И снова его волю исполнили в точности.
Наступила ночь, часы показывали уже двенадцать, но Цыбикову не спалось – его лихорадило, лоб был покрыт испариной. Обрывки воспоминаний в хаотичном порядке мелькали перед его внутренним взором снова и снова…
– Позволишь? – вдруг послышался от входа в юрту до боли знакомый голос.
Гомбожаб повернул голову и увидел Ампила. Казалось, он ничуть не изменился с их последней встречи, хотя прошло уже около тридцати лет – все такой же внешне молодой, с лицом чистым, без морщин, но с серыми выцветшими глазами древнего старика. Единственное, теперь у парня были темные волосы, собранные сзади в хвост.
– Ты пришел… – пробормотал Цыбиков, слабо улыбнувшись самыми уголками рта. – Почему?
– Хотел угостить тебя дихроей… и попрощаться.
Ампил вытащил из-за пазухи небольшой термос и открутил крышку. Юрта тут же наполнилось чудесным цветочным ароматом, который Цыбиков за столько лет успел позабыть, а теперь наконец обрел возможность вдыхать снова.
Ампил едва уловимым движением вытащил из-за пазухи колпачок, похожий на перевернутый колокольчик, налил в него отвар и протянул Гомбожабу.
– Пришла пора преодолеть главный свой страх.
Цыбиков осторожно взял колпачок из рук старого знакомца и, поднеся ко рту, сделал жадный глоток… и еще один… и еще…
Он не допил. Голова закружилась, и Гомбожаб, выронив «колокольчик», завалился набок. Последнее, что он услышал, прежде чем тьма накрыла его непроницаемым одеялом, – это голос, молчавший более тридцати лет:
«До встречи, мой друг».
Утром 20 сентября Цыбикова нашли мертвым на полу юрты. Ни колпачка, ни лужи от разлитого отвара дихрои внутри не было.
Цыбикова похоронили на кладбище Агинского дацана по старому обычаю, на поверхности земли, предварительно запеленав кусками разноцветной ткани и уложив его на деревянное полотно. Все по очереди подходили и прощались с покойным. Людей было много: вся родня и соседи по селу Урдо-ага пришли проститься с легендарным путешественником в этот пасмурный осенний день.
Племянник Цыбикова, Жамсо Тумунов, попрощавшись с любимым дядей, отступил в сторону и окинул толпу рассеянным взглядом. Внимание Тумунова привлек человек, сильно выбивавшийся из толпы, – молодой парень с темными волосами, собранными сзади в хвост.
«А это кто? – озадачился Жамсо. – И почему мне кажется, что я уже видел его прежде?»
Наконец церемония подошла к концу, и люди побрели прочь, оставляя грубое тело Гомбожаба на земле, чтобы тонкое тело поскорее покинуло его и отправилось на поиски новой оболочки.
Внезапно, когда процессия уже отошла довольно далеко, со стороны кладбища послышался чей-то крик:
– Украли!
Все, включая Жамсо, стали оборачиваться на голос и увидели, что возле тела покойного стоит пожилой седоусый бурят. Поняв, что на него смотрят, бурят воскликнул:
– Голову украли!
Селяне, недоуменно переглядываясь, устремились обратно к телу Цыбикова. Седоусый не соврал: голова Гомбожаба действительно пропала.
– А почему «украли»? – спросил Жамсо, подойдя к пожилому буряту. – Ты что, видел вора?
– Дык, видел, конечно, – невесело фыркнул тот. – Оглянулся, смотрю – парень какой-то к телу подходит, наклоняется, а потом поворачивается резко и уходит.
– А как он выглядел, этот парень? – продолжал допытываться Тумунов.
– Да как… как будто не из наших он… молодой такой, с волосами, собранными в хвост…
«Тот самый!..»
– И куда он пошел?
– А, ну… туда, – неуверенно ответил пожилой бурят, ткнув пальцем влево. – Или нет… не помню.
По инициативе Жамсо разбрелись по сторонам, ища чужака, укравшего голову, но того уже и след простыл. Проклиная вора на чем свет стоит, Тумунов бросился домой.
– Где я тебя видел?.. – листая дядин альбом с фотографиями, бормотал Жамсо.
Он перевернул очередную страницу… и замер, наконец найдя нужное фото.
На нем Цыбиков пожимал руку Эндрю, сотруднику американского журнала National Geographic, который в 1905 году опубликовал снимки Тибета, сделанные путешественником в 1900–1901 годах.
У Эндрю были длинные темные волосы и серые выцветшие глаза древнего старика.
•••
12 октября 2019 года
Дихроя. Габала
Дом в Лхасе, куда нас направил монах-отшельник из окрестностей озера Нам-Тсо, оказался двухэтажным и довольно большим – возможно, в былые времена здесь была коммуна или гостиница. Культурная революция не пощадила это здание – оставила множество отметин на потрепанном фасаде и крыше.
– Пошли? – спросил Джимми, и я, кивнув, выбрался из машины.
Дорога в Лхасу отняла у нас весь день – сначала нас подвели байки, не желавшие заводиться после ночи на морозе, затем – пробки на въезде и прокат, сотрудники которого, памятуя о случившемся с Пашей, подолгу осматривали каждый мотоцикл, прежде чем его принять. В итоге к дому мы с Джимми подъехали только в семь, когда уже стемнело.
Мы подошли к двери, и я постучал.
– На ужин с группой мы уже опоздали, – заметил Джимми.
– Ерунда. Зато если приедем с дихроей…
Лязг засова оборвал меня на полуслове. В следующий миг дверь открылась, и я увидел на пороге женщину лет шестидесяти. Лицо ее, в котором причудливым образом сплелись азиатские и европеоидные черты, показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где видел его прежде.
Женщина с немного растерянной улыбкой что-то произнесла.
– Она говорит, что лавка уже закрыта, просит прийти завтра, – перевел Джимми.
– Скажи ей, что мы ищем дихрою и завтра прийти уже не сможем, так как утром улетаем в Москву, – попросил я.
Гид кивнул и перевел женщине мой ответ. Выслушав его, женщина немало удивилась и, окинув меня взглядом, сказала что-то еще.
– Она говорит, что мы можем войти и подождать внизу, пока она сходит за дихроей.
– Хорошо, – памятуя о прошлых разочарованиях, сдержанно ответил я и первым шагнул через порог.
К моему удивлению, внутри оказалась не аптека с лечебными травами, а антикварная лавка с прилавком и кассовым аппаратом, а также стеллажами в центре; стены были увешаны различными статуэтками, картинами, масками и прочими колоритными тибетскими вещицами. С интересом рассматривая старинные предметы, я думал лишь об одном:
«Откуда здесь взяться дихрое?»
Женщина, сказав, что скоро вернется, отправилась на второй этаж.
– Что думаешь? – проводив ее взглядом, спросил Джимми.
– Пока даже не знаю, что сказать, – признался я. – Помнишь тот чайный магазин, где меня напоили отваром из карликовой розы, сказав, что это – дихроя? А тут вообще – антикварная лавка…
Скрип половиц и женские голоса привлекли наше внимание к лестнице. Повернувшись, мы увидели, что хозяйка спускается вниз вместе с красивой девушкой лет двадцати пяти в национальном тибетском платье. Подойдя к нам, девушка что-то сказала, но я просто стоял и рассматривал ее лицо.
«До чего похожа…»
– Она спрашивает, зачем ты ее искал, – неуверенно перевел Джимми.
– Ее? – не понял я.
– Дихроя – это она, Макс. Ее так зовут.
Тут я растерялся окончательно, и девушка, видя мое недоумение, сказала еще что-то.
– Говорит, что, раз ты из России, может, это ее тетя Дарина, живущая в Санкт-Петербурге, попросила тебя что-то передать?
«Дарина!»
В памяти сразу всплыл тот день – десятое сентября, тибетологические чтения в институте восточных рукописей и дама, давшая мне визитку Андрея.
«Выходит, Дихроя – племянница Дарины? Тогда понятно, почему лицо матери, впустившей нас в лавку, показалось мне таким знакомым…»
Я буквально в нескольких предложениях рассказал, что искал вовсе не девушку, а цветок с таким названием. Когда Джимми перевел мой ответ, Дихроя рассмеялась.
– Говорит, тот монах-отшельник жил с ними по соседству, – сказал гид. – Поэтому, видимо, и назвал этот адрес.
Мы поговорили какое-то время, и я между делом поинтересовался, знакома ли им фамилия Цыбиков, но ответ получил отрицательный. Зато выяснилось, что Дихроей девушку назвали в честь бабушки.
– Очень красивое имя, – согласился я.
Дихроя хотела сказать что-то еще, но тут в разговор вмешалась мама.
– Говорит, что, если это все, может, ты купишь что-то в их лавке? – выслушав ее, перевел Джимми.
– Да, конечно, куплю, – легко согласился я.
Женщина удовлетворенно кивнула, мы втроем с Джимми и Дихроей отправились в маленькое путешествие вдоль стеллажей. Взгляд мой заскользил по хранящемуся там антиквариату, но ничего подходящего ситуации я не находил…
…пока не обратил внимания на крохотную неприметную полку, висевшую в самом дальнем углу комнаты.
– Вот это, – сказал я, взглядом указав на привлекшую меня вещь.
Дихроя оглянулась, с виноватой улыбкой покачала головой.
– Говорит, что это – семейная реликвия, и она не продается.
– Могу я хотя бы сфотографировать вас с ней? – спросил я.
Девушка замотала головой еще энергичней, а мама, подойдя к нам, что-то негромко сказала Джимми.
– Дихрою фотографировать не надо, но реликвию – можно.
Вытащив телефон, я сделал несколько снимков заинтересовавшего меня предмета – инкрустированной металлом костяной чаши на крепкой стальной подставке.
– Что-то еще? – через Джимми спросила женщина.
Желая отблагодарить хозяев за наш разговор, я приобрел темно-коричневые буддистские четки и, попрощавшись, покинул антикварную лавку.
«Что с нами только что произошло?» – думал я по дороге к машине.
С одной стороны, хотелось верить, что круг действительно замкнулся. С другой стороны, подобное стечение обстоятельств казалось слишком невероятным.
– Это случаем не твой розыгрыш, Джимми? – спросил я напрямик, когда мы подошли к джипу.
– Что? О, нет… – отмахнулся наш гид. – Я и сам удивлен не меньше твоего…
Его слова показались мне не очень убедительными, но я решил не допрашивать Джимми. Забравшись в джип, я открыл снимок, который только что сделал, и уставился на экран телефона.