор, а не случайное совпадение события, которые ты успел снять, вовремя щелкнув затвором фотоаппарата.
– И какой же машине подобное по силам? – спросил я. – Вот, допустим, квантовый компьютер? Он же может с подобным справиться?
– Нет, поскольку предназначен только для определенного вида задач, – покачал головой Гринберг. – Он даже обычный компьютер не заменит – функционал совершенно иной. Ну, то есть, например, для взлома шифра биткоина он не подходит.
– А в чем его особенность? – нахмурился я. – Супервысокая производительность? Количество операций в секунду?
– Нет. В том-то и дело, что в квантовом компьютере как таковой нет скорости вычислений, – объяснил Гринберг. – Там другой принцип. Обычный компьютер основывается на битах, «нулях» и «единицах». У тебя есть, например, некий бесконечно огромный список имен, и тебе нужно узнать, есть ли среди них Дихроя, то есть пройтись по всему списку и спросить: ты Дихроя или нет, «ноль» или «единица»?
Я кивнул, подтверждая, что принцип работы обычного компьютера мне понятен. Лама же слушал наш разговор, не перебивая.
– В квантовом компьютере все обстоит несколько иначе, – продолжил Гринберг. – У тебя есть база, массив со всеми именами, дальше, когда ты запускаешь поиск Дихрои, все волны, которые являются Дихроей, сразу входят в суперпозицию. И, соответственно, за один такт ты решаешь задачу, сложность которой прямо пропорциональна размеру массива. Поэтому в тех операциях линейной алгебры, где комбинаторика очень важна, квантовый компьютер является настоящей панацеей. Но, к сожалению, до массового производства подобных машин пока еще очень далеко. Там есть ряд сложностей, которые только предстоит решить. К примеру… единица размерности в квантовом компьютере называется кубит и представляет собой запутанную пару фотонов. Самая главная проблема – это как поддерживать ее когерентной, как сохранить ее запутанность. Потому что все выходит из фазы в конечном итоге. Она не бесконечна. Это как игра в квача: если ты отвлечешься, а потом посмотришь, то ты уже не знаешь, кто квач. В диаграммах Ваймана можно показать, что может быть бесконечное количество вариантов, но у них разная вероятность…
– А как он вообще выглядит, этот квантовый компьютер? – спросил я.
Гринберг вытащил из кармана мобильник:
– Сейчас покажу… есть снимок, из Калифорнии…
Некоторое время он листал галерею в мобильном, а потом продемонстрировал фото.
– Больше похоже на самогонный аппарат, – заметил Лама.
Гринберг улыбнулся:
– Ну, есть что-то, наверное… На самом деле, когда он работает, он находится в дюаре с переохлажденным гелием.