— О Кубади, сыночек мой!.. — продолжала рыдать старуха.
Нашлись и такие, что сомневались: не ошибся ли Харитон, так ли весны его слова? Возможно, кто-то все перепутал. Ведь Германия подписала с Советским Союзом договор о ненападении! Неужели для фашистов договор — это лишь пустая бумажка?
У ворот Дауровых остановилась грузовая машина. В кузове стояли несколько военных, а из кабины выглядывал знакомый Илите командир, работавший в райвоенкомате. Видно, ему было поручено собрать всех отпускников и переправить их побыстрее в Орджоникидзе.
Старенькая Ама, заметив машину, словно только сейчас очнулась, поняла, что стряслось. Вскрикнув, будто раненая серна, она бросилась к дочери и прижала ее к своей груди.
— Дитятко мое милое, цветочек мой! — причитала она. — За что нас бог наказал? Почему он не испепелил извергов, когда те только задумали свое злое дело?..
Илита поцеловала мать, осторожно отняла ее руки.
— Меня ждут, нана. Мне нужно спешить. — Она снова поцеловала старенькую Ама. — Мы скоро вернемся, нана. А за меня не волнуйся — я не пропаду…
Знакомый командир уже знал Харитона и Илиту.
— Поторапливайтесь, Саламов, Даурова!
Пока суд да дело, он встал на подножку машины и принялся объяснять людям, окружившим его:
— Слышали, товарищи? Началась война! Мы ждали ее и не сидели сложа руки. Но враг вероломен — он напал внезапно. Сегодня утром гитлеровские бандиты без объявления войны вторглись на территорию Советского Союза. Все молодые джигиты должны стать на защиту своего отечества! Мы покажем врагу, что такое горская удаль и горское мужество!..
Илита и Харитон подошли к машине. Военный с петлицами летчика подал руку Илите, помогая ей взобраться в кузов. Вслед за Илитой в кузове оказался и Харитон.
Они стояли плечом к плечу, прощаясь взглядом с родными, с Фарном, с милой сердцу Осетией. Харитон помахал кому-то офицерской планшеткой. Илита перевесилась через борт, поцеловала мать, потом сестер.
Мотор затарахтел, и окружавшие машину празднично одетые люди расступились, давая дорогу полуторке. Обнажив голову, стояли у ворот старики и молодые и смотрели вслед машине, пока она не скрылась за поворотом.
Никто не сказал ни слова. Лишь один дядюшка Колка пробормотал:
— Мы будем ждать вас, дети! Возвращайтесь с победой!
Скупая, непрошеная слеза скатилась по щеке старика. Чтобы никто не заметил его слабости, он отвернулся. Потом подошел к Ама и тихо сказал ей:
— Не горюй, женщина, у тебя есть защитник!
И нельзя было понять, кого он имеет в виду — себя или племянницу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДАЛЕКО ОТ ЛИНИИ ФРОНТА
В жаркий летний день по шоссе, что вытянулось вдоль берега Черного моря, быстро мчалась полуторка. В кузове на лавках, тесно прижавшись друг к другу, сидели молодые офицеры и девушка в летной форме.
Легкий ветер с моря освежал лица, и девушка почти не чувствовала жары. Длинный шлейф пыли тянулся за машиной.
— Илита, глянь-ка, вот и Новороссийск, — сказал один из военных, обращаясь к девушке.
Шоссе пошло в обход города, и Илите удалось увидеть лишь несколько военных кораблей, стоявших у причалов, да высокие серые башни цементных заводов.
За Новороссийском проскочила зеленая бухта Геленджика; длинные песчаные пляжи казались в лучах солнца золотыми. Потом пошли сады Архипово-Осиповки.
Паренек, увидевший первым Новороссийск, был из этих мест. Он знал здесь каждую бухточку, каждую речушку. И хотя никто не просил его быть гидом, он беспрерывно говорил, сообщая слушателям целую кучу сведений. Он рассказал о Туапсе, о реке Пшиш, что протекала неподалеку от Сочи.
Вот наконец миновали и Туапсе.
«Куда нас везут?» — удивлялась Илита. Она была разочарована: выходит, ей придется служить в глубоком тылу? Каждый километр отделял ее от фронта, на который она так жаждала попасть. Помнится, в штабе военного округа намекали, что летчикам, вместе с которыми ехала Илита, будет поручено опасное, ответственное задание. Ну и опасное! Сидеть на тихом пляже и бросать камешки в пену прибоя!
Не доезжая Лазаревского, полуторка свернула на грунтовую дорогу, взбегавшую вверх по горному склону, скользнула в зеленый тоннель лесной просеки и совершенно неожиданно оказалась на широкой поляне.
Их окликнул часовой. Он остановил машину, потребовал у офицера, сопровождающего группу, документы. И тут же откозырял.
— Все в порядке, товарищ капитан! Машина пусть постоит здесь, а вы идите вон туда, к дубкам. Штаб в блиндаже.
Приехавшие спрыгнули на землю, размяли затекшие от долгого сидения ноги. Капитан построил людей и повел их к дубкам, в тени которых у входа в большой блиндаж стоял еще один часовой.
— Ну, товарищи офицеры, — сказал капитан, хмуро оглядывая запылившихся летчиков, — приведите себя в порядок. Сейчас представлю вас начальству.
Он нырнул в блиндаж.
Летчики ждали вызова. В душе они волновались: что ждет их впереди, какое дело им поручат? А пока они негромко переговаривались и старались разглядеть силуэты самолетов, — самолеты стояли за дубками, многие из них были искусно замаскированы зелеными ветками.
Но вот прибывших начали по одному вызывать в блиндаж. Илиту вызвали второй. Она спустилась на несколько ступенек вниз. В блиндаже было прохладно. Большая электрическая лампочка с абажуром из газеты освещала только центральную часть помещения; здесь стоял просторный стол, на котором была разложена карта Черноморского побережья.
В углу находился еще один стол, примыкавший торцом к бревенчатой стене. За столом сидел черноволосый майор. В тот момент, когда Илита переступила порог блиндажа, он разговаривал с кем-то по телефону. Голос у него был сердитый.
— Я приказал! — чеканил майор. — Выполняйте приказание без лишних слов!..
Илита пригляделась. Теперь она заметила в помещении еще одного человека; в дальнем углу блиндажа примостилась девушка-радистка.
Но вот майор закончил телефонные переговоры, и тогда Илита привычным жестом вскинула руку к пилотке:
— Товарищ майор! Младший лейтенант Даурова прибыла в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!
Майор удивленно уставился на Илиту. Потом сердито дернул себя за черный ус и забарабанил пальцами по столу.
— Женщин стали посылать в морскую авиацию! — воскликнул он, пожимая плечами. — Из какого округа?
— Северо-Кавказского! — отрапортовала Илита.
Майор снова пожал плечами.
— Ну и ну!
— Вам, товарищ майор, не придется жалеть, что вы принимаете в свою часть женщину, — спокойно заговорила Илита. — Я налетала вдвое больше часов, чем положено курсанту. Экзамены по эксплуатации машины сдала на «отлично». А кроме того, если вам так уж хочется, я могу скрывать, что я — женщина…
— Как же! — усмехнулся майор, теребя свои короткие усики. — Все ваши хитрости шиты белыми нитками! Спрячете косы под китель на спине и будете думать, что преобразились в мужчину? Ладно, — остановил он себя, — раз приехали, оставайтесь. Но косы — снять! Снять без всяких разговоров!
Сказать по правде, Илиту обидела речь майора. Грубовато он разговаривает. И зачем нужно было обязательно подчеркивать, что ему в части нужны только мужчины? Нехорошо это. Такие слова скорее подошли бы дядюшке Колке, столь старательно оберегающему законы адата, но не молодому человеку, воспитанному Советской властью. А чего прицепился он к косам? Впрочем, разговор о косах шел еще в летной школе. Новый начальник курса, пришедший в школу после Харитона, тоже потребовал, чтобы Илита срезала косы. Но тогда за нее вступился инструктор Петров, и начальник курса отменил свое приказание.
— Прошу вас, товарищ майор, не заставляйте меня срезать косы, — тихо произнесла Илита. — Я — горянка, для горянки снять косы — то же самое, что горцу срезать усы… Если вы слышали о наших обычаях…
— Слышал! — невольно улыбнулся майор. — Эти обычаи у меня тут, тут и тут! — Он ткнул себя пальцем в грудь, потом в живот, а затем в лоб. — Я сам кавказец, грузин…
Он вышел из-за стола и почти вплотную подошел к Илите. Только сейчас, по-видимому, он разглядел на гимнастерке девушки красный флажок депутатского значка.
Однако это не смягчило его сердца. Он достал из кармана кителя пачку папирос, закурил и, похаживая вдоль бревенчатой стены блиндажа, продолжал:
— Обычаи обычаями, но, товарищ младший лейтенант, существует и воинская дисциплина. Короткая стрижка по уставу обязательна. — Он махнул рукой, словно упрекая себя за многословие. — В общем, выполняйте приказ!
Круто повернувшись, Илита вышла из блиндажа. Часовой показал ей, как пройти к парикмахеру, — парикмахерская была в палатке, поставленной прямо в лесу.
Там Илита сняла пилотку, вытащила спрятанную под ворот кителя длинную черную косу и распустила волосы по плечам. Пусть режут ее косу! В конце концов, прав майор или неправ, он командир, а командиру перечить нельзя.
Молоденький парикмахер, восхищенно поглядывая на этот водопад волос, нетерпеливо щелкнул ножницами.
— Майор приказал срезать? — спросил он не то с сожалением, не то с усмешкой.
Илита не ответила. Оторвал ее от грустных дум негромкий, мягкий голос за спиной:
— Жалко?
Она оглянулась. Рядом стоял молодой лейтенант с веселыми голубыми глазами. Прядь светлых волос — ну точно ковыль! — озорно вылезла из-под летной фуражки. Лейтенант смотрел на Илиту с явным участием.
— Что делать? — вздохнула Илита. — На войне люди головы теряют, товарищ лейтенант, так стоит ли мне плакать по моим космам?
— Космам? — возмутился собеседник Илиты. — Да у вас царская коса! Такую и в кино не грех показать!
— Майор рассуждает иначе, — снова вздохнула Илита.
— А вы знаете что… — лейтенант помедлил, в глазах его сверкнул хитрый огонек, — загляните к майору часика через два, когда у него весь порох выйдет. Наш Джапаридзе только на первый взгляд строгий, а так душа-человек… Я как-то видел фотографию его дочерей. Так вот у них тоже косички… Если Джапаридзе напомнит вам о косе, вы спросите: дороги ли ему косички дочерей? — Лейтенант развел руками. — Конечно, как говорят в боксе, это удар ниже пояса, но… у вас нет другого выхода.