Дикари. Дети хаоса — страница 35 из 37

8

Мексика. У большинства она вызывает мысли об изолированных курортах, туристических городах, красивых пляжах, разнообразии цветов, энергичных, выносливых людях, коктейлях «Маргарита», еде, границе, отпусках или побегах, новостных репортажах о нелегальной иммиграции, студенческих историях, протеиновых батончиках «Уайлдбар», а также расистских, почерпнутых из дешевых фильмов и мультиков, не соответствующих действительности образах страны и людей. У меня о ней другие мысли. Мои мрачнее, они безмолвны, как утопающие в гравии кладбища, как кости и песок старых пустынь, беспомощно жарящиеся под древним солнцем. Подобны чему-то, медленно тлеющему у самой поверхности, постепенно поглощаемому огнем, еще не успевшим разгореться. Это — оранжевое свечение, скользящее по сигаретной бумаге, пожирающее ее неторопливыми волнами при каждой размеренной затяжке через плотно сомкнутые губы. Мои мысли поглощают меня не целиком, а агонизирующими мелкими фрагментами.

Пока я лежал, потеющий и вымотанный, на убогой кровати дешевого отеля, в открытое окно лились звуки и запахи, вибрации и грехи города. Стены были обшарпанными и потрескавшимися, в пятнах от воды и бог знает чего еще. Полы — пыльными, потертыми и неровными, а потолки низкими и напоминающими закрытую крышку гроба. Ванная в этом приземистом двухэтажном отеле была лишь одна на этаж, хотя прямо в номере, у изножья кровати, находилась отдельно стоящая раковина. Никогда не видел ничего подобного. Несколько минут назад я побрызгал на лицо и шею водой, но жара была такой сильной, что я уже покрылся новым липким слоем пота.

К счастью, мой полет прошел без происшествий, и после приземления в Сан-Диего я сел на междугородный автобус до Сан-Исидро, а затем добрался на такси до границы. Оказавшись там, всего с одним чемоданом, я решил продолжить путь пешком. Я прошел через турникет, и скучающий мексиканский офицер задал несколько рутинных вопросов, быстро проверил мой багаж и пропустил. За зоной досмотра меня поджидала очередь из такси, но я решил передвигаться пешком. Последовав за толпой, состоящей в основном из туристов, я миновал торговый центр, известный как «Плаза Вива», затем пересек пешеходный мост через Тихуана-Ривер, полюбовавшись по пути огромным мексиканским флагом. На другой стороне я продолжил держаться толпы, двинулся на запад по Ферст-стрит, мимо музея восковых фигур и нескольких сувенирных лавчонок. Примерно через полмили добрался до суетливой, гремящей фанфарами улицы Авенида Революсьон, заполненной магазинами, ресторанами, барами и другими туристическими достопримечательностями.

Ощущая себя преступником, проникшим в чужой дом с одними лишь дурными намерениями, я продолжил путь, двигаясь медленно, но верно по шумным и многолюдным улицам, мимо туристов и местных жителей, удаляясь от более оживленных районов в сторону менее посещаемых частей города. Тревога и дискомфорт волнами накатывали на меня. Я ощущал себя здесь чужим, в этом месте мне нечего было делать. Но чем менее благополучными становились окрестности и более оживленным транспорт, тем ближе я чувствовал себя к своей цели. Яркие достопримечательности, привлекающие толпы туристов, уступили место уличным торговцам, больше ориентированным на местных жителей и тех, кто обитал в тени. Тех, кто жил в Тихуане или приехал сюда не для того, чтобы ходить по магазинам и развлекаться на вечеринках. Тех, кого я искал и к которым, как мне казалось, я теперь принадлежал. Я проходил мимо будок чистильщиков обуви и более ветхих и захудалых баров и ресторанов, и рубашка у меня уже покрылась пятнами пота. Тележки и прилавки под открытым небом, где продавалась различная еда, наполняли воздух ароматом специй и жареного мяса. Но я не собирался есть, мне нужно было лишь найти место, где можно остановиться и сориентироваться. Даже архитектура изменилась. Здания с преимущественно плоскими крышами становились все более обшарпанными. Вместо ярких неоновых вывесок и счастливых улыбающихся людей мне все чаще встречались грязное белье, свисающее с металлических перекладин или из окон, и усталые, безрадостные лица. Бездомные, сидящие сгорбившись на углах и вдоль узких, грязных переулков, следили за мной мертвыми глазами, когда я проходил мимо, притворяясь, что не замечаю их.

Я сразу же осознал, что нахожусь уже не в своей стране, а где-то в совершенно чужом месте. И все же, казалось, будто это не совсем Мексика, а какое-то пограничье между двумя странами. Своего рода чистилище, ненадежно спрятанное в тени между Раем и Адом. Казалось, мне не выиграть ни там и ни там. Страх нарастал во мне, в каком бы направлении я ни шел.

В конце концов я наткнулся на отель Pacífico Dormitar, что, как я позже узнал, в переводе означало «Мирный сон», и снял там номер. В этой темной убогой дыре, расположенной рядом с ветхой прачечной, была грязная стойка регистрации, обслуживаемая беззубым местным, гнилые деревянные ступени, едва прикрытые отслаивающейся краской стены и потолки и маленькие обшарпанные номера. Запах сигарет, сигар, пота, секса, дешевого алкоголя, рвоты — с легкой примесью мочи, для разнообразия, — висел в воздухе не только в коридорах, но и в номерах.

До ночи было еще далеко, но она стремительно приближалась. Я решил рухнуть на кровать с парочкой бутылок холодного пива, которые купил в магазине неподалеку, и попытаться понять, как, черт возьми, я здесь оказался. Двумя днями ранее я был в Ютике, без денег, гадая, как продать следующую книгу. А теперь находился на другом конце континента, в мерзком номере, и пытался психологически подготовиться к путешествию по темным улицам и задворкам Тихуаны, в поисках никого другого, как Джейми Уилера, и какого-то мужика по имени Руди Боско.

Я не чувствовал здесь присутствия Мартина. Конни Джозеф говорила, что чувствовала, но я — нет. Я, наверное, находился к нему ближе, чем когда-либо за все эти годы, но это ничего не меняло. Однако он был здесь. Он был здесь. Где-то за городом, всего в нескольких часах езды, укрывшийся в заброшенной старой церкви, с последователями, возможно готовыми убить или умереть за него в любой момент. Каким-то образом он узнал, что Конни Джозеф находится в Тихуане. И послал людей — своих людей — калечить и мучить ее. И никто не знает, что он сделал с Томпсоном — ее предшественником. Я задался вопросом, не ждет ли меня такая же судьба. Неужели я в скором будущем тоже исчезну с лица земли, став частью печальной статистики, или вернусь домой разбитой оболочкой? Неужели моя дочь вырастет и за всю жизнь так и не поймет, зачем я на самом деле приезжал сюда и что со мной случилось?

Даже при всем, что я знал, сложно было увязать все это воедино. Будучи мальчишкой, я помог Мартину убить человека, но не мог себе представить, как он прячется в пустыне, практикуя черную магию, кровавые сатанинские ритуалы и некромантию. На протяжении многих лет я так усиленно старался забыть о нем, залитом кровью и размахивающем тем мечом под дождем, что почти удалил его из своего сознания. Почти, но не полностью. Как правило, я продолжал видеть его ребенком, подростком, которого я знал — уже тогда обладающим определенной харизмой — но не человеком, способным на убийство. В конце концов, оно произошло случайно. Разве не так? Я видел Мартина на видеокассете, слышал, как он бормочет, чувствовал его безумие в каждом зернистом кадре, промелькивающем у меня перед глазами. Но все еще не мог осмыслить это.

Как и ночь убийства шрамовника, все это казалось каким-то нереальным.

Сегодня ночью в городе случилось кое-что плохое…

Я выпил еще немного пива, вытер пот со лба и вспомнил, как Мартин кружил вокруг упавшего шрамовника. Вспомнил, как он, пусть и напуганный и растерянный не меньше нас с Джейми, наслаждался властью, дарованной ему тем же страхом. Наслаждался, вцепившись в нее всеми силами. Возможно, продолжает держаться за нее спустя все эти годы. Возможно, он никогда и не отпускал ее, а вместо этого оттачивал и полировал, пока не стал тем, кто он есть сейчас.

Если они с Джейми вернулись и откопали рюкзак, как планировали, возможно, у Мартина все еще были те вещи. Меч… и книга…

Символ на обложке заставил меня снова вспомнить изувеченный живот Конни Джозеф, тот жуткий рисунок, выжженный у нее на теле.

… И будет еще хуже…

Ярко-голубые глаза шрамовника какое-то время смотрели на меня, затем исчезли в забвении, звуки проливного дождя и далекого грома поглотили жара, голоса, шум машин и музыка с улицы.

Я задался вопросом, неужели и Джанин была где-то тут, неуверенная и напуганная, как и я. С тех пор как я, проснувшись, обнаружил ее исчезновение, наша совместная ночь уже раз восьмой проигрывалась у меня в голове. Я не отпускал эти образы так долго, как мог, позволяя им нежно укачивать меня, словно давно забытой колыбельной.

Когда наступила ночь, я перестал думать о Джанин, допил остатки пива и надел чистую рубашку. Встал перед грязным зеркальцем, висящим над столом, и принялся водить расческой по остаткам редеющих и потных волос. Распрямил грудь, попробовал разные позы, в надежде, что могу выглядеть брутальней или крепче, чем есть на самом деле. Затем порепетировал пару фраз, которыми, как мне казалось, я мог бы воспользоваться. Немного посгибал руку. Казалось, она полностью зажила с той ночи, когда я поранил ее дома об зеркало. «Кто знает, — подумал я, — может, она мне потребуется». Температура немного упала, но было все равно жарко, поэтому я решил оставить куртку в номере. Я задвинул чемодан под кровать, в надежде, что никто не вломится и не украдет ничего за время моего отсутствия. Закурив сигарету, какое-то время таращился в зеркало. Писательские шестеренки продолжали крутиться в голове без моего согласия, фиксируя все это в памяти, записывая и выстраивая сюжеты, которые могут потребоваться мне позже. Продолжая обильно потеть и борясь с недосыпом, я решил, что мог бы выглядеть и хуже. Но вместо того, чтобы зацикливаться на этом, заставил себя выйти за дверь и спуститься на тротуары ночной Тихуаны.

* * *

Улицы в этом районе были узкими, грязными и шумными. Я остановился возле отеля и какое-то время курил, впитывая в себя все это. Как и большинство городов, Тихуана становилась по ночам совершенно другой.

Полная, похожая на нищенку женщина тащила огромный холщовый мешок с грязным бельем. Я проследил, как она вошла в прачечную, затем сошел с тротуара и решительным шагом двинулся вдоль улицы, будто точно зная, куда иду. Трафик стал еще более плотным, проспект заполнился машинами, и те, которые были припаркованы по обе его стороны, лишь сильнее затрудняли движение. Также я заметил, что на улицах выросло количество людей. В большинстве своем местные, которые распивали спиртное, собирались перед различными заведениями или толпились вокруг грузовиков, из которых неслась музыка. Также вокруг внезапно появилось множество американских студентов, громко орущих и буянящих. Почти все были пьяными или обкуренными. Как и практически в любом крупном городе, здесь непрерывно бурлила жизнь, присутствовал нескончаемый поток людей и вещей. И этот пульс поддерживался энергией человеческих существ и механизмов, пребывающих в постоянном движении. Запахи, шум, висящее в воздухе ощущение опасности, лица людей, мимо которых я проходил, — все слилось воедино, формируя осязаемую ауру, которая одновременно бодрила и утомляла.

Повернув за угол, я пересек рынок под открытым небом, где продавались огромные коллекции ковров. Большинство из них были украшены красочными изображениями библейских сюжетов, а продавец с плохим микрофоном, подключенным к еще более поганой акустической системе, с энтузиазмом нахваливал по-испански свои товары прохожим и горстке туристов, остановившимся послушать его презентацию.

Через два квартала мимо пронеслась завывающая сиреной скорая. Казалось, большинство прохожих не обратили на нее внимания. Следующие полчаса я провел, бесцельно бродя вокруг и заходя в различные бары и рестораны, в надежде наткнуться на кого-то, кто смог бы помочь мне отыскать Руди Боско — американца и местного гида, но тщетно. Я называл его имя некоторым местным, однако они либо пожимали плечами, либо изображали непонимание, либо совершенно игнорировали меня. Один юнец, пытавшийся продать мне фрукты, которые таскал с собой в сумке, довольно неплохо говорил по-английски и предложил мне экскурсию по городу по фиксированной цене, но я отмахнулся от него.

В конце короткого переулка какая-то ухмыляющаяся старуха лет восьмидесяти попыталась заманить меня в свою лавку, тараторя на смеси испанского и ломаного английского, при этом возбужденно тыча в уродливые безделушки для туристов и дешевые поддельные сумочки, висящие в витрине. Я молча двинулся дальше, повернул за угол и остановился перед маленьким баром. Из открытой двери на улицу лился красный интерьерный свет, и я услышал традиционную музыку, несущуюся, предположительно, из музыкального автомата.

Я обратил внимание на околачивающегося у входа мужчину. Он выглядел как американец или даже европеец, но определенно не походил на туриста. Лет шестидесяти с небольшим, неприятный и неухоженный. Он был лыс, если не считать седого полукруга в нижней части головы, а покрытое густой щетиной лицо носило чрезвычайно угрюмое выражение. Кожа у него была загорелой и морщинистой, как у человека, проводящего бо́льшую часть времени на открытом воздухе. Одет он был в мятый и грязный серый костюм, который выглядел так, будто в нем спали несколько месяцев. Мужчина беспокойно расхаживал взад-вперед, поглядывая на улицу, будто сам не свой. Я понял его потребность. Вероятно, он был из тех, кто давно находится в городе. Из тех заблудших и измученных душ, у которых редко бывали деньги, и, когда те у них появлялись, они тут же их пропивали, затем возвращались на улицы и в парки и пытались продержаться, пока не подвернется новая удача. Больше всего меня беспокоило то, что в чем-то я не сильно от него отличался. Еще одна полоса неудач или ухудшение проблемы с алкоголем, и меня ждало то же самое.

— Вы американец? — спросил я его.

Притом что я стоял прямо перед ним, он не сразу обратил на меня внимание, поэтому заметно вздрогнул. Но как только смысл вопроса дошел до него, он улыбнулся и кивнул, нервно поправляя лацканы пиджака, будто это могло что-то изменить.

— Да, сэр. Я — американец. Живу здесь с восемьдесят третьего и уже считаю Тихуану своим домом, но да, я действительно американец.

Я обратил внимание на легкий южный акцент. От него не так уж и много осталось, но он проскальзывал каждое третье-четвертое слово.

— Я тоже, — сказал я ему. — Мне нужна кое-какая информация.

— Харди Бруннер, — сказал он, вставая по стойке смирно и протягивая руку. — Чем я могу помочь, мистер…?

— Моретти, — ответил я, нерешительно пожимая ему руку.

Бруннер отреагировал быстрым формальным кивком и едва не щелкнул при этом каблуками. Он походил на персонажа романа Грэма Грина.

— Для меня большое удовольствие и честь познакомиться с вами, сэр.

— Я ищу Руди Боско.

Его остекленевшие глаза сузились, превратившись в узкие щелочки.

— Боско, говорите?

— Да, вы его знаете?

— Дело в том, что моя память… она… она уже не та, что была раньше. — Он дернулся и почесал себе бок. — И у меня внутри все пересохло, но… но иногда, когда я утоляю жажду, с моей памятью происходят чудеса.

Я задумался. Если он разводит меня, в худшем случае придется пропустить с ним по стаканчику.

— Ладно, — согласился я. — Идемте.

В баре имелось множество бильярдных столов, длинная стойка и несколько столиков со стульями в дальней его части. Красное свечение было внутри более интенсивным, имело легкий фиолетовый оттенок и окутывало все пурпуром. Игра шла лишь за одним из бильярдных столов, и за стойкой почти никого не было. Внутри музыка звучала гораздо громче, поэтому мы заняли два стула в дальнем конце стойки, где имели бы возможность слышать друг друга.

Я закурил сигарету и, заметив, с какой тоской Бруннер смотрит на нее, вытряхнул из пачки еще одну и предложил ему.

— Спасибо, — быстро произнес он. — Большое спасибо.

Дав ему прикурить, я жестом подозвал бармена и заказал четыре шота текилы. Он выстроил их в ряд на стойке перед нами и исчез. Я кивнул Бруннеру, и он с жадностью схватил один и опрокинул в себя.

— Начинаете что-нибудь вспоминать? — спросил я.

— Начинаю, сэр. — Он вытер рот и с облегчением вздохнул. — Мы с мистером Боско не то чтобы являемся близкими друзьями, но знаем друг друга. Тихуана, конечно, с годами изменилась, но в конечном итоге так и осталась маленьким приграничным городком для таких давних эмигрантов, как мы. И мы, как правило, знакомы — или как минимум слышали друг о друге. Понимаете, не то чтобы я сравниваю себя с мистером Боско. Мы совершенно разной весовой категории, так сказать. Но хочу заметить, что мы оба живем здесь очень давно. — Он потянулся за очередным шотом, но замешкался, пока я не дал ему добро. Потом схватил его со стойки и проглотил содержимое. — Я могу отвести вас к нему. Это недалеко. Если он не на работе, мы его найдем. Он там почти каждую ночь.

Я взял один шот себе, а другой придвинул к Бруннеру. Тот прикончил его, не успел я поднести свой к губам. Когда мы вернули стаканчики на стойку, я наклонился к нему. Вблизи от него несло давно немытым телом.

— Тебе лучше не шутить со мной, Харди. Я пытаюсь сейчас нормально к тебе относиться, но, если будешь водить меня за нос, тебе будет больно. Понимаешь?

Лицо старика осунулось, будто я нанес ему смертельную рану, и я сразу же ощутил себя куском дерьма.

— Нет никакой необходимости… уверяю вас, я… я определенно не стал бы поступать так со столь порядочным джентльменом, как вы. Даю слово, а мое слово — кремень, сэр…

— Ладно, ладно, — с усмешкой произнес я. — Пошли.

* * *

Я последовал за Харди Бруннером по многолюдным улицам, мимо осла на углу, привязанного к маленькой пестрой тележке, хозяин которой взимал с людей плату за то, чтобы сфотографироваться рядом с усталым животным или верхом. Время от времени гудели автомобили, перекрывая грохот музыки и шум толпы, но Бруннер шел на автомате, будто совершенно не замечая окружающего. Было видно, что он знает наизусть все улицы и переулки, но через несколько минут во мне начало усиливаться подозрение насчет него. Когда я уже хотел задать ему вопросы, он повел меня через небольшую площадь, где стояло несколько торговых палаток с футболками, дешевыми солнцезащитными очками, мексиканскими одеялами, сувенирными сомбреро и тому подобным барахлом. Мы прошли мимо торговцев на другую улицу, и через квартал Бруннер остановился у входа в какой-то ресторан, выглядящий как пережиток пятидесятых. К полу вдоль пошарпанной стойки был привинчен ряд дешевых виниловых стульев с полуспинками. За стойкой стояло множество серебристых приборов, которые в США считались бы антиквариатом, и открытый гриль, над которым огромной кулинарной лопаткой орудовал потный, одетый в белое повар со свисающей изо рта сигаретой. Висящая над ним лампа желтого свечения жужжала каждые несколько секунд, поджаривая мух, а из крошечного динамика стоящего неподалеку старого транзистора играла музыка.

За стойкой сидели несколько местных — темнокожие, устало выглядящие мужчины в джинсах, грязных, потных футболках, бейсболках с сеткой и соломенных шляпах. Кабинки пустовали, но за одним одиноким столиком в дальнем конце помещения, под висящей на стене старой вывеской «Кока-кола», сидел в кресле и читал газету какой-то мужчина.

Еще до того, как Бруннер указал на него, я понял, что это Руди Боско. Одетый в черные джинсы и белую, расстегнутую до живота безрукавную рубашку, он выделялся среди остальных. И все же, если б я не искал его, он, вероятно, остался бы незамеченным. Его закинутые на стол ноги были облачены в поношенные и грязные черные ботинки. А из-под потрепанной и выцветшей ковбойской шляпы торчали темные, с седыми прожилками волосы. В одно ухо были продеты два золотых кольца, с другого — свисал золотой крест. Загорелая, грубая кожа лица была покрыта легкой щетиной и блестела от пота. Несмотря на феноменальную физическую форму, Боско выглядел старше, чем я ожидал. Я решил, что ему глубоко за пятьдесят. Рядом с ним сидел мексиканец лет тридцати, который уже обратил на нас внимание. Невысокий, но жилистый, с плохой кожей и маленькими темными глазками. Черные волосы были убраны назад и заплетены в толстую тугую косу, доходившую до середины спины.

— Боско — тот, что слева, — сказал Бруннер. — Тот, что поменьше, — его партнер. Гадкий паренек, с которым по возможности лучше не портить отношения.

Я вытащил из кармана кусок бумаги, на котором ранее записал адрес и название массажного салона и бара, где, со слов Джанин, можно было найти Джейми.

— Еще одно, — сказал я, показывая Бруннеру бумажку. — Знаешь, где это?

— Zorro Rosa… «Розовая лиса»? — Бруннер прочистил горло и нервно поправил несуществующий галстук. — Знаю.

— Я ищу еще одного парня, его зовут Уилер. Американец, бывший священник. Знаешь такого?

— Боюсь, никогда о нем не слышал.

Я ему поверил.

— Он живет в городе уже какое-то время, может, год.

— Если он в Тихуане, я смогу найти его.

— Известно, что он часто бывает в том месте.

— Я могу отвести вас туда, но, признаюсь, после всей этой прогулки у меня так пересохло во рту, сэр, что я вынужден снова полагаться на вашу доброту и щедрость…

— Хорошо, — сказал я, незаметно вытаскивая из кармана двадцатку и протягивая ему. — Возьми себе выпить и что-нибудь поесть. Встретимся здесь через пятнадцать минут. Я не планирую задерживаться. Ты отведешь меня туда, поможешь найти Уилера и получишь еще пятьдесят, договорились?

Глаза старика засияли, будто он только что сорвал куш на игровом автомате. Задрав рукав пиджака, он посмотрел на побитые часы, которые, казалось, не работали уже много лет.

— Будьте уверены, сэр, я буду здесь ровно через пятнадцать минут и сопровожу вас в «Розовую Лису».

Он продолжал благодарить меня и что-то бормотать, но я уже двинулся к столику, за которым сидели Руди Боско и его партнер.

Я был в паре футов от них, когда мексиканец медленно встал и преградил путь. Он уставился на меня не говоря ни слова.

— Мне нужно поговорить с мистером Боско, — произнес я.

Боско посмотрел на меня из-за верхнего края газеты.

— Что вы хотите?

— Руди Боско? — спросил я.

— Он самый.

— Меня зовут Моретти. У меня к вам деловое предложение.

— Что за предложение, босс?

— Я хочу вас нанять.

— Нанять для чего?

— Могу я присесть?

Боско сложил газету и отбросил ее в сторону, но остался сидеть, отклонившись назад с закинутыми на стол ногами. Со скучающим видом он указал на кресло напротив себя.

Как только его партнер отошел в сторону, я сел.

— Американец? — спросил он.

— Да.

— Я тоже. Из-под Филадельфии. Но давно уже не пересекал границу. Были кое-какие трудности. Понимаете, о чем я?

Я кивнул:

— Если я правильно проинформирован, вы специализируетесь на сопровождении людей по Мексике и обеспечении безопасности?

— Да, иногда я помогаю путешественникам, — с напускной скромностью ответил он. Голос у него был тихим и хрипловатым. И хотя казалось, что ему необходимо принять душ, его мускулы и самоуверенное поведение оказывали сильное и в каком-то роде обезоруживающее воздействие. — К счастью для тебя, в данный момент я доступен. Что за работа?

— Пару месяцев назад сюда приезжал частный детектив, чтобы нанять вас, — сказал я.

В выражении лица Боско произошло легкое, но заметное изменение, однако больше он никак не отреагировал.

— Женщина, которую звали Конни Джозеф, — добавил я.

— Кто?

— Прекратите валять дурака. Я здесь, чтобы закончить начатое ею дело.

Он выглядел удивленным.

— Ладно, крутыш, я помню ее. И что с того? Она хотела, чтобы я отвез ее по Коридору к какому-то… парню.

— А теперь я хочу, чтобы вы отвезли меня. Говорят, вы — единственный, кто может взяться за эту работу, единственный, кто может ее выполнить.

— Наверное, так оно и есть. Я отвез бы эту бабу, но она передумала перед самым отъездом. Слышал, она вляпалась в какое-то дерьмо. Я смог бы защитить ее, будь мы в дороге, но мы так никуда и не поехали.

— От чего ей требовалась защита?

— Это — опасный город, разве ты не слышал?

— Но Мартин же живет не в городе. Не так ли?

— Мартин?

— Я так понимаю, сейчас его называют Отец.

Боско какое-то время молча смотрел на меня.

— Да, — наконец сказал он, вытирая пот с лица тыльной стороной руки. — Он живет не здесь. Насколько я знаю — если этот Мартин вообще существует — он живет где-то далеко за чертой города. Речь идет о трех днях езды. Опять же, здесь ему нельзя находиться. У этого парня нехорошая репутация. О нем и его группе давно ходят разные слухи. Некоторые в тех местах считают его легендой. Дело в том, что нет никого, кого я знаю — а я знаю всех, — кто когда-либо видел его. Говорят, он никогда не покидает свой лагерь. Но я слышал, что некоторые его последователи время от времени приезжают в город по той или иной причине. Но они всегда очень быстро исчезают, возвращаются обратно, к своим делам. Черт знает чем они там занимаются. Их тоже мало кто видел. А те, кто видел, предпочитали держаться от них подальше. Если б не они, многие даже не поверили бы в его существование. Некоторые по-прежнему не верят. Но полно тех, кто верит. Он как призрак, понимаешь? Безумный дьявол-гринго. Страшилка, чтобы держать местных в узде и заставлять их ходить в церковь, а детишек — читать молитвы перед сном. Предположительно, он практикует negro brujeria. Черную магию. Здесь люди верят в подобное дерьмо, и не только деревенщины. Я говорю о бизнесменах, политиках, кинозвездах, даже полицейских. Многие верят в защиту через очищение и различные магические ритуалы. В Мексике много всяких шаманов, здесь это целая, мать ее, индустрия. Но об этом ублюдке говорят со всей серьезностью. Полиция не хочет с ним связываться. Даже федералы. Они все просто смотрят в другую сторону. Считают, что раз он занимается своими делами где-то у черта на рогах, то им нет никакого резона вмешиваться. Он не будет доставлять им неприятности, если они не будут его донимать, поэтому они спустили все на тормозах. Люди здесь все еще боятся дьявола, Моретти. Кроме того, они по уши заняты выживанием во всех этих нарковойнах, бушующих сейчас вдоль границы. И не будут возиться с каким-то черным колдуном.

Я пытался казаться таким же хладнокровным, как и он.

— Я все понимаю, но этот парень — мой старый друг. Мне нужно, чтобы вы отвезли меня туда. Хочу с ним переговорить.

— Вы с ним друзья?

— Раньше были, давным-давно.

Он улыбнулся глазами.

— Вы — сатанист?

— Нет. Я — никто. Просто парень.

Как ни странно, мой ответ его удовлетворил.

— И вы хотите с ним переговорить?

Я кивнул.

— Зачем на самом деле ты хочешь туда ехать?

— Это касается только меня, — сказал я ему. — Так вы можете отвезти меня или нет?

Он уронил ноги со стола и сел прямо.

— Я могу делать, что хочу. Вопрос, буду ли. Если хотя бы половина историй о том, что там происходит, правдивы, я буду рисковать жизнью, взявшись за это дело. С этим у меня проблем нет, поверь мне — такая уж у меня работа — но я не хочу связываться с чем-то, не зная деталей. Я служил во Вьетнаме, понимаешь? Был в натуральном дерьме, слышишь? Меня нелегко напугать, потому что я не из пугливых, босс, но я не делаю ничего вслепую. Может, ты везешь туда наркотики? Может, именно ими они себя и поддерживают? Может, везешь оружие или информацию — не знаю, да и мне плевать. Но мне нужна правда, чтобы я понимал, с чем имею дело и как мне действовать, чтобы сохранить жизнь тебе и себе. Понимаешь?

Я вздохнул, порядком устав от всех этих игр.

— Меня наняла его семья в Штатах, ясно? Чтобы я нашел его и попробовал привезти домой.

— Привезти его домой? Ты шутишь?

— Нет.

Какое-то время Боско чесал себе шею. Его голые загорелые руки бугрились мышцами и вспученными венами.

— Я не знаю точно, — сказал он, — и нам это ни за что не узнать, пока мы не попадем туда, но говорят, что он со своими последователями живет в са́мом конце Коридора. El Corredor de Demonios.

— Коридор Демонов, — сказал я. — Так я слышал.

— Это долгий и опасный путь. Некоторые считают, что дорога проклята.

— А вы как считаете?

— Я считаю, что отвезти тебя туда будет стоить десять штук.

— Я заплачу пять. Такую цену вы называли Конни Джозеф.

Он сложил на груди могучие руки, затем наклонил голову в сторону невысокого мексиканца, который подошел к столику и теперь стоял, тупо таращась на меня.

— Я работаю с партнером. Это — Гуляка. Гуляка Ганджубас.

— Ну и имечко.

Выражение лица Гуляки оставалось бесстрастным. Его руки украшали многочисленные татуировки, а открытый кожаный жилет едва скрывал те, которые покрывали его торс, включая огромное изображение Девы Марии на груди. Все они были выполнены черными чернилами, без дополнительных цветов, но обладали невероятной детализацией.

— Как видишь, он — душа гулянок, а еще знает толк в хорошей «гандже». Поэтому имя соответствует. Да и вообще, какая тебе разница, как его зовут?

— Мне — никакой, но предложение остается в силе. Пять штук. Чем ему платить — ваша проблема.

— Вот что я вам скажу. Разделим разницу, и получится семь с половиной.

«Черт с ним, — подумал я, — все равно это не мои деньги».

— Хорошо.

— Отлично. — Боско кивнул. — Путь может оказаться действительно трудным, чтоб ты знал. Я был там всего пару раз, но этого оказалось достаточно. Никогда не знаешь, на что там наткнешься. Уверен, что тебе оно надо?

— Думаете, если нет, был бы я здесь?

— Просто пойми кое-что. Ты нанимаешь меня, чтоб я отвез тебя туда и вернул целым и невредимым. Это значит, что, пока мы в дороге, я — главный. Ты должен меня слушаться, ясно? Будешь делать то, что я скажу, и когда скажу. А как только мы доберемся туда — если доберемся — и найдем этого сукина сына, каждый сам за себя. Если кто-то загонит нас в угол или будет валять со мной дурака — тебя это тоже касается — я вынужден буду принять крайние меры. Мы поняли друг друга?

— Поняли.

— Это просто чтоб ты знал. Поэтому, если у тебя есть для меня какие-нибудь сюрпризы, говори сейчас.

Повар у гриля что-то прокричал. Гуляка подошел вразвалочку к стойке, взял бутылочку острого соуса, тарелку с рисом, бобами и жаренным на гриле фаршем и поставил перед своим партнером.

— У тебя есть какие-либо проблемы с мексиканскими властями? Что-то, о чем мне нужно знать?

— Нет.

— Ты определенно не коп, но и на частного детектива не тянешь.

— Я — парикмахер, это что-то меняет?

— Ты прав. — Боско пожал плечами. — Когда хочешь поехать?

— Как можно скорее.

— Мои деньги при тебе?

— Получите утром.

— Отлично. — Он вытряхнул обильное количество острого соуса на тарелку, помешал еду вилкой и принялся засовывать себе в рот. — Тогда уезжаем завтра. Будь налегке, поедем в «Ленд-Ровере». Если хочешь взять с собой оружие или что-то противозаконное, это нормально, только скажи мне заранее.

— Никакого оружия, ничего противозаконного.

— Хорошо. — Он пожал мне руку. Хватка у него была крепкой, почти болезненной. — Где ты остановился?

Я назвал ему адрес.

— Господи, ну и гадюшник, — рассмеялся он со ртом, полным риса. — Утром будь готов. Скажем, часов в одиннадцать. Отдаешь мне деньги, и мы отправляемся в путь.

— Откуда мне знать, что я могу вам доверять? Что сложного в том, чтобы взять деньги, вывезти меня в пустыню и выбросить где-то там?

— Да, ничего сложного. Действительно. — Он вздохнул и вытащил что-то вилкой из зубов. — Только я — профессионал. И горжусь этим. Я делаю работу, за которую мне платят. В этом смысле я старомоден.

— Чтобы у вас не возникло глупых мыслей, мои работодатели в Штатах знают про вас и в курсе, что я собираюсь вас нанять. Если я исчезну, вам придется…

— Да никому не будет никакого дела, если ты исчезнешь, босс. — Он усмехнулся себе под нос. — Где, по-твоему, ты находишься? Там, куда мы едем, совершенно другой мир. Можно сказать, другая планета. Не беспокойся насчет этого. Я не собираюсь никого накалывать. В конце концов, это же не я тебя нашел, верно? Ты пришел ко мне. Так тебе нужны мои услуги или нет?

— Да, — сказал я, — вы наняты.

Мышцы на шее и плечах у него расслабились, и он наклонился над едой, облокотившись одной рукой об стол.

— Ладно тогда. Послушай, будешь со мной честен, и я тебя прикрою, ясно? Я здесь лучший, босс. Хочешь попасть туда? Я отвезу тебя. Возможно, будет непросто, но я сделаю свою работу. И все это время буду самым лучшим твоим другом. Но от тебя я ожидаю такой же ответственности. У меня здесь так это работает. Утром мы заедем за тобой. Если не появишься, опоздаешь, если у тебя случится понос или ты проспишь, или любым другим способом сорвешь время отъезда, сделка будет отменена, и ты останешься ни с чем. Но ты все равно будешь должен мне половину за то, что доставил мне неудобства и потратил мое время. Если мне придется тебя разыскивать, ты будешь мочиться кровью и потом очень долго кормиться через соломинку, понятно?

— Понятно.

Он опустил взгляд на тарелку и продолжил есть. Разговор был закончен.

Когда я встал, чтобы уйти, он сказал:

— Приятно иметь с тобой дело, Моретти.

«Что ж, скоро узнаем, так ли это», — подумал я.

9

Я стоял на углу напротив ресторана и ждал Харди Бруннера. Руки у меня снова начали дрожать, но я не был уверен, было ли желание выпить тому причиной. После встречи с Боско все стало похожим на игру с огнем и от этого еще более реалистичным. Я не привык иметь дело с подобными людьми и ситуациями. Чувствовал себя здесь совершенно чужим и беспомощным. Писать о подобных вещах и испытывать их на собственной шкуре — две огромные разницы. Какого черта я здесь делаю? Почему согласился на это? Я должен был отказаться от этого безумия, какую бы цену мне ни предлагали. Но всю свою жизнь я пытался подавить воспоминания, и так больше не могло продолжаться. С годами это вышло из-под моего контроля, как и все остальное. В моем мире обитали смертоносные твари, прячущиеся в тени. Наблюдали, просчитывали варианты, тянули время и изводили меня. Я должен был остановить их… должен был остановить это… или погибнуть в бою.

Словно в ответ, в уши мне ударили нечеловеческие вопли шрамовника. К счастью, они были поглощены шумом улицы и быстро смолкли. Я почувствовал лишь, как привычный ужас впился мне в позвоночник подобно тесаку, одним сильным ударом отделяющему плоть от костей.

Когда начало казаться, что Бруннер появится нескоро — если вообще появится, — я улучил минутку, чтобы максимально собраться с мыслями. Затем снял с ремня сотовый, который дала мне Джанин, и набрал единственный номер, сохраненный в его памяти — ее собственный.

После шестого гудка она ответил:

— Фил?

Связь была неважной, и тем не менее мне удалось расслышать ее тяжелое дыхание.

Я зажал ладонью свободное ухо, чтобы заглушить шум улицы.

— Да, это я.

— Ты в порядке?

— Я в Тихуане, так что делай выводы.

— Что происходит?

— Почему ты так тяжело дышишь?

— Я была в душе, и мне пришлось бежать к телефону, — ответила она с легким раздражением в голосе. — Что происходит?

Стараясь не представлять себе ее, завернутую в одно лишь полотенце, с мокрыми волосами и каплями воды, стекающими по плечам, я рассказал, что заручился услугами Руди Боско и что уезжаю утром. Мне нужны были лишь наличные.

— Утром я все улажу, — заверила она меня. — Сервис, которым я пользуюсь, выполняет перевод мгновенно, поэтому задержек быть не должно.

— Кстати, его цена возросла. Он хочет семь с половиной.

Вместо того чтобы возразить, она своим деловитым профессиональным голосом сообщила мне название и адрес банка, в котором будут ждать переведенные средства.

— Джейми Уилера еще не нашел, — добавил я, — но работаю над этим.

Молчание, а затем:

— Фил, я… послушай, насчет той ночи, я…

— Не переживай насчет этого.

Сердце у меня начало колотиться как у школьника. И я видел перед собой лишь ее тело, ее глаза, ее руки, гладящие меня в темноте. Не знаю, что она собиралась сказать, в любом случае я не был еще готов услышать это. Я нуждался в воспоминаниях о той ночи, о ней… и о себе… Они поддерживали меня.

— Поговорим, когда я вернусь.

— Будь осторожен, хорошо?

— Я свяжусь с тобой, как только смогу.

В ответ я услышал шипение, и на мгновение мне показалось, что я потерял ее.

— Пока, Фил.

Мне не понравилось, как она это произнесла.

— До связи.

Закрыв телефон и разорвав эту тонкую, протянутую между нами нить, я отвлек себя взглядом на часы. Бруннер опаздывал уже на пятнадцать минут. Липкий от пота и голодный, я начинал терять терпение. Вдобавок ко всему, мимо меня пронеслась толпа пьяных студентов, орущих во все горло и ведущих себя чрезмерно нагло, будто они думали, что это круто. За ними пожилая пара туристов нервно протискивалась сквозь толпу, вцепившись друг в друга. Судя по их виду, они собирались убить своего турагента, едва вернутся домой. Бледный немолодой американец с уродливым зачесом прошел мимо, словно карикатурный педофил на охоте.

Чем дольше я стоял, тем сильнее волны мексиканцев и американцев захлестывали улицы. Я наблюдал за проплывающими мимо лицами, и подозрение во мне стремительно нарастало. Ночь изменила все. Если раньше я не ощущал здесь Мартина, то теперь понял, что это скорее вопрос перспективы, поскольку моей целью здесь был уже не Мартин. Не совсем он. Он стал кем-то другим, возможно даже чем-то другим. Любой мог представлять потенциальную угрозу. Любой мог быть тем, кто подослан сюда помешать мне добраться до него. Мартин знал, что я здесь, — в этом я не сомневался. В Тихуане у него были глаза, и они следили за мной, сверлили меня взглядом и проникали глубоко внутрь. Возможно, он находился в нескольких милях от меня, но он был здесь. Я чувствовал у себя на затылке его теплое и ровное дыхание, чувствовал, как его пальцы, словно змеи, скользят у меня по груди и по горлу.

Лицо Мартина вспышками появлялось передо мной, сочащееся дождевой водой и кровью.

Едва я бросил сигарету и раздавил ее носком ботинка, как из толпы появился Бруннер. Хотя от него смердело выпивкой, я заметил несколько новых жирных пятен на его пиджаке и на без того грязной рубашке. Так что, по крайней мере, часть денег, которые я ему дал, пошла на еду.

— Прошу прощения за опоздание! — воскликнул он, подбираясь ко мне боком. — Но поскольку у меня довольно доверительные отношения с некоторыми сотрудниками «Розовой Лисы», я решил ненадолго туда завернуть.

Бруннер был настоящей золотой жилой, но слушать его было утомительно.

— И?

— Я поинтересовался насчет человека, которого вы ищете, но, как понимаете, к подобным вопросам нужно подходить деликатно и с максимальной осторожностью. Даже те из нас, кто живет здесь, в Тихуане, ведут себя неприметно. Все мы — призраки без имени, без прошлого и без будущего. Важна лишь сегодняшняя ночь. — Он улыбнулся, продемонстрировав карамельного цвета зубы. — А завтра все будет уже по-другому. Такова жизнь, сэр. Здесь, в этом приграничном городе…

— Очень поэтично, Бруннер, — сказал я, беря его за руку и ведя в толпу. Поток подхватил нас, и мы понеслись в нем, как в реке, текущей вдоль тротуара. — Ближе к делу. Что ты узнал?

— Да-да, конечно. Вынужден доложить, что вашего мистера Уилера там не было. Однако ваша информация соответствует действительности. Известно, что он часто посещает данное заведение. — Пока мы шли, Бруннер вытащил из внутреннего кармана пиджака чудовищно грязный носовой платок и вытер со лба пот. — Вполне возможно, что он появится там позже. Никаких гарантий, но мне кажется, сейчас это будет простая игра в выжидание. Насколько я понимаю, рано или поздно он появится.

— Мне этого недостаточно, — сказал я ему. — Нам нужно найти его сегодня. Утром я уезжаю из города. Кто-то из тех, кто там работает, знает, где он живет или где я могу найти его?

— Не сомневаюсь, что мы сможем заполучить эту информацию. — Бруннер поднял вверх искривленный артритом палец. — Конечно же, проблема только в финансировании, сэр.

— Финансирование — это не проблема, — резко сказал я. — Просто отведи меня туда.

По дороге я купил в каком-то ларьке буррито с колой и стал есть, пока мы пробирались сквозь толпы людей. Я ожидал, что мой желудок не примет такую еду, но оказалось довольно вкусно. К тому времени как мы дошли до конца бульвара и повернули на другую улицу, я закончил с трапезой. Бруннер остановился перед открытым дверным проемом. Я поднял глаза. Над входом гудела розовая неоновая вывеска в форме одетой в сомбреро лисы, на кончике пушистого, торчащего вверх хвоста которой болталась женская туфелька на шпильке. Вместо двери висела занавеска, а рядом с ней сидел на стуле и раздавал листовки толстый ухмыляющийся мексиканец.

Я проследовал за Бруннером за занавеску и оказался в убогом, тускло освещенном баре, где пахло потом, сигаретным дымом и спиртным. Вдоль стен теснились кабинки, а в центре помещения находилась длинная стойка со стульями по обе стороны от нее. Худая, но грудастая, скверно накрашенная стриптизерша лет двадцати с небольшим, в красном, усыпанном блестками бикини расхаживала по стойке. Со скучающим видом она медленно пританцовывала под мелодию, звучащую из дребезжащих потолочных динамиков. Время от времени она встряхивала гривой сильно начесанных, угольно-черных волос и настолько близко подходила к разноцветным лампочкам, вмонтированным в стойку, что становились видны многочисленные растяжки и шрам от кесарева сечения.

Сидевшие за стойкой и по всему заведению мужчины с осоловелыми глазами почти не обращали на нее внимания. Лишь некоторые махали деньгами и жестом просили ее снять бюстгальтер. Как только девушка это сделала, посетители оживились, но сама она, казалось, оставалась такой же безучастной. Ее болтание грудями предполагало быть эротичным, но вместо этого получалось грустным и удручающим. Боже, это же чья-то мать. Я мог лишь представить, насколько ужасной была ее жизнь за пределами этого жуткого места. «Еще одна тонущая душа», — подумал я.

«Грехи всего мира», — прошептал шрамовник.

Полагаю, где-то в моем сознании еще оставалось рыцарство, и я сказал себе, что должен что-то сделать, чтобы помочь этой бедной забитой женщине или как-то спасти ее. В идеальном мире это имело смысл и казалось настолько правильным, что происходило почти инстинктивно, как чувство, которое я часто испытывал, когда видел бездомного или жертву безысходности. Но в данном случае я ничего не смог бы сделать. Она б не доверилась мне и не приняла бы помощь, даже если б я предложил. Мы все — лишь фигурки в игре, исход которой уже определен, и каждый из нас играет свою роль. Остальное — фантазии и домыслы, которые мы рассказываем себе по ночам, когда смотрим на пустые потолки и надеемся, что где-то в той тьме Бог еще слушает нас. А может, мы рассказываем себе все это на тот случай, если Он все слышит. В конце концов, мы делаем это лишь для того, чтобы нам стало легче, пока мы обращены спинами друг к другу.

Как только мы сели за столик в дальней части бара, Бруннер подозвал официантку, заказал два пива и что-то ей шепнул. Та посмотрела на меня, даже не пытаясь сделать это скрытно. Хотя ее пренебрежение к Бруннеру, казалось, перевешивало даже ее недоверие ко мне, она быстро кивнула и ушла.

Я перегнулся через стол.

— Что вы узнали?

— Она отведет меня в подсобку, переговорить с Дамитой, женщиной, знакомой с человеком, которого вы ищете, и знающей, где он. Дамита — здешняя массажистка. — Он подмигнул. — Ее имя означает «маленькая принцесса». Она совершеннолетняя, но выглядит как подросток, и, судя по всему, мистер Уилер имеет определенные склонности в этой области. Конечно же, мне придется заплатить ей за информацию, а еще за время, которое она уделит.

— Сколько?

— Скоро узнаем.

Закончилась одна песня и началась другая. На стойке танцевала все та же стриптизерша.

Через несколько минут официантка вернулась и поставила на наш столик два пива. Я заплатил ей, в том числе щедрые чаевые. Вместо того чтобы поблагодарить меня, она что-то сказала Бруннеру, а затем жестом попросила его следовать за ней.

— Мне потребуется сто долларов, — сказал Бруннер.

— Чушь.

Лицо у него перекосила испуганная улыбка, как у ребенка, пойманного на лжи.

— Э-э, может, я смогу уговорить ее на пятьдесят.

Я небрежно сунул ему под стол наличные. Когда его грязная лапа вцепилась в них, я схватил его за запястье.

— Даже не думай взять деньги и улизнуть через черный ход, Бруннер. У тебя есть пять минут, чтобы добыть мне информацию.

Он побледнел.

— Я думал мы отошли от подобных необоснованных обвинений. При всем уважении, я делаю все возможное, чтобы предоставить вам услуги высочайшего качества, а вы…

— Часики тикают, — сказал я, постучав по циферблату своих часов.

Не говоря больше ни слова, он одним глотком выпил свое пиво и поковылял вслед за официанткой. Я проследил, как они оба исчезли в темном коридоре в дальнем конце помещения.

Четыре минуты и тридцать восемь секунд спустя Бруннер с возбужденным видом вернулся к столику.

— Миссия выполнена, сэр!

— Ты раздобыл информацию или просто немного развлекся?

Взяв сигарету из моей пачки на столе, он с дьявольской ухмылкой сунул ее в уголок рта.

— И то и другое.

* * *

Через несколько кварталов мы с Бруннером покинули оживленные улицы и оказались в коротком переулке. Тихий, почти безлюдный, он выглядел довольно зловеще. В одном его конце располагалась большая церковь, в другом — ветхая продуктовая лавка. Между ними стояли многочисленные темные пустые здания. Посередине находилась небольшая бетонированная площадка с тремя деревянными скамейками. Тусклый свет лился сквозь открытую входную дверь магазина на улицу, образуя на тротуаре что-то похожее на небольшой прудик. Казалось, это был единственный признак жизни здесь. В конце улочки, по другую сторону от потрескавшегося тротуара, асфальт уступал место бурой мертвой траве. Дальше раскинулось старое кладбище, с древними, обветренными надгробиями и крестами.

Бруннер остановился на углу возле ветхого двухэтажного здания с испанской крышей, напоминающего то ли многоквартирный дом, то ли пансионат. Старик указал на узкую лестницу в центре здания.

— Здесь, — сказал он. — Дамита сказала, второй этаж, первая дверь слева.

Я глубоко вздохнул и некоторое время просто смотрел на здание. Невозможно было представить здесь Джейми Уилера, которого я знал. Могли ли мы вообразить в наших самых диких кошмарах — много лет назад, еще до случая со шрамовником, когда мы беззаботно росли в маленьком городке Нью-Бетани, что однажды оба окажемся здесь, в этом грязном переулке в Тихуане? Перед глазами у меня замелькали образы из детства, похожие на пленку, крутящуюся в старом проекторе. Солнечный день, и мы втроем у валуна. В траве у дороги лежат брошенные нами велосипеды, а мы несемся по полю, словно рвущиеся в бой солдаты. Мартин со своей пластмассовой «М-16», имитирующий звуки стрельбы, я — с игрушечным пистолетом, а Джейми — в настоящей каске времен Второй мировой, которую он получил в подарок от армейского магазина. Спереди на ней был нарисован большой красный крест, поэтому Джейми всегда изображал санитара. Он никогда не брал в руки оружие, когда мы играли в войну. Не походил на нас с Мартином. Даже в том нежном возрасте мы оба боролись за доминирование. Как два альфа-самца, сражались за одну и ту же добычу, с игрушечным оружием и мальчишеской героикой. Выкрикивали приказы и убивали немцев или японцев (в зависимости от того, кого назначали врагом). Даже тогда в своих агрессивных играх искали ответы, знания и, возможно, искупление. А Джейми тем временем делал вид, что оказывает помощь раненым солдатам, накладывал воображаемые жгуты и вкалывал им в ноги морфин, как мы видели во многих фильмах про войну по дециметровому каналу «Экшен Тиэтер», целый день крутившему кино по субботам и воскресеньям. И я помню, как, пока я вел заградительный огонь, Мартин пытался оттащить его от невидимого умирающего солдата. Кричал ему, чтобы он уходил с нами, поскольку на поле боя стало слишком опасно. «Ты ему уже ничем не поможешь! — прокричал Мартин. — Оставь его, или тоже здесь погибнешь!» Отчаянно пытающийся остановить кровотечение, Джейми ответил: «Тогда я тоже здесь погибну!» А потом Мартин изобразил звук выстрела и ударил костяшкой по санитарной каске Джейми, показывая, что в того попала пуля. Джейми посмотрел на него, разочарованный, но, как всегда, готовый подчиниться. Закатив глаза, он упал в траву и умер. «Пошли», — сказал мне Мартин, со странным выражением лица, которое я тогда не знал, как интерпретировать. Потом я понял, что это — удовольствие быть Богом, тем, в чьей власти решать, кому жить, а кому умереть. Ни объяснений, ни споров, ни дискуссий. Он просто указывал пальцем, и ты падал замертво. «Нам нужно перебраться через это поле!» — Он пробежал мимо меня, стреляя на ходу.

И я последовал за ним.

— Всё в порядке? — спросил Бруннер.

— Да, — ответил я, когда пленка в проекторе рассыпалась и сгорела. — Жди здесь.

— На самом деле, если вы не возражаете, не могли бы мы решить вопрос с моей оплатой? У меня назначена встреча в другом месте, где я…

— Я не буду тебе платить, пока мы его не найдем.

Я знал, что это могла быть афера и Бруннеру нужны его деньги, чтоб он мог свалить, прежде чем я соображу, что лестница ведет в никуда.

— Жди.

Когда я пересек улицу и направился к зданию, оставив Бруннера на тротуаре, какое-то движение на периферии моего зрения отвлекло меня. Из продуктовой лавки в конце улицы появилась одинокая фигура. Она медленно приближалась, прижимая к груди сумку.

Из тени появилось мужское лицо.

Я попятился прочь, будто увидел призрака, и в некотором роде так оно и было. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы убедиться, что это он. Страшно постаревший, но глаза те же самые. Я достал из кармана пачку наличных, вытащил из нее две двадцатки и одну десятку и протянул их Бруннеру.

— Спасибо.

— Не за что, желаю вам удачи, сэр.

Я рассеянно кивнул в ответ, но Бруннер уже поспешно ретировался.

Джейми остановился в нескольких футах от входа в здание и с подозрением посмотрел на меня. В одной руке он держал коричневую сумку с продуктами, а в другой — ключ. Лицо у него покрылось глубокими морщинами, а некогда темные волосы были усыпаны сединой и взмокли от пота. Он давно не брился и выглядел изможденным и мертвенно-бледным. Ростом примерно метр семьдесят, худощавого телосложения — в юности он тоже не отличался полнотой, только осанка у него испортилась. Он сутулился, будто переносил на плечах что-то тяжелое. Хотя мне сказали, что Джейми больше не священник, он был одет в поношенный и мятый черный костюм, черную рубашку и черные туфли — не хватало только пасторского воротничка. И даже со столь небольшого расстояния было сложно сказать, где кончается ночь и начинается он.

Я осторожно шагнул ближе.

— Джейми.

Как только до него дошло, кто я, он еще некоторое время смотрел на меня, словно пытаясь убедить себя в своей правоте. Одна сторона его плотно сжатого рта скривилась в грустной смиренной улыбке. И низким, незнакомым голосом он произнес:

— Я знал, что ты придешь.

10

Несмотря на наличие собственной ванной, квартира Джейми смогла превзойти по убогости мой гостиничный номер. Побитая дверь открывалась в маленькую комнатку с низким потолком и поцарапанным деревянным полом. Краска на стенах потрескалась и пошла пятнами, а у стены лежал матрас, на который я не то чтобы ложиться, даже присаживаться не стал бы. Джейми включил дешевую лампу, стоящую на полу рядом с матрасом. Но основной свет исходил от голой лампочки, свисающей с потолка в центре комнаты. Хотя кухни в квартире не было, я заметил конфорку, стоящую на перевернутом ящике, и побитый пластиковый кулер в углу. Повсюду валялись одежда, контейнеры из-под еды и пустые бутылки. Притом что одинокое окно смотрело на улицу, его закрывали потрепанные жалюзи, отчего комната еще больше становилась похожей на гробницу.

Я закрыл за нами дверь и, сделав пару шагов, остановился, не уверенный, что делать дальше.

Джейми поставил сумку с покупками на маленький столик под окном, затем достал несколько продуктов, требующих охлаждения и положил их в кулер. Затем снял пиджак, под которым обнаружилась черная рубашка с длинными рукавами, которая при такой жаре выглядела как минимум странно. Повернувшись, он медленно, но целенаправленно пересек комнату, пока не сократил расстояние между нами. Я не был уверен, что он делает, но Джейми остановился так близко от меня, что на мгновение мне показалось, что он собирается меня ударить. Вместо этого он наклонился, обхватил руками меня за плечи и нежно обнял. Я не ожидал этого, хотя и должен был. Это же Джейми.

— Рад тебя видеть, Фил.

Я тоже обнял его. На ощупь он был тощим как скелет.

— И я тебя, мужик.

— Как давно это было. Кажется, в другой жизни, не так ли?

Я не ответил. В этом не было необходимости.

Отпустив меня, он отступил к центру комнаты.

— Я знал, что это лишь вопрос времени, когда ты придешь… я… — Поморщившись, он положил ладонь себе на живот и наклонился вперед, явно чтобы унять пронзившую его боль. — Извини, я…

— Ты в порядке? — спросил я.

Он кивнул, закашлялся и через некоторое время выпрямился. Казалось, что боль покинула его, но выглядел он все же слабо и начал обильно потеть.

— Спазмы желудка, — пояснил он. — Бывают очень сильные, я… Извини, я на минутку.

Джейми поспешил в ванную. Не включая свет, он ударился плечом о дверную раму и нырнул во тьму, обуреваемый страшными рвотными позывами. После того как его дважды вырвало, я услышал затрудненное дыхание и тихий стон. В унитазе зажурчала вода, и наконец из темного помещения появился Джейми. Он вытер рот и подбородок маленьким ручным полотенцем, затем бросил его на пол. У меня было ощущение, что я уже знаю, в чем его проблема, хотя она казалась непостижимой. Только не Джейми.

Выражение моего лица, должно быть, выдало меня. Он пристыженно посмотрел на меня и поспешно закатал рукав.

— Извини, но мне… мне нужно кое-что сделать, я… — Вместо того чтобы закончить мысль, он прошел мимо меня, запер дверь, затем упал на колени и поднял незакрепленную половицу. Сунул руку в отверстие, достал полиэтиленовый пакет, затем поспешил к столу, схватил из угла складной стул и сел. Вывалил содержимое пакета на столешницу. Три перевязанных надувных шарика размером не больше монеты… ложка… несколько спичечных коробков… кусочек тонкой резиновой трубки… шприц и игла. Разложив все перед собой, он наклонился, открыл кулер и вытащил бутылку воды.

Я замер словно парализованный.

Джейми ловко работал над удовлетворением своей потребности. Сперва очистил иглу — набрал через нее воду, а затем выпустил, наблюдая за выстрелившей по дуге струей. Потом разорвал один шарик и высыпал порошок на ложку. В игле оставалось несколько капель воды. Он добавил их в порошок, затем схватил спички, поджег сразу весь коробок и подержал пламя под ложкой. Когда порошок превратился в жидкость, помещение наполнилось запахом героина и горелой серы. Свободной рукой Джейми схватил резиновую трубку, обмотал вокруг руки, закусил конец и туго затянул. Наклонившись ближе к столу, он положил на него руку так, чтобы на нее падал свет от лампы, и стал сжимать и разжимать кулак. Он снова и снова повторял это действие, пока вены на руке не вздулись. Ее украшали несколько небольших синяков и две подсохшие раны — одна недалеко от запястья, а другая — ближе к сгибу, что говорило о том, что он занимается этим давно.

Джейми отпустил трубку и, когда она выпала у него изо рта, ввел в себя иглу. Кровь потекла в шприц, а героин — ему в тело, вызвав почти мгновенное расслабление. Он издал долгий вздох облегчения и с минуту сидел неподвижно. Голова запрокинута назад, глаза закрыты, рот разинут.

— Джейми?

— Все хорошо, — тихо сказал он. — Все хорошо… я… я в порядке.

Он медленно, с блаженным видом выпрямился, снял с руки трубку, затем поднялся на ноги и снова исчез в ванной. На этот раз он включил воду лишь ненадолго, видимо, чтобы помыть ложку. Потом вернулся, сложил все обратно в пакет — кроме использованного шарика и спичечного коробка — и снова спрятал под половицу. Очевидно, он принял достаточно, чтобы успокоиться, но все еще оставался последовательным и мог функционировать. На самом деле, функционировал он лучше, чем до того, как получил дозу.

— Извини, — сказал он мне.

Я кивнул, не зная, что сказать.

— Ты все еще пишешь книги?

Я не ожидал этого вопроса.

— Да.

— Когда я последний раз был дома — несколько лет назад — ты выпустил свой первый роман. Мать подарила мне его на Рождество.

— Как твоя семья?

— Хорошо, насколько я знаю. Давно уже не был дома. — На лице у него появилась нежная улыбка, но взгляд оставался отстраненным. Боль никуда не ушла, просто он какое-то время не сможет ее чувствовать. — Так ты женат?

— Разведен.

— Очень жаль это слышать.

— Мне тоже. Давай пропустим эту глупую светскую беседу, хорошо?

С улицы донесся далекий шум.

— Как много ты знаешь? — спросил он.

— О чем?

— Обо мне. О моем прошлом.

— Знаю, что ты был священником, но сейчас уже им не являешься.

— Знаешь, почему?

— Нет.

Он бросил остатки шарика и спичечного коробка в мусорную корзину рядом со столом.

— Я совершил кое-какие ошибки. Срок не получил, но несколько месяцев мне пришлось провести за решеткой. В окружной тюрьме. Там не так плохо, как в государственной, но все равно ужасно. Тогда я еще оставался священником, по крайней мере технически, только там это не имело особого значения. Эта дрянь была повсюду. Знаю, сложно поверить, что это случилось именно со мной, верно? — Он грустно рассмеялся. — Иногда я и сам не могу в это поверить. Я же всегда боялся иголок, помнишь? Я… меня как бы подсадили. Там с такими людьми, как я, происходят страшные вещи. Я… это помогало мне забыть, и я… я никогда не думал, что это потребуется мне на свободе. Но к тому времени как я вышел, я уже слишком плотно сидел на игле. Я нуждался в ней. Я собираюсь скоро бросить, я… мне нужно остановиться, и я остановлюсь. Я… это просто помогает мне ненадолго унять боль, понимаешь?

— Да, — признался я, почувствовав желание выпить. — Правда, понимаю.

Он провел руками по потным волосам, в попытке их пригладить, а потом по щетине на щеках.

— Там все знали, что я сижу за аморальное поведение в отношении несовершеннолетних, — сказал он. — Со мной обращались как с каким-то педофилом, а я… я совсем не такой… я просто… я совершил ошибку, Фил. Была одна девушка. Пятнадцатилетняя. Пойми, это другое. Знаю, я… Да, понятно, что мне нужно было мыслить более здраво. Но я не домогался восьмилетку или девятилетку. Я вступил в отношения с девушкой, а не с ребенком. Ей было пятнадцать.

— Ты же был священником.

— К тому времени я уже решил покинуть духовенство. У меня просто не было такой возможности, поскольку, к тому времени, когда я вышел из тюрьмы, процесс по моему отстранению был уже запущен. Все они были такими ханжами… я… все, что я когда-либо хотел, это служить Богу. Ты же знаешь. Еще маленьким мальчиком я чувствовал призвание, чувствовал, кем должен стать.

Я пытался разглядеть в нем хоть какие-то следы того маленького мальчика, но не смог.

— Я совершил страшную ошибку, я… речь идет не о ребенке, — повторил он, будто это имело какой-то смысл. — Ей было пятнадцать.

— У меня дочь этого возраста.

Он попробовал улыбнуться:

— Хорошо, что это была не она, верно?

— Следи за языком.

Он нахмурился.

— Я просто говорю, что… ладно, знаешь что? Я не должен перед тобой оправдываться.

— Я и не просил.

Джейми согласился устало кивнув.

— Извини. — Он подошел к окну и поднял жалюзи. — Почему мы сделали это? Почему просто не убежали в ту ночь?

Я попытался вспомнить что-то о нашем прошлом, о нашем детстве, в надежде, что так почувствовал бы себя ближе к нему. Мне нужен был какой-то ориентир, точка соприкосновения, лежащая за рамками нашей общей боли и угасающих воспоминаний о беззаботных летних днях в маленьком городке. Но этот человек больше не был моим другом детства. Он был чужаком.

— Я знал, что ты придешь, и все же не могу поверить, что ты действительно здесь, — сказал он. — Я начал уже думать, что мы никогда больше не увидимся.

— Так, наверное, было бы лучше.

Он не стал возражать, просто замолчал на какое-то время.

— В любом случае, все это рухнуло давным-давно. В ту ночь, тот человек — или кем он там был — я… Знаешь, сколько часов я провел, охваченный ужасом, ждал, что за мной придет полиция, думал, что ты или Мартин рассказали им, что я наделал? Знаешь, сколько ночей я сам думал о том, чтобы рассказать кому-нибудь? Знаешь, сколько часов я молился, просил Бога избавить нас от той ночи, перевести часы назад, запустить время заново и позволить нам прожить ту ночь еще раз, только… только один раз, чтобы мы смогли поступить иначе?

— А ты как думаешь?

Он продолжил таращиться в окно, возможно, больше не в силах смотреть мне в глаза.

— Я всю жизнь оглядывался через плечо. Та ночь разрушила нас. Погубила нас всех троих.

— Да.

— Я всегда хотел быть только священником. Но ощущал себя каким-то жуликом. Как я мог приводить людей к Богу и служить их духовным потребностям, когда сам был далек от благодати? Я делал кое-какое добро. Я делал, я… помог некоторым людям. Знаю, что помог. Но еще я знал, кем я был. Убийцей, слабым, одиноким и напуганным человеком… человеком, находящимся во власти демонов и желаний… — Он снова закашлялся. — Тот шрамовник, он… он связал нас вместе навеки, связал нас с нашими грехами, и друг с другом.

— И с ним самим, — добавил я.

— Много лет я изо всех сил пытался убедить себя — и Бога, что я — хороший человек и хороший священник. — Джейми уставился во тьму. — И у меня почти получилось. Во всяком случае, мне так казалось. Потом один мальчик из моего прихода страшно обгорел при пожаре. Мне позвонили из больницы и сказали, что он умирает и что его семья просит, чтобы я совершил соборование. Ему было восемь лет, совсем ребенок. И он был напуган. Я сидел на его койке и держал забинтованные культи, когда-то бывшие его маленькими ручонками. И он посмотрел на меня и сказал: «Что мы все делаем здесь, святой отец?» Конечно же, меня учили отвечать на подобные вопросы. И у меня были готовые и якобы обнадеживающие ответы. Но я просто ничего не мог сказать. Я видел в глазах мальчика всю эту страшную боль. Он смотрел на меня, потому что его учили, что я могу как-то спасти его и дать ему все необходимое для перехода из этого мира в другой. Что у меня есть некая конфиденциальная информация, понимаешь? — Джейми закрыл руками глаза. — Последнее, что увидел мальчик, это мое лицо, ищущее ответа, достойного его вопроса. Последнее, что он услышал, это мой шепот «Я не знаю». Тогда я понял, что больше не смогу быть священником. Я — лжец, преступник и самозванец. Я пытался. Господь знает, что я пытался. Но я был недостоин называться слугой Бога. Никогда не был.

— Я тоже потерял веру.

Джейми отвернулся от окна.

— Я не терял веру, Фил. Она сильнее, чем когда-либо. Именно поэтому мне так больно. Я помню, как усердно молился. Чтобы я не просто творил добро, а имел желание его творить, чтобы отказался от греха и слабости. Я по-прежнему молюсь, но слышу в ответ лишь тот крик, тот… тот ужасный крик. Лишиться Божьей благодати, не имея даже возможности получить ее, довольно несправедливо, но именно это случилось со всеми нами тогда под дождем, много лет назад. Мы никогда даже не имели возможности. Да и как мы могли ее иметь, когда на руках у нас была кровь ангелов?

— А что, если это кровь демонов? — спросил я.

— Ты правда думаешь, что есть какая-то разница?

— Ты же ходил в семинарию, вот и скажи мне.

— Проклятие ничем не отличается от смерти, Фил. Если конечным результатом все равно будет смерть, какая разница, как и почему ты умрешь?

Я закурил и предложил ему сигарету, но он отрицательно покачал головой.

— В тот последний день, когда мы все втроем были вместе там, у валуна, вы с Мартином возвращались на поле?

— В ту ночь, да, — ответил он. — Мы нашли рюкзак. Меч и книга по-прежнему были в нем. Мартин забрал их. Он сказал, что избавится от них.

— И он избавился?

— Не знаю.

Я выдохнул между нами облако дыма и попытался оценить его ответы.

— Что ты знаешь о них, Джейми? О мече, книге и о шрамовнике?

Джейми потер руку в месте укола, отошел от окна и рухнул на стул у стола.

— Я не знаю точно, кем он был, но я немного разузнал про книгу. На обложке был символ.

— Странник.

Он не смог скрыть своего удивления.

— Откуда ты знаешь?

Так сказала мне женщина, у которой он был вырезан на животе.

— Я тоже кое-что разузнал, — сказал я.

Джейми зашелся в приступе кашля. Потом допил оставшуюся воду в открытой ранее бутылке.

— Думаю, это — молитвенник, — сказал он, прочищая горло. — Считается, что Странник практикует магию и общается с миром духов, применяя молитвы, заклинания и учения из своей книги. Якобы знания, содержащиеся на ее страницах, настолько сильные, что простой смертный едва ли может их постичь. Странник получает книгу заклинаний перед тем, как покидает мир духов и перемещается в наш. Она даруется ему Богом или богами, в зависимости от религии. В некоторых преданиях она даже даруется Страннику его личным богом. Смотря, кому или чему он поклоняется.

— И Странник может быть либо ангелом-мучеником, либо демоном?

— Верно. Посланным сюда творить добро или зло.

— Или хаос. — Я знал, что простого упоминания этого слова было достаточно, чтобы перед глазами у нас возникла татуировка на лопатках шрамовника. — Так о каком виде магии идет речь? Использовалась эта книга во благо или во зло?

— Предполагаю, что все зависит от того, кто ей владеет.

Я встал над ним рядом со столом, приоткрыл окно и стряхнул пепел в ночь.

— Она по-прежнему у Мартина, верно?

— Возможно, да.

— Тебе известно, что он затевает там, в пустыне?

— Это погубило нас, всех троих, Фил. Не только тебя и меня. Разница лишь в том, что мы обратили это внутрь, против себя, а Мартин, похоже, сделал все наоборот. Думаю, он использует свою боль, чтоб мучить других.

— Ты все еще поддерживаешь с ним контакт? Участвуешь в том, что он делает?

— Нет, — тихо ответил Джейми, — конечно же, нет.

— Тогда что ты делаешь в Тихуане? Почему из всех мест на планете ты выбрал Мексику? Почему так близко к Мартину? Почему ты не выбрал, например, Бангкок, где мог бы трахать любых малолеток, каких только захочешь?

Он поморщился и склонил голову.

Я пожалел о своем замечании, едва произнес его, но было уже слишком поздно.

— Если я должен поверить, что все это совпадение, извини, я не куплюсь на это. — Я выбросил окурок на улицу, но окно оставил открытым. — Ответь мне. Почему ты здесь?

Джейми задумался, прежде чем ответить. Может, дело в героине, а может, все эти прошедшие годы так закалили его. А может, и то и другое. Но он уже не был таким пугливым, как раньше.

— В тот день, когда мы встретились у валуна, — отрешенно произнес он, — и ты не пошел с нами выкапывать рюкзак, Мартин очень обиделся. А еще разозлился, но именно этим он прикрывал свою обиду — злостью. Представляю, как ему было обидно. По его словам, когда мы снова, несмотря на долгую разлуку, встретились, мы должны были продолжить с того места, на котором остановились в детстве. Должны были навсегда остаться Тремя мушкетерами. Помнишь, как мистер Буллард в аптеке называл нас, когда мы были маленькими?

Я кивнул. Тепло этого нежного воспоминания прошло через меня, но я воспрепятствовал его попыткам увести меня дальше по ностальгической дорожке.

— В ту ночь, выкопав рюкзак, мы с Мартином пообещали друг другу оставаться друзьями, несмотря ни на что. Мы не ушли прочь, как это сделал ты. Но в конце концов именно это и случилось. Мы пошли каждый своим путем, и больше я никогда не видел Мартина. — Джейми с трудом поднялся на ноги и шаркая удалился в ванную, а я остался стоять над пустым стулом. Он вернулся с электробритвой.

— Меня выпустили из-за решетки, когда судья решил, что нет достаточных улик для судебного разбирательства. Я оказался в одном приграничном мотеле, в Калифорнии. За годы службы священником я отложил немного денег. Получал я мало, но и расходов у меня особых не было, поэтому бо́льшую часть заработка я вкладывал в ценные бумаги. В мотеле я пытался понять, что мне делать дальше. Я осознавал, что моя проблема с иглой последует за мной на волю. И хотя я молился и обещал себе, что никогда больше не поддамся другой моей слабости… я оказался в серьезной беде, Фил. Если честно, я даже не был уверен, хочу ли продолжать жить. Пару раз я был очень близок к тому, чтобы покончить со всем этим. Но не смог. Из-за того, что меня ждало. — Он включил бритву и начал медленно водить ею по щетине на щеках. — Однажды, — он повысил голос, чтобы я мог его слышать, — в мотеле появились те два парня и дали мне это письмо. Они были очень странными, эти двое. У них были такие глаза… ну… ты просто знаешь, что с ними что-то не то, что в них чего-то не хватает, понимаешь? Будто в них должно что-то быть, но этого нет. Только холодный, почти мертвый взгляд. Сперва я подумал, что они пытаются продать мне что-нибудь, но они просто отдали конверт и ушли. Не сказав ни слова. Оказалось, это письмо от Мартина. Я не понял почему, но он хотел, чтобы я приехал в Мексику и присоединился к нему в пустыне. Он сказал, что там происходят удивительные, чудесные вещи, что он нашел истину и что мне тоже нужно ее увидеть. Проблема в том, что, даже если б я захотел, я понятия не имел, где именно он находится. Он лишь написал, что в Мексике. В письме было сказано, чтоб я приехал в Тихуану, нашел, где остановиться, и ждал. И что он свяжется со мной. Что он найдет меня.

— Нашел?

Прежде чем Джейми успел ответить, мужчина из соседней квартиры принялся колотить по стене и что-то кричать по-испански.

— Окей! Lo siento! Lo siento![12] — крикнул Джейми в ответ. Он выключил бритву и бросил ее на стол. — У соседа телевизор с комнатной антенной, и всякий раз, когда я включаю бритву, от нее идут наводки.

Меня это не удивило.

— Я знаю от Джанин Каммингс, что после твоего приезда в Тихуану Мартин посылал тебе еще письма.

— Да, еще два. — Он сжал голову руками, будто пытаясь подавить боль в висках. — Не знаю, как он узнал, что я приехал, но он узнал. Написал, что сможет исцелить меня, снова собрать воедино. Написал, что пошлет за мной людей и они привезут меня к нему, и мы снова будем вместе — друзьями, как прежде. И он сможет исцелить эту хворь во мне. Я подумал, что, возможно, раз он оставил книгу себе, то узнал из нее что-то. Получил доступ к чему-то, что сможет воплотить это все в реальность. Возможно, он мог дать мне избавление, настоящее избавление от этого зла. Он написал, что сможет освободить меня. Все это было в тех письмах.

— Они все еще у тебя?

— Я сжег их.

— Зачем?

Он снова опустился на стул, продолжая держаться за голову.

— Потому что решил, что они мне не понадобятся. Я порасспрашивал, пытался найти больше информации о нем, и не мог поверить, насколько это легко, если интересоваться у нужных людей в нужных местах. Я узнал, насколько он могущественен, как его боятся люди, которые его даже никогда не видели. Он стал здесь кем-то сродни богу. Они называли его Отец, будто какого-то римского папу или вроде того. Потом я понял, что там что-то происходит, что-то важное. Решил дождаться его. Ждал, когда Мартин — или Отец — отвезет меня туда, и мы снова станем друзьями. — Джейми уронил руки. Он был напуган, его страх был таким сильным, что я ощущал его в воздухе как электрическое напряжение. — Вот почему я остался здесь. Ждал, когда он придет за мной.

«Жалкий бедолага», — подумал я.

— Почему он не пришел?

— Его мать начала нанимать людей, чтобы найти его. Сперва появился частный детектив.

— Томпсон.

Джейми пожал плечами, будто это имя не имело для него значения.

— Знаешь, что с ним случилось?

— Я знаю лишь, что он отправился на поиски Мартина и больше его никто не видел.

— Кто отвез его туда?

— Он нашел лишь одного местного гида, который не побоялся туда ехать. Его тоже больше никто не видел. Это усилило страх перед Мартином. А потом приехала женщина-детектив. Но она успела сделать еще меньше.

— Мартин послал людей, чтобы…

— Я слышал разное, — сказал он, неистово кивая. — А затем здесь появилась та женщина, Джанин. Пыталась уговорить меня, чтобы я поехал с ней и переговорил с миссис Дойл. Я ответил отказом. Я знал, что если это станет известно Мартину, он решит, что я против него, и передумает приходить за мной. Поэтому отказался. Я знал, что ты будешь следующим, к кому она обратится, если ты еще жив. И я знал, что ты возьмешь деньги. Знал, что ты придешь.

— Но почему?

— Потому что я знал, что ты поймешь, что это судьба. Что ты сможешь покончить с этим раз и навсегда. Увидев, на что способны его люди, я понял, что обманываю себя. Мартин не собирался меня спасать. Нет никакого спасения для меня. Нет никакого спасения для нас. Те три мальчишки мертвы, Фил. Все мы мертвы, нас больше нет. Мартин мог лишь помочь мне принять мое проклятие. Обрести в нем силу, как это сделал он. Во тьме, во зле, которому он служит. И с тобой он сделает то же самое. — По его щекам струились слезы. — Почему я в Тихуане? Потому что я ждал Мартина. Потом ждал тебя.

Господи. Это была его последняя отчаянная попытка сделать что-то хорошее. Он остался здесь, чтобы остановить меня, не дать поехать к Мартину, чтобы помочь мне, все еще пытаясь быть при этом верным и преданным подпевалой. Только уже не Мартина, а моим.

— Джейми, посмотри на меня.

Тот подчинился.

— Он — не Антихрист. Он просто человек.

— Уезжай, возвращайся домой и проживи свою жизнь так хорошо, как только можешь. Держись подальше от Мартина, держись подальше от меня… просто… уезжай. Я тоже скоро уеду, я… не могу оставаться здесь больше. И теперь, когда ты пришел, у меня больше нет причин для этого. — Джейми в исступлении выпучил глаза, но они оставались у него остекленевшими от героина. — Или мы могли бы уехать вместе, я… мы могли бы сделать это, поехать куда-нибудь и помогать друг другу, быть друзьями, как прежде. Или… или я мог бы поехать с тобой. Я должен, правда, я… я — такая же часть этого, как и ты.

— У тебя не получится, Джейми.

— А ты думаешь, у меня получится здесь? Или в Штатах?

— Тебе нужно убираться из этого города и этой страны. Возвращайся домой и получи помощь.

Я увидел, как он обмяк прямо у меня на глазах, плечи поникли, грудь впала, как у человека, признавшего поражение и испытывающего отвращение к себе. Он добрался до середины моста и в отчаянии протянул ко мне руки, когда тот рухнул у него под ногами. И я позволил ему упасть. Другого пути быть не могло. Мы оба знали это.

— Ты был прав. Я пришел за Мартином, и положу этому конец так или иначе.

— Тебя ждет там лишь ужас и смерть, — сказал он мне. — Ты понятия не имеешь, какой ад он создал. Неважно, сколько денег потратит его мать или сколько людей наймет. Мартин не вернется домой. Даже тебе это не под силу. Ты должен уже это понять.

— Мы все пали. — Я протянул руку и сжал ему плечо. — Но ты всегда был лучшим из нас, Джейми. Никогда не забывай этого.

Он схватил меня за запястье.

— Куда ты?

— В пустыню.

— Иисус ушел в пустыню. — Джейми затрясся всем телом. — Он нашел там дьявола.

Ночь вползла в открытое окно и окутала нас, принеся на своих крыльях дуновение далекого пустынного ветра, шепот Мартина и крики шрамовника.

— А еще он нашел Себя, — сказал я. — И после этого уже ничто не было прежним.

11

Продолжая видеть перед собой измученное лицо Джейми, я поспешил по улицам Тихуаны в сторону своего отеля. По пути я остановился купить бутылку виски, а затем, с ключом в руке, протопал вверх по лестнице к себе в номер. Открыв дверь, я поднял глаза и увидел, что одинокий светильник в коридоре перегорел, отчего бо́льшая часть лестничной площадки была погружена во тьму. Мне это показалось подозрительным — и в следующую секунду что-то вылетело из темноты и серебристым пятном промелькнуло у меня перед глазами.

Я упал назад, скорее сбитый с толку, чем испуганный. Было такое ощущение, что меня ударили по уху. Даже не ударили, а ткнули пальцем. Защищаясь, я поднял вверх руки. Выронив пакет с виски, заковылял прочь от двери. Голова у меня кружилась, а по шее стекало что-то липкое.

Вовремя восстановив равновесие, я увидел смуглого типа, бросившегося на меня с каким-то инструментом в руке. Не это ли промелькнуло передо мной? Он снова замахнулся на меня, я уклонился, и его рука прошла мимо. Я успел разглядеть, что его оружием является нож с коротким изогнутым лезвием, раздваивающимся на конце.

«Ты, должно быть, шутишь», — подумал я. Этот парень атаковал меня гребаным ножом для сыра.

В коридоре повисла странная тишина, а затем тип снова бросился на меня. Вся ситуация казалась мне почти комичной, пока я не понял, что истекаю кровью. Мои инстинкты взяли верх, и я провел серию ударов, которая застала типа врасплох — тот не ожидал, что имеет дело с левшой. Правый хук получился неуклюжим и пришелся вскользь по макушке, но прямой удар левой, который я нанес следом, попал точно в цель. Мой кулак врезался типу в нос. Голова у него запрокинулась назад, и он приглушенно хрюкнул. Когда я подошел ближе, чтобы ударить его ногой в колено, наверху лестницы внезапно появился еще один тип. Сперва я подумал, что человек собирается атаковать меня, но вместо этого он быстро подскочил к напавшему на меня. Нанес ему яростный и стремительный удар в основание горла, а затем скрылся в темноте за углом коридора. Смуглый тип упал на колени, хватая ртом воздух, давясь и дергаясь в конвульсиях.

Отвернувшись от него, я понял, что человек, который помог мне, это Гуляка. Снова появившись из темноты, он вытащил на свет кого-то еще.

Харди Бруннер.

— Конечно же, это… все это ужасное недоразумение, сэр! — истерически бормотал он. — Позвольте мне объяснить, я… я увидел, как этот подозрительный человек идет за вами, и предположил, что он планирует вас ограбить. Я пришел лишь предупредить вас о его планах, сэр, я…

Гуляка взглядом заставил старика замолчать на полуслове.

— Сукин ты сын, — произнес я, пытаясь отдышаться и оценить ущерб. Я поднес руку к уху, которое начинало уже мучительно гореть, и пальцы стали скользкими от крови. Я шагнул вперед и ударил наотмашь Бруннера по зубам.

Он ахнул и едва не упал, но Гуляка удержал его. К счастью, удар наконец заставил его заткнуться.

Сообщник Бруннера восстановил дыхание и сумел отползти на пару ярдов в сторону. Увидев, кто вырубил его, он с трудом поднялся на ноги и бросился вниз по лестнице, в ночь.

Гуляка, продолжая держать Бруннера за лацкан пиджака, подошел ко мне. Ростом он был мне лишь по грудь. Прищурившись, он какое-то время рассматривал рану. Затем кивнул мне, словно говоря, что со мной все будет в порядке.

— Мне правда ужасно жаль, — тихо произнес Бруннер, из рассеченной нижней губы сочилась кровь. — Из-за моего остеопороза и почтенного возраста кости у меня довольно хрупкие и, как вы понимаете, легко ломаются.

Я посмотрел на Гуляку. Он поднес палец к губам, как бы говоря, чтобы я молчал. И я задался вопросом, может ли он вообще разговаривать. Таща Бруннера за лацкан пиджака, он стал спускаться по лестнице.

— О, это очень прискорбно. — Бруннер, спотыкаясь, следовал за ним. — И не сулит ничего хорошего.

— Удачи, засранец.

Я проверил виски. Бутылка не разбилась, поэтому я схватил ее, вошел к себе в номер и захлопнул дверь.

Встав перед маленьким зеркалом, висящим над столом, осмотрел рану. Порез, длиной всего в дюйм, рядом с ушным отверстием. Еще полдюйма и лезвие отсекло бы мочку. Как и при большинстве ранений в голову, кровь лилась как из крана, хотя при более внимательном рассмотрении все было не так уж и плохо. Я подошел к раковине, тщательно промыл рану и сел на край кровати, прижимая полотенце к порезу. Подождал, пока адреналин, бушующий у меня в крови, не утихнет. Через две-три минуты кровотечение прекратилось. У меня в чемодане была только пара маленьких пластырей, но их хватило, чтобы временно заклеить рану. Утром раздобуду что-нибудь получше.

Стянув с себя рубашку, я отбросил ее в сторону и закурил сигарету. Я вспотел как конь, и мне очень хотелось выпить, поэтому отвинтил крышку на бутылке и сделал большой глоток. Проверив, что дверь надежно заперта, подошел к окну, открыл его и стал смотреть на улицу, с бутылкой в одной руке и сигаретой в другой.

Если выпивка и табак не убьют меня, то эта поездка определенно доконает.

Добро пожаловать в Тихуану, гринго. Приятного времяпрепровождения.

Гуляка, должно быть, следил за мной. Боско, видимо, приставил ко мне «хвост», просто чтобы убедиться, что ничего не случится со мной или с будущим кушем, который я для них олицетворял. Мне было интересно, что ждет Бруннера. Несмотря на то, что он пытался провернуть, мне было его почему-то жаль. Я знал лишь, что из него сейчас выбивают дух где-то в переулке.

Опять же, он получил по заслугам. За пару тысяч баксов я мог лишиться уха.

В конце концов я почувствовал, что возбуждение прошло, и расслабился.

Как бы я ни старался, у меня не получалось выбросить Джейми из головы. Я оставил его наедине со следами от инъекций и слезами, уверенный, что никогда его больше не увижу. Ему не выбраться из Тихуаны живым. Он умрет здесь, вдали от дома, испытывая боль, сожаление и чувство вины. Больной, перебравший героина, в объятиях какой-нибудь грустной проститутки, одетой как девушка-подросток, и не перестававший все это время ждать, что кто-нибудь — кто угодно — спасет его. Когда мы были беспечными мальчишками, то даже с нашим богатым воображением не могли представить себе такую судьбу. Казалось несправедливым, какой наивно-забывчивой зачастую бывает молодежь, хотя полагаю, очень многие считают это благом. В любом случае, с самого первого дня все для нас было веселым аттракционом. Никто из нас не знал, что грядет. Мы не знали тогда, не знаем и сейчас. Думаю, знать — это против правил. Хотя правила меня никогда особо не волновали.

А теперь, с появлением Люцифера, все ставки уже сделаны.

Несмотря на поздний час, улица продолжала кипеть жизнью, но, казалось, никто не замечал, как я сижу у окна и смотрю, как проходит ночь.

Я глядел поверх крыш на окраины города и на звездный полог, простирающийся так далеко, насколько хватало глаз.

Поведай мне свои кошмары.

Где-то по другую сторону этой темной ночи, в пустыне, Мартин ждал своего часа. Он чувствовал, насколько я близок. Знал, что я иду.

Иду за ним.

12

На следующее утро Руди Боско прибыл вовремя. Подъехал к отелю на стареньком «Ленд-Ровере», покрытом слоем запекшейся грязи. Кузов был испещрен зазубринами, царапинами и вмятинами, вероятно, от предыдущих поездок по бездорожью. В остальном автомобиль был в хорошем состоянии и, похоже, ездил шустро. Руди и Гуляка появились из салона в той же одежде, в какой были накануне вечером. Их сопровождал третий мужчина, которого я раньше не видел. Среднего роста, худощавый, мускулистый, с короткими, но торчащими во все стороны обесцвеченными волосами и такой же бородкой. На вид ему было тридцать с небольшим. Одет в шорты цвета хаки, кроссовки, футболку «Нью-Орлеан Сэйнтс» с отрезанными рукавами и армейскую камуфлированную панаму со свободно болтающимся подбородочным ремнем.

— Это Куид, — сказал мне Руди. — Он — часть команды.

Я поприветствовал мужчину кивком. Куид ответил тем же жестом, глаза у него были скрыты за отражающими очками. — Цена снова возросла?

— Нет, все включено. Куид — наемный работник, а не партнер. Просто мы не хотим столкнуться там с нехваткой рабочих рук, поверь мне. В Коридоре никогда не знаешь, чего ждать.

Не говоря ни слова, Гуляка взял у меня сумку и бросил в кузов «ровера».

— Слышал, ночью у тебя были кое-какие проблемы, — сказал Руди, жестом указывая на мое ухо. — У тебя болячка там какая-то, босс.

За ночь пластыри отвалились, но, встав, я осмотрел рану и решил, что, если ее не беспокоить, она не должна снова открыться.

— Могло быть намного хуже.

На лице Боско появился намек на улыбку, хотя сложно было сказать наверняка, поскольку на нем тоже были солнцезащитные очки, темные и плотно прилегающие.

— Этот тип, Харди Бруннер, он старый жулик и бандит. От него можно ждать любых неприятностей, даже самых серьезных. Если он видит, что ты раскидываешься деньгами, то сразу понимает — перед ним легкая добыча. Ничего личного. Просто так действуют подобные типы. Они собственной матери горло перережут за пятнадцать баксов и бутылку мускателя. Я наказал Гуляке приглядывать за тобой, чтобы не возникло проблем.

— И как там сегодня мистер Бруннер? Или мне не нужно это знать?

— Будет жить… наверное.

Я не стал больше расспрашивать. Солнце уже висело высоко в небе, и от жары, в сочетании с похмельем и липким потом на коже, мне становилось все хуже. Я не успел достаточно быстро уйти с улицы.

Через пять минут мы остановились напротив банка в паре кварталов от отеля. Я забрал деньги, которые перевела мне Джанин, и передал их Боско. Затем мы поехали в еще один банк, на другом конце города, где он положил бо́льшую часть суммы в свою ячейку. Завершив финансовые операции, мы снова загрузились в «Ленд-Ровер» и отправились в путь. Куид сел за руль, Боско — на переднее пассажирское сиденье, мы с Гулякой разместились сзади. Салон «Ленд-Ровера» был ухоженным и на удивление чистым, а в дальнем конце лежал наш багаж, припасы и большая, бросающаяся в глаза черная сумка, застегивающаяся на молнию. К счастью, в машине работал кондиционер, который быстро избавил от удушающей полуденной жары. Из айпода, установленного на приборной панели, играл сборник лучших песен «Дорз», а за тонированными окнами медленно исчезал вдали город. Мы добрались до окраин, состоящих из разрозненных, редких строений разной степени обветшалости, а затем дорожное покрытие стало заканчиваться. Крошащийся асфальт постепенно сменялся грунтовкой, окруженной участками неровной и бесплодной местности, усыпанной полынью и можжевельником.

После всей подготовки и переговоров это наконец случилось. Я был на пути к Мартину и бог знает к чему еще. Только я и трое незнакомцев, людей, кому мне вынужденно пришлось довериться в этой суровой стране, о которой я ничего не знал.

Мы неслись по грунтовой дороге, преодолевая милю за милей с неплохим показателем по времени. Иногда мы проезжали мимо маленьких деревень. Большинство состояли из невысоких глиняных и кирпичных хижин или ветхих трейлеров. Иногда встречалась какая-нибудь лавка или древняя заправка. Но чем дольше мы ехали, тем хуже становилась дорога и деревни попадались все реже. В конце концов они и вовсе исчезли, осталась лишь пустынная дорога, пыль и безжалостное солнце.

— Это уже Коридор? — спросил я.

Куид тихо рассмеялся.

— Нет, еще нескоро, босс, — ответил Руди.

Я посмотрел на часы. Мы уже давно миновали последнее поселение и с тех пор не видели никаких следов цивилизации.

Из динамиков звучали неистовые клавиши Рэя Манзарека и призрачный голос Джима Моррисона, искушая нас прорваться на ту сторону.[13] Куид добавил громкости и принялся трясти головой в такт музыке. Руди Боско щелкал пальцами, беззвучно подпевая. Сидящий рядом со мной, как всегда с каменным лицом, Гуляка начал раскачивать торсом, а его руки извивались в воздухе, как загипнотизированные факиром змеи.

«Ленд-Ровер» катил дальше.

Я не произнес ни слова.

* * *

Через некоторое время Куид свернул с дороги на узкую ухабистую тропу. Я сел прямо и увидел вдали невысокое длинное здание, с большим деревянным крестом на плоской крыше.

— Стоянка, — объявил Руди.

Здание было старым, гнилым и стояло в центре большой грунтовой площадки. Вокруг носились примерно пятьдесят детей, одетых в недорогую, но чистую одежду. Они играли и смеялись, в то время как две монашки, должно быть, изнемогающие от жары в своих черных мантиях, следили за ними.

— Что это за место? — спросил я.

— «Санта Лючия». Приют и школа при церкви Святой Луции. Это последнее место, где есть туалеты, — пусть даже большинство из них на улице. Поэтому, если есть желание облегчиться, сейчас самое время. Мне нужно уладить кое-какие дела с матерью-настоятельницей, а потом мы снова двинемся в путь. — Руди почесал заросший щетиной подбородок. — Коридор уже близко. Мы будем там до наступления темноты.

Я вышел из «ровера» в пекло. Это было все равно что врезаться в стену. Я размял ноги и закурил сигарету. Руди направился к дверям приюта. Остановился лишь ненадолго, чтобы переговорить с монахинями и потрепать нескольких детишек по голове. Гуляка устремился к ряду уборных, слева от маленького гаража, стоящего рядом с основным зданием, а Куид встал рядом со мной и закурил сигару толщиной с карандаш. Какое-то время мы молча наблюдали за игрой детей. Я вспомнил те годы, когда Джиллиан была их возраста. Вспомнил, как она бегала и играла с азартом и нескрываемым удовольствием.

— Он останавливается здесь всякий раз, когда мы проезжаем мимо этого места, — произнес Куид с легким кайджунским акцентом. — Они практически забыты церковью, страной… всеми. Едва сводят концы с концами. Руди дает им деньги, когда может. Но не говори ему, что я тебе сказал. Это разрушит его образ.

— Почему они живут здесь, в такой глуши?

— Их будто замели под ковер. Здесь их никто не видит. С глаз долой — из сердца вон.

— Сироты?

Куид кивнул.

— Но почему?

— Присмотрись внимательнее.

Я двинулся через площадку в сторону детей.

И тут я понял, что он имел в виду.

Все они были слепыми. По тому, как они бегают и играют, я даже не догадался бы, но чем ближе я подходил, тем отчетливее различал их лица и глаза. Никто из них не мог видеть.

— Святая Луция — покровительница слепых. — Куид дымил своей сигарой. — Где бедность, там и слепота, в основном у детей. Большинство их бросают здесь.

Монахини кивнули мне. Одна из них, та, что помоложе, улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, хотя в тот момент был уверен, что из-за моего состояния улыбка получилась безрадостной.

Куид побрел обратно к «Ленд-Роверу», а я зашагал сквозь толпу детей. Одна из монахинь сказала что-то по-испански — как я предположил, предупредила детей о моем присутствии. Некоторые никак не отреагировали, но другие волной устремились ко мне, протягивая руки. Я почувствовал, как их маленькие ручонки хватают меня за ноги и тянут, услышал их звенящий смех. При виде них сердце у меня разрывалось, и все же, несмотря на недуг, они казались искренне счастливыми. Может, они просто не замечали, не осознавали тяжести своего существования, поскольку им не с чем было его сравнить? А может, они обладали чем-то, чего не было у нас, возможностью находить радость в жизни, несмотря на все лишения, бедность и страдания? Я коснулся лиц нескольких детей, заставил себя улыбнуться и произнести несколько неловких приветствий. Но чем глубже я погружался в их толпу, тем комфортнее мне становилось. Безграничное простодушие и энтузиазм накрыли меня словно одеяло, притягивали, отдаляли от гнева и печали, которые я испытал, увидев детей в таком состоянии. И вместо этого двигали меня к чему-то гораздо более глубокому, чему-то чистому и непостижимо могущественному. Я чувствовал там, среди них, что-то еще, что-то, что не мог определить. Там, под палящим солнцем, среди тех детей и любящих монахинь, облаченных в тяжелые одеяния. Что-то, столь же реальное, как и то зло, чье дыхание я ощущал у себя в груди бо́льшую часть жизни. И оно ничего у меня не просило.

Ничем не было обусловлено.

Я задался вопросом, не это ли чувствовал Джейми. Ощутимое присутствие Бога, тянущее его к чему-то, что мы не способны увидеть и понять. Не это ли он испытал до того, как его поглотила тьма? Не это ли убедило его, что он послан на нашу планету служить высшей цели?

И когда это чувство умерло, не пережил ли он страшное потрясение? Не продолжал ли цепляться за его еще живые лохмотья, напоминающие изрезанную ножом плоть? Не остался ли в нем еще какой-то проблеск, который не могли уничтожить ни героин, ни молодые девушки, ни кошмары, ни чувство вины? Или все это — еще одна хитрая ложь, еще одна болезнь, направленная, чтобы ввергнуть нас в распад и отчаяние, нечестная игра, в которую он и все мы были обречены проиграть с самого начала?

Я продолжил идти, пока не оказался у входа в приют. Монахини отозвали детей, и те убежали, оставив меня одного на пороге. Я вошел в маленькое и темное фойе. Наслаждаясь его прохладой, прислонился к стене и сосредоточил внимание на картине в старой декоративной раме, висящей на затянутой тенями дальней стене. Святая Луция была представлена в образе молодой девушки с голубыми глазами, каштановыми волосами и светлой кожей, одетой в полупрозрачное золотистое платье и бледно-красный плащ, накинутый на плечи и обвивающий ее тонкие руки. В одной она держала небольшой меч, а в другой — блюдо с двумя человеческими глазами. К стене под картиной была прикреплена купель со святой водой — маленькая серебристая чаша с плоской панелью над ней в форме креста. Я подошел ближе. Слева от меня находилась небольшая часовня, сквозь открытые двери виднелись деревянные скамьи и алтарь. Справа — темный коридор без окон, ведущий вглубь приюта. Хотя до меня продолжали доноситься отголоски криков играющих на улице детей, здесь царили тишина и покой. Будто в этом месте было важно слушать. Но услышать то, что оно хотело поведать, возможно было лишь при полной тишине.

Прохладные гладкие стены приятно освежали нагретую кожу. Внезапно я почувствовал головокружение, сердце бешено заколотилось. Я вытер пот с лица и шеи тыльной стороной руки и стал скользить вдоль стены, пока не оказался у входа в часовню. Прислонившись к дверному косяку, я стал осматривать пустые скамьи и алтарь в дальнем конце. На стене позади него висело огромное распятие, а в затхлом воздухе ощущался слабый запах горелого воска.

Виски внезапно прострелила боль, над головой раздался раскат грома, и оглушительный шум проливного дождя ударил в уши. Часовня погрузилась в неестественную, непроницаемую тьму, если не считать коротких вспышек молний.

Вверху, у стропил, что-то шевельнулось… и устремилось вниз.

Пошатываясь, я прошел в часовню и сквозь вспышки молний увидел, как крупное человекоподобное существо с громким стуком приземлилось на алтарь и вызывающе присело там. Испещренная шрамами мертвая кожа выглядела бледной и бескровной. Лицо было страшно обезображено, черты вытянуты и деформированы. Когда существо опустилось на корточки, снова сверкнула молния и оно запрокинуло назад голову, раскрыв рот и обнажив заостренные зубы. Глотка зияла словно кровавая рана, глаза походили на черные шары. И когда существо распростерло свои руки, я увидел, что пальцы у него длинные, искривленные и заканчиваются когтями. Оно издало нечеловеческий визг, который пронесся через всю часовню и впился мне в череп.

Мне снится огонь и чарующие крики…

Из-под сидящего на алтаре существа потоками хлынула на пол кровь, плещущая, брызжущая и резко контрастирующая с мигающим голубым светом.

Я чувствовал его у себя внутри… у себя в голове… у себя в крови.

Едва мне показалось, что моя голова разрывается изнутри, звуки и видения покинули меня. Осталось лишь странное ощущение, будто кто-то схватил меня за руки ледяными пальцами. Я учащенно заморгал, чтобы зрение вернулось в норму и резкость восстановилась. Пустой коридор расплылся и слился с фигурой на переднем плане.

Лицо…

Невероятно старое и морщинистое. Женщина… монахиня. Молочно-белые, запятнанные катарактами глаза, раскрытый рот, потрескавшиеся губы, искривленные артритом руки, держащие мои. Из-под черной мантии с одной стороны торчит пучок седых волос, тело хрупкое и сгорбленное.

Испугавшись, я попытался уйти, но ее хватка была впечатляющей для такой старой женщины.

— Извините, — сказал я. — Мне…

— Salvador, — внезапно произнесла она низким хриплым голосом. — Le he visto en mis sueños, cuando ruego. Usted es un salvador.

Я кивнул и попытался освободить руки, но она держала крепко.

В конце коридора появился Руди, с ним была женщина средних лет в такой же черной мантии и длинном платье, которая, как я предположил, являлась матерью-настоятельницей. Они поспешили к нам, и женщина нежно взяла монахиню за плечи и попыталась оттащить от меня.

— Мне очень жаль, — с сильным акцентом произнесла мать-настоятельница. — Сестра Тереза очень старая. Она плохо видит и страдает деменцией. Простите ее, она не помышляла ничего дурного.

— Все в порядке, — заверил я ее. — Что она говорила?

— Ничего важного, иногда она бредит.

— Пожалуйста… переведите мне, что она сказала.

Мать-настоятельница посмотрела на Руди. Он кивнул.

— Она сказала, что видела вас в своих снах, когда молилась. Сказала, что вы — спаситель. Она не помышляла ничего дурного, извините, если она вас напугала.

— Limpíelo con sangre, él puede ser limpiado solamente en sangre, — произнесла сестра Тереза, сложив руки на груди, словно в молитве. — Excepto él, excepto nosotros.

По реакции Руди я понял, что это не значит ничего хорошего.

— Нам нужно уезжать, — сказал он, кладя руку на плечо матери-настоятельницы. — Вернусь, когда смогу.

— Уверен, что ты и твои друзья не хотите остаться на обед?

— Благодарю, но мы не можем.

— Благослови тебя Господь, Рудольфо. — Она повела старуху в сторону часовни. — Детям очень повезло иметь такого доброго и щедрого друга.

Боско пожал плечами — крутой парень внезапно стал похож на застенчивого подростка.

— Помолитесь за нас, мать-настоятельница.

— Вы всегда в наших молитвах. Да пребудет с вами милость Господня.

Схватив за руку, Руди довольно грубо сопроводил меня обратно на солнце и жару.

— Что, черт возьми, она сказала? — спросил я.

— Ей миллион лет, ты же слышал слова матери-настоятельницы, эта старуха — чокнутая. И вообще, тебя не должно было там быть. А теперь поехали, мы теряем драгоценный дневной свет.

Я высвободился от него:

— Что она сказала?

Он сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул:

— Очисти его кровью. Его можно очистить лишь кровью. Спаси его. Спаси нас.

— Кого? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Это ты скажи мне, босс, я — всего лишь наемный помощник.

— Они знают про Отца?

— Уверен, они слышали слухи.

— Ты верующий?

— Я достаточно умен, чтобы понимать, что за смертью что-то есть.

Я жестом указал на крест на крыше приюта.

— Ты веришь во все это?

— Я верю в одно. Это — достойные женщины. Они делают доброе дело практически без поддержки. Поэтому я помогаю, чем могу и когда могу. Здесь я всегда чувствую себя в безопасности. Устраиваю в своей деятельности перерыв, и все плохое в жизни и во мне уходит, хотя бы ненадолго. Я не должен был приводить тебя сюда. Тебе здесь не место.

— А тебе?

Он свирепо посмотрел на меня, глаза у него кипели яростью.

— Просто доставь меня в Коридор, — сказал я.

— Что тебе на самом деле здесь надо?

Я отклеил от груди взмокшую ткань рубашки.

— Я говорил тебе раньше.

— Ты собираешься вернуть того уродца домой? Ты правда веришь в это?

— Это — мое дело.

— Ты можешь нас всех погубить. Так что это и мое дело.

Мне так сильно хотелось выпить, что я чувствовал, как у меня перехватывает горло.

— Просто выполни гребаную работу, ради которой я тебя нанял. Доставь меня туда.

Руди подошел ко мне так близко, что я смог разглядеть крошечные красные прожилки у него в глазах. Он изо всех сил старался изображать хладнокровие, но я чувствовал исходящий от него страх.

— Я не верю в ту чушь, которую большинство людей говорят о твоем друге, ясно? Но я здесь давно и многое повидал. В конце концов, мы все здесь плохие засранцы. Я, Гуляка и Куид, мы натворили такого, за что отправимся прямиком в ад. Вот кто мы такие и вот что мы делаем. Люди в нашей сфере деятельности получают травмы, иногда даже умирают. Мы все справляемся со своими грехами по-своему, а у меня их предостаточно, поэтому я не собираюсь тебе проповедовать. Но ты — стрёмный сукин сын, Моретти. В тебе что-то есть, что-то нехорошее. У тебя темная аура, облако несчастий, которое губит всех, кто оказывается рядом с тобой. Я видел это миллион раз у миллиона разных парней, но у тебя есть что-то еще, что-то более глубокое. Возможно, я еще не знаю, что это, но я знаю, чем это не является. Бедная старая сестра Тереза, может, думает, что ты — спаситель из ее снов, но, насколько я могу судить, ты не в состоянии даже себя спасти. У тебя на спине сидит дьявол. А как только этот парень вопьется, его уже не просто сбросить.

— Ты ничего не понимаешь, — спокойно ответил я.

Боско зашагал через площадку обратно к «Ленд- Роверу». Какое-то время я стоял под жарким слепящим солнцем и смотрел ему вслед. Ничего не двигалось вокруг, кроме волн раскаленного воздуха, поднимающихся к небу, подобно легионам вырывающихся из-под земли душ.

Ты же знаешь, что он следит за нами.

Стояла тишина.

Дети исчезли.

* * *

Молча мы снова отправились в дорогу и проехали еще примерно миль пять, миновав очередную безлюдную деревню. Я проследил, как крупная босоногая женщина с темной, огрубевшей от загара кожей идет вдоль края дороги, одной рукой держа младенца, а другой — ведя за руку еще одного ребенка. Они исчезли в облаке пыли, когда Куид свернул на боковую тропу, едва заметную среди бесплодного пейзажа. Мы ехали по ней несколько минут, затем свернули на очередной отрезок грунтовки. Он был накатанным и более заметным, хотя и пустынным.

Почти сразу же Куид затормозил, и все трое мужчин вышли из машины. Я понятия не имел, что случилось, но присоединился к ним без вопросов. Они собрались позади «Ленд-Ровера», Руди открыл багажник и вытащил большую холщовую сумку. Положил на землю и расстегнул, продемонстрировав склад оружия. Достал двойную наплечную кобуру с двумя пистолетами «Глок-20» 10-го калибра, проверил обоймы и отложил в сторону. Протянул Куиду помповый дробовик 12-го калибра. Ствол был модифицирован и укорочен, а сам дробовик оснащен ремнем. Куид ловко осмотрел оружие и повесил на плечо. Пока Руди надевал кобуру, Гуляка выбрал большой морпеховский нож и ножны со стяжными шнурами, закрепил оружие на ноге, затем схватил револьвер «Смит Энд Вессон». Открыл барабан, проверил, крутанул, затем закрыл и небрежно сунул пистолет сзади за пояс джинсов.

Воспользовавшись возможностью, я открыл свою сумку и вытащил бутылку. Я знал, что Руди и его команда вооружены, но не ожидал, что настолько. Увидев такой склад оружия, я понял, насколько все серьезно. Опасности, которые поджидали нас здесь, были не притворными, не преувеличенными, а вполне реальными, и это оружие предназначалось лишь для одной цели — убийства других людей. Несмотря на неодобрительный взгляд Руди, я сделал несколько глотков виски и позволил жидкости просочиться внутрь меня. Через несколько секунд я почувствовал себя намного спокойнее и уравновешеннее.

— Нашел, где пить, — проворчал Боско. — Совсем не то время и место.

— Не переживай. — Я сделал еще глоток, закрыл бутылку и вернул в сумку. Затем вытащил кое-какие бумаги, которые дала мне Джанин.

Куид и Гуляка молча вернулись в машину. Руди остался сидеть на корточках перед складом оружия.

— Знаешь, как пользоваться пистолетом?

Я никогда не был большим поклонником огнестрельного оружия и стрелял лишь по бумажным мишеням. Но для написания своих книг провел в этом плане довольно подробные исследования и успел пострелять из нескольких пистолетов, ружей и дробовиков.

— Ага, — ответил я. — Но не думаю, что сейчас он мне понадобится. Вы, ребята, по огневой мощи уже превосходите мексиканскую армию.

— Как хочешь, — сказал он, застегивая сумку и поднимаясь на ноги. Он прошел мимо меня, бросил сумку в багажник и закрыл его. — С этого момента мы можем столкнуться с чем угодно.

Я проследил за его взглядом, блуждающим по, казалось бы, бесконечной грунтовке, лежащей перед нами. Она сливалась с далеким горизонтом и тянулась, сколько хватало глаз.

— Добро пожаловать в Коридор Демонов.

13

Пока мы ехали по Коридору, я слышал время от времени, как впереди тихо разговаривают Куид и Руди. Гуляка по большей части спал, а я проводил время, просматривая отчеты детективов о Мартине, то и дело прерываясь, чтобы глянуть в окно. Миля за милей ничего не менялось, все выглядело совершенно одинаково, будто мы катались по одному большому кругу. Единственное, что нарушало монотонность, — это случайные трупы животных или автомобили, брошенные либо у обочины дороги, либо дальше, в пустыне. Похоже, здесь было невозможно не утратить ориентир, не говоря уже о рассудке, и я гадал, сколько людей погибло на этом отрезке пути. Кем были те души, некогда сидевшие в ныне гниющих остовах машин и грузовиков? Тогда мне казалось, что я все понимаю, хотя мои размышления были лишь поверхностными. В любом случае, в этой дороге явно присутствовало что-то завораживающее и зловещее. Либо легенды и истории, окружающие это место, оказывали на меня неблаготворное влияние, либо то, что я был полностью оторван от всего знакомого и уютного, вывело меня из равновесия. Все, что я знал, принадлежало другой жизни в другом мире и казалось здесь неприемлемым и неуместным. И когда я смотрел на этот суровый, коварный пейзаж, на грязь, пыль и пустынную растительность, я нутром ощущал хищническую природу этой земли. Было в ней что-то первобытное и невероятно соблазнительное. Скрытое, органическое зло, таящееся под бескрайним, серым, как оружейная сталь, небом, заманивающее нас в логово призраков и черные порталы наших разочарованных душ. Уже тогда я знал, что этот Коридор проклят. Как и мы все. Но казалось, что чем дальше мы углублялись в эту древнюю, пропитанную отчаянием землю, тем меньше от нее отличались.

Незадолго до наступления темноты мы свернули с дороги и разбили лагерь на небольшом, относительно ровном участке пустыни. Вдали ярко-красное солнце медленно спускалось за скалистый холм. Ландшафт был усеян зарослями полыни, а сухая глинистая почва создавала впечатление другой планеты. Глядя на пустыню, я чувствовал, что она смотрит на меня в ответ зловещим, полным ненависти взглядом. Вместе с темнотой на землю опускалась задумчивая тишина, но даже я, новичок в здешних краях, разглядел в этом отвлекающий маневр. Все оживало вокруг нас: ночные твари сновали, наблюдая за нами и оценивая наше вторжение в мир, некогда принадлежавший им. Я не видел ничего, но чувствовал их присутствие так отчетливо, как если бы они впивались в мою голую плоть.

Команда приступила к обустройству лагеря. Куид вытащил из «Ленд-Ровера» припасы и две самовозводящиеся купольные палатки, в то время как Руди принялся заправлять бак бензином из большой металлической канистры, которую они привезли с собой. Гуляка разводил костер, а я стоял в стороне, как бестолковый наблюдатель, в основном стараясь не путаться под ногами.

В сумерках температура уже значительно упала, огонь разгорался. Я расположился у костра вместе с Куидом и Руди, который разложил перед нами пакет с хот-догами, несколько сдобных булочек и ящик пива. Гуляка стоял напротив и словно зачарованный смотрел на холм вдали.

— Что он делает? — наконец спросил я.

Руди наколол хот-дог на длинную вилку и поднес к огню.

— Мы не одни.

У меня свело желудок.

— О чем это ты?

— Кто-то наблюдает за нами с тех пор, как мы остановились здесь.

С того времени прошло как минимум полчаса. И хотя все они, очевидно, почувствовали наблюдение, никто ничего не сказал и никто не подал вида, что здесь что-то не так. Даже сейчас Руди беззаботно готовил хот-дог, а Куид сидел по-индийски перед костром и читал «Ромовый дневник» Хантера С. Томпсона. С бешено колотящимся сердцем я окинул взглядом пустыню. Но не увидел ничего, кроме сгущающейся тьмы и каменистого, довольно крутого холма вдали.

— У нас будут проблемы?

Руди проигнорировал меня и спросил Гуляку:

— Сколько?

Продолжая смотреть на холм, тот отвел назад руку и показал три пальца.

— Он вообще разговаривает? — спросил я.

Руди вытащил хот-дог из костра и откусил.

— Только когда ему есть что сказать.

— Так что мы будем делать?

Он протянул мне пакет с хот-догами.

— Поешь что-нибудь и оставайся здесь, с Куидом. Мы разберемся.

Куид оторвался от чтения и одарил меня еле заметной улыбкой.

Когда я снова поднял глаза, Гуляка уже исчез.

Руди доел хот-дог, осушил бутылку пива несколькими длинными глотками, громко рыгнул, поднялся на ноги и зашагал к «Ленд-Роверу». Остановившись у задней части автомобиля, он вытащил пистолеты из обеих кобур, затем исчез за кузовом.

— Смотри, — сказал я, нервно толкая Куида локтем.

На вершине холма появился побитый полноприводный пикап с вездеходными шинами. Ярко светил ряд установленных на крыше фонарей, а фары рассекали сумерки, доставая лучами почти до самого лагеря.

— Оставайся у костра, — сказал мне Куид, — и делай вид, будто их не замечаешь.

Лишь языки огня слегка двигались.

— Кто они?

— Дорожные пираты, в этих краях они повсюду. Курсируют по Коридору и другим отдаленным дорогам, ищут, кого бы ограбить. Они какое-то время следовали за нами, пока мы здесь не остановились. С тех пор они находились по ту сторону хребта, наблюдали и думали, как лучше нас атаковать.

— Почему никто из вас не сказал мне об этом раньше?

— Не было необходимости, мы знали, что они там. — Он закрыл книгу, отложил в сторону и взял дробовик. — Это настоящие отморозки, они горло перережут за горсть мелочи. Не будь они такими мерзкими падальщиками, мне было б их жалко. Но это определенно не их ночь.

Я собирался задать еще один вопрос, когда фары грузовика вдруг погасли, затем зажглись и снова погасли.

— Они сигналят, — сказал я. — Что это значит?

Зевая, Куин повесил дробовик на плечо, надел свою панаму и медленно двинулся в сторону холма.

— Значит, что они мертвы.

Я поспешил вслед за Куином, шагающим по открытому пространству в сторону хребта. Мысли путались. Я даже не был уверен, правильно ли его понял.

Когда мы достигли вершины, все мои сомнения развеялись.

Ночь опускалась быстро, но фонари на крыше давали достаточно света, чтобы я увидел двух мужчин, лежащих на земле по обе стороны от грузовика. Оба мексиканцы и оба мертвы. Головы запрокинуты, а глотки перерезаны так глубоко, что просматривались трахеи. Кровь из ран продолжала сочиться, собираясь в большие багровые лужи. Один мужчина держал в руке пистолет, другой, лежащий на боку, прижимал собой ружье, дуло которого торчало из-под его плеча.

— Господи. — Я зажал рукой рот, почувствовав подступившую к горлу желчь. Воспоминания о последнем убийстве, свидетелем которого я стал, нахлынули на меня. Образы шрамовника, лежащего в грязи лицом вниз и моих костяшек, вымазанных в его крови, атаковали органы чувств огненными вспышками.

Руди только что закончил рыться в грузовике, а Гуляка увел третьего мужчину на другую сторону хребта. Выживший был избит до крови. Он стоял на коленях и умолял Гуляку по-испански. Ему было не больше двадцати. Жесткие потные волосы прилипли к голове, темные глаза выпучены от шока, одежда потрепанная и грязная. Руди, очевидно, нашел в грузовике лопату. Он бросил ее парню, а Гуляка непринужденно вытащил из заднего кармана синюю бандану и вытер с ножа кровь. Лицо у него оставалось бесстрастным, в глазах не было ничего даже отдаленно напоминающего жалость. В полумраке выглядел он жутко. Маленький, но смертоносный и скрупулезный в своих действиях человек с темной, рябой кожей, тюремными татуировками, черными, заплетенными в косичку волосами до середины спины, с кровью двоих на ноже и на земле у него под ногами.

— Consiga de excavación, muchacho, — проревел Руди, жестом указывая на лопату. — Tres sepulcros. Dos para ellos, uno para usted.

Мне не нужно было переводчика, чтобы понять, что он приказал парню копать. Три могилы. Две для друзей и одну для себя.

Отчаянно лопоча что-то по-испански, парень поднял вверх руки в знак капитуляции. Затем глядя на нас с Куином, попытался решить вопрос по-английски.

— Я уходить! Уходить! Пожалуйста, я уходить, уходить!

Захлебываясь рвотой, я отвернулся, не в силах смотреть на него.

— Принимайся копать, сука. — Руди навел на него пистолет. — У нас тут три пустынные крысы… черт… с которых даже взять нечего.

Куид похлопал меня по спине.

— Возвращайся в лагерь, если хочешь, — тихо сказал он. — Не каждый выдержит такое.

Я остался стоять, солнце продолжало садиться, а парень начал копать могилы. Он несколько раз прерывался, изображая изнеможение, и Гуляка принимался пинать его или резать ножом, не проявляя ни милосердия, ни сострадания, даже когда тот начинал плакать и громко молиться. Казалось, это продолжалось бесконечно. И чем дольше парень молил о пощаде, тем холоднее и темнее становилось в пустыне и тем сильнее у меня крутило живот.

— Прежде чем ты начнешь жалеть этот кусок собачьего дерьма, — сказал Боско, — вспомни, что он и его друзья собирались сделать с нами. Что, по-твоему, они делали этой лопатой? Если б мы не добрались до них первыми, сейчас ты копал бы нам могилы.

Я молча кивнул и напряженно курил сигарету за сигаретой, пока парень не закончил. Затем, под дулом пистолета, он протащил по грязи своих мертвых партнеров и сбросил их безжизненные тела в могилы. Куид собрал оружие грабителей и бросил вслед за ними.

Гуляка снова указал жестом на лопату, и парень подчинился, поднял ее и принялся закапывать могилы быстрыми и эффективными движениями. Очевидно, в свое время ему уже приходилось это делать.

Выполнив задачу, он беспомощно улыбнулся и опустился на колени возле третьей могилы. Бросил лопату, будто демонстрируя, что не собирается причинить никому из нас вреда, и сложил руки в молитве.

Казалось, что прошло несколько часов, и солнце скрылось за горизонтом. Сердце учащенно билось у меня в груди, и несмотря на похолодание я обливался потом. Все казалось каким-то нереальным.

Когда парень возобновил свой плач и мольбы, Гуляка посмотрел на Руди, в ожидании решения.

Тот убрал пистолет обратно в кобуру и рассеянно почесал себе мускулистую руку.

— Заканчивай.

— Подождите, — сказал я, подходя к ним. — Подождите минутку.

Гуляка вытащил револьвер из-за пояса джинсов и, прежде чем я успел сказать еще слово, сделал шаг вперед, приставил дуло ко лбу парня и выстрелил.

Я подпрыгнул, когда вспышка прорезала тьму и громкий хлопок эхом разнесся по равнине. Затылок парня взорвался густым туманом из костяной крошки, крови и мозгового вещества. Его тело рухнуло назад, свалилось в могилу словно тряпичная кукла, приземлившись с глухим тошнотворным стуком. В момент выстрела он молил о пощаде.

До того момента я не был уверен, действительно ли они собираются его убивать.

— Господь всемогущий, — воскликнул я и, пошатываясь, стал спускаться с хребта. — О Боже.

Когда я добрался до лагеря, то понял, что Руди шел следом. Остальных он оставил на хребте завершить погребение.

— Ты в порядке, босс?

— Что, черт возьми, с вами такое? — Я упал рядом с костром. Порывшись в сумке, нашел бутылку и сделал большой глоток. — Это же убийство.

— Ты чертовски прав. — Он сплюнул в грязь. — Если позволяешь таким парням уйти, они всегда возвращаются с подкреплением. Всегда. Просто помни, он вырезал бы тебе сердце без колебаний.

— Ему было не больше двадцати.

— Да пусть будет хоть карапузом, сосущим палец. Если засранец в подгузнике встанет у нас на пути, он умрет. И точка. Вот как это работает, босс, с этим ничего не поделаешь. Здесь нет закона. Единственное правило: оставайся в живых — именно за это ты мне платишь…

— Ради бога, я не нанимал вас хладнокровно казнить людей.

— Я называл тебе условия. В здешних краях все знают расклад. На этой дороге нет такого понятия, как порядочность. Если будем кому-то подыгрывать, сами окажемся под землей. Не забывай об этом, тогда сможешь выжить. — Он сложил руки на груди и вызывающе улыбнулся. — Как по-твоему, кто мы такие, босс?

Возможно, более актуальным был бы вопрос: «Кто я такой?»

Я сунул виски обратно в сумку, испытывая слабость, а также отвращение к себе за то, что пришлось бежать за бутылкой. Поднявшись на ноги, провел руками по голове, чтобы вытереть пот.

— Не знаю. Я даже уже не знаю, что я здесь делаю. И не уверен, что вообще когда-либо знал. Знаю лишь, что здесь мне не место. Не хочу здесь находиться.

— Никто не хочет здесь находиться.

«Никто, кроме Мартина», — подумал я. Это то самое место, где он хотел быть — в самом сердце безумия. Что бы он ни увидел во время своих путешествий, о которых говорилось в отчетах, кем бы ни окружил себя, чтобы построить свой личный Джонстаун[14], и какие бы воспоминания и реликвии из той ночи со шрамовником он ни собрал ради обретения своей предполагаемой силы, все это сплелось в безумный гобелен, в зеркальный лабиринт, в который он затащил меня вместе с собой. И я, словно последний глупец, позволил этому случиться, как он и предполагал. Подобно агнцу, ведомому на заклание, я послушно брел, склонив голову, к занесенным ножам, поджидающим меня. И теперь я оказался среди убийц, хоронящих своих жертв в песке. Если б я не приехал сюда, те люди остались бы живы. Они были головорезами и преступниками, и в итоге рано или поздно оказались бы погребенными в этой пустыне, но их смерть не была б связана со мной. Теперь они со мной неразделимы. Их мертвые лица, перерезанные глотки и мольбы о пощаде останутся в моей памяти на всю жизнь. Я знал об убийстве все. Знал, какую цену за него придется заплатить. Знал, как оно будет преследовать и высасывать из тебя жизнь, как будет выедать изнутри, словно болезнь. От этого не существует лекарства, не существует волшебных очищающих молитв. Это пятно на всю жизнь. Черт побрал бы Мартина за то, что я здесь, подумал я. За то, что устроил все это. И прокляни меня Господь за то, что я ввязался. Мне нужно быть дома, заботиться о дочери, сосредоточиться на моем следующем романе, пропивать свою жизнь и придумывать новые творческие способы мучить Альберта. Это — не я. Это — не моя жизнь, не того, кем я являюсь. И все же я чувствовал, как все глубже медленно погружаюсь в это, словно в зыбучий песок. Будто в эту самую ночь, став соучастником убийства трех человек, я пришел к выводу, что продолжать бороться с этими демонами бесполезно. И шок, и тошнота, которые я испытывал, прошли так же быстро, как появились. Так кто же я есть на самом деле? Были ли мое потрясение и отвращение искренними или я так отреагировал, поскольку считал это уместной реакцией на подобные ужасы? Как только пролилась кровь и истинное зло этой ночи, а также грядущих дней и ночей вырвалось на свободу, я понял, что не так уж мне это и мешало. Может, что меня действительно расстраивало, так это то, что я чувствовал себя как дома среди жестокости, крови и разрушений. Мне это нисколько не нравилось, но и не беспокоило так, как мне хотелось бы.

Руди оставил меня одного у костра. Через несколько минут еще один огненный шар прорвался сквозь тьму у гребня. Теперь, когда все тела были похоронены, Куид с Гулякой подожгли грузовик. Я наблюдал за пляшущим в ночи пламенем. В голове у меня продолжал кружиться и проигрываться образ взрывающегося черепа того парня.

Вернувшись в лагерь, Гуляка и Куид удалились в одну из палаток, а Руди первым заступил на дежурство. Вместе того чтобы воспользоваться свободной палаткой, я бросил на землю возле костра одеяло и лег. Остальные дежурили, сменяя друг друга каждые три часа. Я был удивлен тем, насколько холодно становится ночью в пустыне. Спал я немного, но, должно быть, то и дело отключался, поскольку помнил, что мне снилось. Это были не кошмары, которых я ждал, а приятные, полные нежности сны, воспоминания о матери, о Триш, до того, как наши отношения испортились, о Джиллиан и даже о Джанин. Мне казалось непристойным грезить о них в этом пыльном аду. Но всякий раз, когда я погружался в сон, они напоминали мне о том, что ждет по ту сторону тьмы. Люди, ради которых определенно стоит жить, но стоит ли ради них убивать? Ради кого-то из них?

Ближе к утру Куид заступил на последнюю смену. Я видел, как он сидел на переднем бампере «Ленд-Ровера», прислонив дробовик к ноге. Тело у меня затекло и ныло от долгого лежания на земле, поэтому я встал, немного размялся, затем присоединился к нему.

— Ты в порядке? — спросил он. Куид обладал беззаботным характером южанина, его непринужденность казалась неуместной в этих краях. Он был самым молодым в группе, но, на мой взгляд, самым смышленым.

— Поспал ровно столько, сколько хотел. — Во рту у меня было вязко и кисло. Я сплюнул в темноту комок мокроты, но это не очень помогло. — Все тихо?

— Новых проблем пока не было.

— Пока?

Глаза у него продолжали сканировать все еще темную пустыню.

— Удивительно, не так ли?

— Что именно?

— Насколько изменяется ночью пустыня. Причем любая.

— Во многих был?

— Две командировки в Ирак, был частью первой волны, когда мы только вошли.

— Тогда, думаю, сегодняшняя ночь не должна быть для тебя большой проблемой.

— Всегда большая проблема, когда кто-то умирает. К этому никогда не привыкнуть. Но первый раз, когда ты сталкиваешься с этим, самый сложный. Это — серьезное потрясение для любого, если только ты не больной на всю башку.

Я чуть было не признался ему, что для меня это не первый опыт.

— Иногда это необходимо, — продолжил он, — но в убийстве нет ничего приятного. По крайней мере, не должно быть.

— Давно уволился со службы? — спросил я.

— Пять лет, только я не уволился. Сбежал.

Я не знал, что сказать.

— Был сыт по горло, — пояснил он. — Должен был лететь в третью командировку, и вместо этого просто сбежал. Меня все еще ищут. Оказался в Мексике, познакомился с Руди и стал с ним работать. Решил, что если возьму в руки пистолет и запачкаю руки в крови, то пусть это будет на моих условиях.

Какое-то время мы молчали. Слышно было, как потрескивают последние умирающие угли костра. Я жестом указал на его футболку с логотипом «Нью-Орлеан Сэйнтс».

— Просто фэн или ты из Нью-Орлеана?

— И то и другое.

— Был там однажды несколько лет назад, — сказал я. — Неплохой городишко.

— Района, в котором я вырос, больше не существует. Был разрушен во время наводнения.

— Думаешь, когда-нибудь вернешься домой?

Он перестал смотреть на пустыню и перевел взгляд на меня.

— Нет.

Я не был уверен, вернется ли вообще кто-то из нас.

— А что насчет тебя? — спросил он. — Откуда ты?

— Из Нью-Йорка. Из северной части штата. Я — писатель.

— Что пишешь?

— Ложь.

Он улыбнулся и возобновил дежурство.

— Хорошо там живется?

— Ничего особенного, хотя лучше, чем я думал.

— Тогда какого черта ты здесь делаешь?

— Хороший вопрос.

— Я знаю лишь, что мы должны доставить тебя в Коридор, к какому-то чокнутому уроду, который возомнил себя дьяволом или типа того.

— Возможно, он считает себя Богом, — сказал я. — Насколько я могу судить в последнее время, особой разницы нет.

Куид задумался:

— Как-то несправедливо по отношению к Большому Боссу, а?

Не удержавшись, я рассмеялся себе под нос.

— Что? Не ожидал, что такой, как я, может быть верующим?

— На самом деле, нет. Опять же, возможно, это имеет смысл.

— Меня растили добрым мальчиком-католиком, — произнес он с усмешкой.

— Меня тоже, но я уже не мальчик.

Куид принялся раскачивать головой взад-вперед, разминая шейные мышцы.

— На мой взгляд, чем хуже становится мир, тем больше в нем Бога.

— Кажется, ты тут не прав. В этом мире нет ничего, кроме бесконечных страданий, безмерного насилия, боли и жестокости. Где же во всем этом Бог?

— Есть еще радость. И добро.

— Встречаются изредка.

— Поговори с теми, кто видел бой, они тебе скажут. Да, это — ад на земле, и ты видишь что-то, что никогда не выкинешь из головы. Но еще ты видишь много крови, видишь храбрость, способность к самопожертвованию и взаимовыручку.

— Но то деяния человека, а не Бога.

Через некоторое время Куид спросил:

— Значит, ты думаешь, что Бог мертв?

— Если он жив, ему необходимо кое-что объяснить. — Я жестом указал на хребет. — Что насчет парня, похороненного там? Он стоял на коленях и молил Бога спасти его. Но Бог не появился.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что он молился, когда у него из затылка вылетели мозги.

— Это не значит, что Бога там не было.

— Ты прав. Но если Он там был, это делает все только хуже. Что доброго в том, что Он просто стоял рядом и не вмешался? Не пойми меня неправильно, я верю в Бога. Просто я не уверен, верит ли он еще в нас.

— Вряд ли Его можно за это винить. Однако я думаю, что Бог не обязан оправдываться за свои действия. В отличие от нас.

— И как ты оправдаешься за то, что вы сделали?

— А как все оправдываются?

Вдали пробивался дневной свет, пронизывая ночь. Это первые лучи солнца появлялись на горизонте. Слева от гребня, на приличном расстоянии от дороги, стоял обугленный и почерневший остов, некогда бывший пикапом. Еще один скелет на этом кладбище, подумал я. А с другой стороны, хотя я не мог видеть их со своей точки обзора, три свежие могилы уже начали переваривать новых жертв, которых они скрывали, пока мы обсуждали существование Бога и природу добра и зла. Это могло бы быть смешно, не будь так омерзительно.

— В любом случае, неважно, кем себя считает этот парень, — наконец сказал Куид. — Если я вернусь живым и мне заплатят, у меня все будет хорошо.

Я тоже подумал про возвращение. Вспомнил, как лежал рядом с Джанин в темном номере мотеля, чувствовал биение ее сердца, переплетение наших простыней и смотрел, как ее глаза двигаются под полуприкрытыми веками, когда в голове у нее проносились сны. Как и сейчас, я не знал, наблюдал ли за мной Бог. Но насчет Мартина я был уверен. Он тоже находился в том номере мотеля, его руки сочились кровью, а щеки были разрисованы перевернутыми крестами. Он глумился надо мной, напоминая, что наша жизнь в любой момент может рухнуть как карточный домик.

Мне снится огонь.

Я выудил сигаретную пачку из набедренного кармана джинсов, вытащил одну сигарету для себя и предложил другую Куиду. Он отрицательно покачал головой.

— Думаешь, мы близко? — спросил я.

— К чему?

— К Богу… к дьяволу… к Мартину.

— Скоро узнаем, когда Коридор начнет выкидывать фортели.

Я закурил, сделал затяжку и, закашлявшись, выпустил дым.

— Выкидывать фортели?

— Он оживает, — сказал мне Куид. — Ты почувствуешь это.

Но единственное, что я чувствовал, это смерть, смотрящую на меня через пустыню как старый друг, высокомерный и безграничный в своей власти, жнец, в чьих действиях нет никакого смысла, посланный издеваться над про́клятыми и внушать страх обессиленным.

14

Гуляка снова разжег небольшой костер, которого хватило, чтобы вскипятить воду. Выпив мерзкий на вкус кофе и позавтракав консервированной яичницей-болтуньей, я почистил зубы с помощью бутилированной воды, сменил нижнее белье и натянул чистую футболку. За завтраком никто не обсуждал ночное происшествие. На самом деле разговоров вообще было мало, и к середине утра мы снова отправились в путь.

На этот раз Гуляка разместился впереди, рядом с Куидом, а Руди поехал со мной сзади. Я не стал спрашивать причину, но предположил, что дальше дорога будет опаснее и Гуляка явно был более знаком с этой местностью и готов к любым неожиданностям, которые она в себе таила.

Пока остальные следили за дорогой, я решил сконцентрироваться на отчетах детективов. Считалось, что Мартин образовал свою группу еще в Соединенных Штатах и вначале они являлись кочевым культом, путешествовали по проселочным дорогам и шоссе, появляясь в основном в отдаленных районах Техаса, Аризоны, Нью-Мексико, Калифорнии, и Невады. Постепенно Мартин собирал вокруг себя все больше приверженцев. И хотя в отчетах было не так много информации о том, кем именно были его последователи, Томпсон, первый нанятый частный детектив, сумел выяснить, что большинство из тех, кто был связан с Мартином, являлись американскими гражданами. Относительно молодыми, оставшимися без жилья, морально сломленными, ищущими чего-то, чем можно было заполнить их пустые жизни. По какой-то причине они нашли в Мартине то, что искали. Группа не раз имела трения с законом и подозревалась в многочисленных преступлениях в разных штатах. Однако она постоянно находилась в движении, и большая часть преступной деятельности, к которой, как считалось, она были причастна, состояла из малозначительных правонарушений и проступков. Считалось, что их переезд в Мексику случился несколько лет назад, хотя не было никаких подтверждений конкретных дат, и Томпсон так и не смог выяснить причину.

Несмотря на то, что никто не смог предоставить мне точную природу, цель или доктрину их предполагаемой религии, нет никаких сомнений в том, что главарем является Мартин и что он и его культ совершили серию жестоких и агрессивных деяний, — писал Томпсон. — Из разговоров с очевидцами и людьми, контактировавшими с Мартином, я понял, что их целью было пересечь мексиканскую границу и создать в глубине пустыни базу. Очевидно, Мартин регулярно проповедовал о конце света и своей роли в нем — черта, присущая самопровозглашенным пророкам судного дня, — и планировал привести своих последователей в новый дом в обетованной земле, где они могли бы поселиться и беспрепятственно практиковать свои религиозные убеждения и обычаи. Что касается состава группы, я относительно уверен, что большинство его последователей — американцы, но мне сказали, что среди них, возможно, есть несколько канадцев и европейцев. Поскольку культ, перед тем как перебраться в пустыню, провел какое-то время в нескольких приграничных городах, считается, что к ним присоединилось и множество мексиканских граждан. Большинство учеников Мартина — мужчины, хотя есть и некоторое количество женщин. У меня нет никаких сведений касаемо детей, и, похоже, точное количество последователей тоже никому не известно. Их может быть от пятидесяти до ста, а то и больше.

— Интересно, с каким числом людей мы имеем дело? — произнес Руди.

Я держал отчет на коленях и не осознавал, что он тоже его читает.

— Единого мнения по данному вопросу пока нет.

— Это всегда полезно знать, хотя неважно, они же просто кучка любителей. — Он пожал плечами. — А что насчет огневой мощи? Эти чудики вооружены?

— Это чистой воды предположение, — сказал я ему, ссылаясь на ту часть отчета, которую прочитал накануне, — хотя Томпсон имел сведения, что они обладают каким-то примитивным оружием и довольно глубоко окопались в той старой церкви.

— Да? Что ж, похоже, Томпсон давно уже кормит ворон.

Я порылся в бумагах, пока не нашел отчет Конни Джозеф и фотографию Томпсона, подколотую к последней странице. Лет пятидесяти с небольшим, лысый и пухлый, он имел косматые усы и глубоко посаженные, с жестким и циничным взглядом глаза. Я представил, как птицы копаются в его костях, отрывают от лица куски окровавленного мяса и выклевывают глазные яблоки. Была ли у него семья? — задался я вопросом. — Люди, которые любили и скучали по нему?

— Сложно поверить, что мексиканские власти потеряли интерес к этой группе, — сказал я.

Руди усмехнулся.

— Страх делает с людьми странные вещи. Черт, Дамер готовил и ел людей в многоквартирном доме. Представляешь, что тебе может сойти с рук на нейтральной территории?

Выбросив из головы неприятный образ, я отложил отчеты в сторону и посмотрел в окно. Вдалеке мимо нас проплывали несколько холмов, а равнины были усеяны редким, в основном низкорослым, кустарником. Впереди тянулся Коридор, простираясь в мучительную бесконечность.

Возможно, дело в монотонности, в том, что я плохо спал прошлой ночью, или это был просто такой способ спасения, но в конце концов я задремал.

Некоторое время спустя я проснулся, дезориентированный и сонный. На айподе играли «Роллинг стоунз», со своим «Джеком Попрыгунчиком», но звук был прибран, и на этот раз, к счастью, никто не плясал. Зевая, я потер глаза и стал смотреть на уже знакомый мне пейзаж.

Только на этот раз на его фоне что-то выделялось, что-то инородное.

Впереди, у обочины дороги, стоял человек в темной одежде. Я быстро сел прямо, чтобы разглядеть его получше, все еще не веря глазам. Но я не ошибся. Впереди, на некотором расстоянии от нас, действительно стояла одинокая фигура.

— Что тот парень делает там один и без машины? — спросил я.

— Какой парень? — оживился Руди, вертя головой. — Где?

— Я ничего не вижу, — сказал Куид.

— Там, — сказал я, указывая на фигуру.

Когда «Ленд-Ровер» проносился мимо человека, наши глаза встретились. С таким же успехом я мог бы смотреть в зеркало, отбрасывающее мое отражение на годы вперед.

— Остановись, — воскликнул я, дрожа всем телом, будто меня душили. Невероятно, но я знал этого человека. Моему разуму потребовалось несколько секунд, чтобы осознать и принять это, но, как только он зафиксировал правду, ее уже нельзя было отрицать.

— Сворачивай к обочине, я… просто… сворачивай к обочине… стоп!

Куид ударил по тормозам, и «Ленд-Ровер» резко остановился. Автомобиль еще покачивался, когда я открыл дверь и выскочил на жару. Как бы я ни хотел избавиться от увиденного, но в то же время мне казалось, если я немедленно не выйду из машины, то умру. Я ударился коленями об землю и откатился к обочине дороги.

Когда я, окутанный облаком пыли, поднялся на ноги, Руди и Куид уже выпрыгнули из «Ленд Ровера» с оружием наготове. Гуляка остался сидеть на пассажирском сиденье с привычным безучастным видом.

Я провел руками по затылку к задней части шеи, в попытке снять поселившееся там напряжение.

— Я видел человека. Он стоял там, у дороги. — Я сделал несколько шагов назад, в ту сторону, откуда мы приехали. Человек исчез. Испарился таким же чудесным образом, как и появился. Но он там был. Я видел его и никогда не забуду выражение скорби и отчаяния на его призрачно-бледном лице. Словно он умолял меня повернуть назад, пока я еще могу.

— Это был старик, — пробормотал я. — Вот почему я не сразу понял, кто это. Я… я не видел его уже много лет.

— В чем дело, босс? — спросил Руди. — Не видел кого?

— Моего отца.

Лицо медленно проплыло у меня перед глазами.

— Это был мой отец.

Руди и Куин обменялись обеспокоенными взглядами, но ничего не сказали.

Я хрустел костяшками, пытаясь найти применение рукам, которые начали трястись. Их покалывало как при онемении. Я окинул взглядом пустыню.

— Мой отец умер.

— Тебе просто приснилось, — сказал Руди.

— Но я не спал.

— Сейчас ты в Коридоре. Это он морочит тебе голову. Ты будешь видеть всякое, что-то из этого реально, что-то — вымысел. Здесь и то и другое не имеет большой разницы.

— Пустыня оживает, — сказал Куид, направляясь обратно к «Ленд-Роверу». — Я тебе уже говорил об этом.

Я закрыл глаза, чувствуя у себя на лице солнечное тепло, и попытался успокоить нервы. Казалось, будто я снова попал под тот ливень в Нью-Бетани и смотрел, как шрамы человека скользят по его истерзанной коже. Невероятное оживало прямо у меня на глазах, на этот раз в образе моего отца, несомненно разрушая основу всего, что я стал принимать и понимать как реальное. Но те мерцающие образы окровавленных ангелов и бродячих мертвецов не были моими снами, пропитанными жестокостью и отчаянием. Они принадлежали Мартину. Он не проник в мои кошмары, он привел меня к своим. И потом я понял, что, если у меня будет шанс добраться до него психически здоровым и живым, я больше не позволю ему заманивать меня в темноту. Мне придется вытащить его на свет.

Когда я открыл глаза, передо мной стоял Руди. Своими джинсами, потной безрукавной футболкой, пыльными ботинками, поношенной ковбойской шляпой и легкой небритостью он походил на героя старого «спагетти-вестерна». Золотой крест, свисающий с его уха, отражал солнечный лучик и отсвечивал мне в глаза.

— Если хочешь прямо сейчас все остановить и вернуться, это не проблема, — сказал он. — Будет только хуже, и даже я не знаю, насколько далеко нам придется заехать, чтобы найти это место.

Коридор и его демоны наблюдали за мной, в ожидании моего решения.

— Нет, — сказал я. — Едем дальше.

И мы продолжили путь, в то время как скорбный взгляд моего мертвого отца въедался мне в память. Я не понимал, почему мне явился именно он. Расплачивался ли он сейчас за мои грехи так же, как и за свои собственные, запертый в стране теней, ложных мессий и кровавого насилия? Или это была лишь еще одна безумная демонстрация силы? Неужели, вместо того, чтобы посылать своих последователей вырезать символы у меня на теле, Мартин направил мне в разум призраков, которые, как он знал, не только напугают, но и выведут меня из строя? Он знал, какие раны никогда не заживают, понимал, что, как только эти твари заползут в меня, я никогда уже от них не избавлюсь.

Я чувствовал его у себя внутри… у себя в голове… у себя в крови.

Мы ехали без остановок больше часа. В конце концов Руди сказал Куиду свернуть к обочине. Когда мы остановились, он вышел и какое-то время просто стоял на дороге. Вскоре к нему присоединился Гуляка.

— Что такое? — спросил я Куида. — Что происходит? Что-то не так?

Небрежным жестом он указал в окно.

— Видишь это?

Я проследил за его пальцем до крутого холма, с грудой камней у подножия.

— Для нас это своего рода маркер, — пояснил он. — Это самая дальняя точка Коридора, в которой мы когда-либо были. За нее мы никогда не заезжали.

Я проигнорировал возникшее желание выпить. Если был встревожен даже такой человек, как Руди Боско, как я мог сохранять спокойствие?

— Что они делают?

— Руди начинает свою игру, морально готовится. Поскольку чувствует ответственность за наши жизни. Гуляка просит о помощи своих духов, слушает пустыню и нюхает воздух как волк. Не знаю точно, как у него получается, но это дерьмо обычно работает. Он обращает внимание на вещи, которые остальные из нас даже не замечают. — Куид приоткрыл окно и закурил свою тонкую сигару. — Это как у меня дома. Все постоянно спрашивают меня про вуду и все такое. Хотят знать, реально ли это. Всегда говорю, что это неважно. Достаточно того, что практикующие верят в это. Но это дерьмо строится целиком на страхе, для парней же вроде Руди важны больше самоконтроль и выживание. Пустыня — это альфа-самец, но и он тоже.

— А ты?

— Я держу рот на замке, выполняю приказы и стараюсь быть хорошим солдатом.

Куид начинал мне нравиться, и я уже жалел, что втянул его в это.

— Мы в любом случае доставим тебя туда, куда тебе нужно. Именно так Руди ведет свой бизнес. — Он посмотрел на меня в зеркало заднего вида. — Я лишь надеюсь, что оно того стоит.

Я тоже надеялся на это.

* * *

Замаскированные под безжалостное солнце и выжженную землю, опасность и напряжение обрушились на нас как нечто осязаемое. Несмотря ни на что, мы продолжали путь. Но, кроме призрака, за целый день мы не увидели никого и ничего. Почему-то так было еще хуже, поскольку я уже буквально пропитался страхом. Казалось, мы настолько удалились от любых намеков на цивилизацию, что могло произойти что угодно. Будто мы попали в какое-то апокалиптическое будущее, где не было ни определенности, ни правил.

Ближе к вечеру мы сделали остановку.

В небольшом овраге, ярдах в пятидесяти от дороги, стояли останки хижины и сгоревший остов какого-то длинного строения с плоской крышей. Неподалеку находились две скромные хозяйственные постройки, которые казались неповрежденными, хотя были старыми и сильно обветшалыми. В стороне от зданий виднелся сгнивший каркас того, что когда-то было школьным автобусом. Поближе к дороге был припаркован побитый «Форд-Бронко», который выглядел так, будто стоял там несколько месяцев. Двери и капот были в сильных вмятинах, два окна выбиты, ветровое стекло украшала огромная паутина трещин, краска в некоторых местах на корпусе содрана подчистую. Казалось, будто он подвергся атаке бейсбольными битами и монтировкой.

— Будь я проклят, — сказал Руди. — Думаете, это та коммуна?

Гуляка уверенно кивнул.

— Куид?

— Наверное. Видишь автобус? По слухам, они приехали на автобусе.

Руди вытащил из заднего кармана бумажник, достал из него несколько банкнот и протянул партнеру.

— Ты не ошибся, амиго, так оно и есть.

— А что с «Бронко»? — спросил Куид.

— Подожди, мы проверим.

Руди и Гуляка вышли из машины с оружием наготове и медленно приблизились к останкам небольшого лагеря.

— Это все, что осталось от старой коммуны хиппи, — сказал мне Куид, не сводя глаз с остальных. Устроившись на сиденье поудобнее, он вытащил дробовик и положил себе на колени. — Руди всегда говорил, что все это выдумки, но Гуляка клялся, что это правда. Они поспорили несколько лет назад. Ходили слухи, что в семидесятые сюда приехали хиппи, в поисках умиротворенности, Бога и всего такого.

— Что же, черт возьми, случилось?

— Они нашли нечто другое. Или нечто нашло их. Никто точно ничего не знает, но все они пропали. — Он щелкнул пальцами. — Двадцать шесть людей просто взяли и бесследно исчезли. Федералы якобы наши кое-какую одежду, но это всё. До сего дня этот случай остается тайной, и одной из самых известных страшилок Коридора.

Мы наблюдали, как Руди и Гуляка обходят вокруг «бронко», затем начинают его рассматривать. Убедившись, что салон пуст, Руди подал знак Куиду присоединиться к ним.

Я последовал за ними, держась позади, в то время как остальные трое приблизились к двум хозяйственным постройкам. Здесь было не так жарко, то и дело дул легкий ветерок, заставляя звенеть какие-то старые колокольчики, висящие на зданиях.

Лишь подойдя ближе, я понял, что они сделаны из костей мелких животных.

В задней части здания находились загоны, в которых, предположительно, держали кур. Повсюду валялись груды мусора, разный хлам, обломки мебели и нечто похожее на старый автомобильный двигатель. Я перешагнул через пару гниющих рогов и кусок парусины, наполовину погребенный в земле, и увидел возле первой постройки трупики куриц. Они были свежими. Кровью из отрубленных голов была забрызгана земля и дверной порог одного из зданий. Я замер и посмотрел на остальных. Они увидели это до меня.

Если не считать прерывистого перезвона крошечных костей, в пустыне царила тишина.

Гуляка двинулся в обход первого здания, а Руди дернул на себя дверь, и та с громким скрипом распахнулась. Он тут же вскинул пистолет.

— Покажи мне свои руки! Немедленно! Показывай!

Пухлый мужчина в джинсах, шлепанцах и выцветшей гавайской рубашке, спотыкаясь, появился из дверного проема с поднятыми руками. Он щурился от солнечного света и выглядел измученным и дезориентированным. На вид ему было лет тридцать.

— Слава Богу! Не стреляй, братан. Все хорошо, все хорошо… остынь… все хорошо! — Когда он заговорил, его сильно обветренные губы треснули. — Оружие здесь совершенно ни к чему, я — художник, кинорежиссер, я…

— Не шевелись, — скомандовал Руди.

Гуляка подошел к нему вплотную и обыскал. Убедившись, что мужчина не вооружен, подвел его к нам.

— Нам нужна помощь, пожалуйста, мы… мы заблудились, чувак, и…

— Сколько вас?

— Четверо, я… точнее, нет, трое… уже трое. Я, Херм и Лейла.

— Так трое или четверо, говнюк?

— Трое, — поморщившись, ответил мужчина. — Трое. Господи. Трое.

Куид и Гуляка тут же взялись за дело, бросились к зданию и исчезли внутри.

Тяжело дыша ртом, мужчина вытер пот с грязного лица, его взгляд метался между Руди и мной.

— Вы же американцы, верно? Мы тоже.

— Что вы здесь делаете?

— Снимаем фильм. Я делаю кино для взрослых. Мы хотели снять в пустыне что-нибудь крутое, типа: две красивые девушки среди песка и жары, и все такое. Но мы заблудились и… все здешние дороги выглядят одинаково… мы два дня колесили вокруг и не могли понять, как нам вернуться. А потом у нас кончился бензин, и мы оказались здесь…

— Успокойся, — сказал ему Руди. — И отдышись.

— Мы должны выбраться отсюда, — настойчиво произнес мужчина. Он был явно напуган. — Нам нужен бензин. Можете дать нам немного бензина? Я куплю его у вас, братан, но нам нужно уехать.

Куид и Гуляка, усмехаясь, вышли из здания. Между ними шла рыжеватая блондинка в узеньких шортиках и рубашке в красно-белую клетку, завязанной выше пупка. Потные и растрепанные, доходящие до плеч волосы давно не видели расчески, а макияж был местами размазан. Однако она обладала какой-то экзотической красотой, которая была очевидна даже в ее нынешнем состоянии. К сожалению, казалось, что она пребывает в потрясении, близком к шоку.

— Это Лейла, — сказал мужчина. — А я — Реджи. Окей, теперь, когда все познакомились, давайте валить отсюда.

— Ты сказал, что вас трое, — напомнил ему Руди. — Где третий?

Мужчина устало указал на другую постройку.

— Херм отсиживается там. Он наш оператор. Он не выйдет.

Руди подал знак Куиду.

— Сходи за ним.

— Он не выйдет, — повторил Реджи. — И не отзовется.

— Изначально вас было четверо? — спросил Руди.

С болезненным выражением лица мужчина кивнул:

— Жасмин исчезла. Они забрали ее. Забрали прошлой ночью.

Несмотря на жару, меня охватил озноб.

— Кто забрал?

— Не знаю, какие-то психи. — Он покачал головой и заплакал. — Так и не получилось их как следует разглядеть, было темно, но… сперва мы просто почувствовали, что они за нами наблюдают. Мы знали, что там что-то есть, а потом, прошлой ночью, они попытались добраться до нас. Мы забаррикадировались, но они продолжали ломиться. Жасмин не выжила. Когда мы бросились в дом, она побежала не в ту сторону. Я пытался докричаться до нее, но она была так напугана, что продолжала бежать в пустыню, и… я не знаю, кто они и чего хотят, но они вернутся… они пришли оттуда. — Он указал на отрезок пустыни за зданиями. — И они приходят ночью.

Он посылал их ко мне по ночам.

— Как давно вы здесь? — спросил я.

— Два дня, — ответила за него Лейла далеким и отрешенным голосом.

— Руди, — позвал Куид из дверного проема второго здания. — Тебе лучше взглянуть на это.

Мы с Гулякой подошли к нему. Не было необходимости заходить внутрь, поскольку с улицы было видно, что он обнаружил в пустом здании.

Молодой парень с многочисленными татуировками и пирсингом висел на собственном ремне, один конец которого был привязан к стропилам. В грязи у него под ногами стояла большая видеокамера. Джинсы у него были в пятнах мочи, а в воздухе стоял страшный смрад. Интерьер здания кишел мухами.

— Боже мой, — вздохнул я.

— Снимите его, — тихо сказал Руди.

Куид и Гуляка занялись этим, а мы с Руди вернулись к остальным. Я посмотрел Лейле в глаза, и у меня появилось чувство, что у этих людей не все дома. Что бы они ни пережили, это сломило их.

— Он мертв? — Реджи принялся заламывать свои пухлые руки, по лицу у него струились слезы. — Он мертв, верно? Я знал, я… так и знал… он мертв. Мы все мертвы, все.

— Что, черт возьми, здесь произошло? — спросил Руди.

Лейла медленно моргнула несколько раз, будто его вопрос был слишком сложным для нее. Она поднесла к лицу руку и провела ей вокруг рта. Ее накрашенные ногти потрескались и обломались, а губы были в еще худшем состоянии, чем у Реджи.

— У вас есть еда? Или вода?

Руди кивнул в сторону «Ленд-Ровера». Я понял сигнал и вскоре вернулся с бутылкой воды.

— Не очень холодная, — сказал я. — Но пить можно.

Когда я отбросил в сторону пробку и протянул девушке пластиковую бутылку, она потянулась к ней, будто это был слиток золота. Осторожно взяв трясущимися руками, она поднесла ее ко рту и сделала большой глоток.

— Оставь мне немного, детка, — сказал Реджи, с жадностью глядя на воду.

Куид и Гуляка появились из здания. Очевидно, они сняли тело со стропил. Гуляка прошел к задней части постройки и стал пристально всматриваться в пустыню, как это нередко делал. Я направился к нему, обходя валяющиеся вокруг груды мусора. За зданиями простирался обширный участок земли, бескрайнее небо и череда горных склонов, выглядевших так, будто они были высечены на горизонте. Я никогда раньше не чувствовал себя таким незначительным, но здесь действовали не только потрясающая сила и величие природы. Это место было таким угрожающим и зловещим, что мне казалось, будто оно забирается под кожу. Надвигалось нечто ужасное- я был уверен в этом. И я не мог избавиться от ощущения, что здесь есть что-то еще, что-то пока еще неясное. Я провел предплечьем по лицу, вытирая пот с глаз.

— Ты тоже это чувствуешь, — сказал я. — Не так ли?

Гуляка кивнул.

Я повернулся, чтобы уходить, и тут увидел их.

Страх усилил свою хватку, но я заставил себя вдохнуть горячий пустынный воздух и медленно выдохнуть. Глаза были прикованы к двум символам, изображенным на стоящих передо мной зданиях. Восьмиконечное солнце, с лучами из человеческих костей.

Знак Странника. Они были нарисованы кровью.

Я вспомнил изувеченный живот Конни Джозеф.

Мартин был где-то рядом.

Я побежал обратно к остальным.

— Это они, — сказал я. Руди и Куид уставились на меня. — Послушайте, я не знаю, что здесь случилось с кучкой хиппи тридцать лет назад, но прошлой ночью здесь были люди Мартина. На зданиях кровью нарисован их символ, их метка.

— Это объясняет всех этих мертвых куриц, — сказал Руди. — Снова эта колдовская чушь.

Реджи и Лейла продолжали по очереди пить воду, полностью сосредоточившись на бутылке.

— Спроси их, чушь ли это.

— Даже не начинай, мать твою, не будем об этом. — Он пнул лежащий на земле камень. Тот улетел в другой конец площадки. — Ублюдки так затерроризировали этих людей, что двое превратились в зомби, один предпочел покончить с собой, а еще одна тоже наверняка уже мертва. Возможно, это ее кровью они нарисовали свою метку. И ты хочешь, чтобы мы отвезли тебя в самое логово этих безумцев?

Тогда я понял, что могу погибнуть в этой пустыне. Но не собирался поворачивать назад. Особенно сейчас, после всего, через что мы прошли. Они могли бы бросить меня, и мне пришлось бы добираться туда одному, пешком, если придется. К черту страх. К черту Мартина.

— Это твоя работа, — ответил я.

— Да, я знаю свою работу, босс, не нужно напоминать мне об этом.

— К тому же они — просто кучка любителей, не забыл?

Руди снял шляпу, пригладил потные волосы, затем снова нахлобучил ее.

— Ладно, умник, у нас есть два варианта, поэтому слушай. Через пару часов стемнеет. Можем остаться здесь и обороняться до утра или можем рискнуть проехать по Коридору после захода солнца. Если нам придется иметь дело с этими ублюдками, в стратегическом плане здесь лучше. Пусть даже мы станем легкой мишенью, здесь есть хороший круговой обзор и здание, в котором мы можем укрепиться и защищаться с помощью имеющегося оружия. С другой стороны, если уехать до наступления темноты, может, мы вообще сумеем избежать встречи с этими больными уродами. По крайней мере, пока не доберемся до их логова. Но там условия будем диктовать мы.

— Мы уже близко, — сказал я. — Наверняка.

— Нам нельзя оставаться здесь, — сказал Реджи, отбрасывая в сторону пустую бутылку из-под воды. — Они вернутся. И я не думаю, что это люди.

Лейла пробормотала что-то неразборчивое и рассеянно почесала один из своих неприлично больших грудных имплантатов.

— Реджи, «бронко» еще на ходу? — спросил я.

— Не знаю, посмотрите, что они с ним сделали. Если он в порядке, нам просто нужен бензин. Я куплю его у вас, парни, я могу заплатить. Либо Лейла может о вас позаботиться. Верно, детка? Понимаете, она может повеселиться с вами, может помочь вам расслабиться. Мы поможем друг другу. Немного порева за чуточку топлива?

— Господи Иисусе, что ты за человек? — Я повернулся к Руди. — Дай им немного бензина, у нас же есть запас.

— Это для нас, нам потребуется.

— Дай им, чтобы хватило выбраться отсюда, а еще еды и воды.

— Бесплатно? Вот уж хрен.

— Мы не можем бросить их здесь.

— Но и с собой мы их не возьмем.

Я посмотрел на Куида, но понял, что он не собирается раскачивать лодку. Гуляка стоял неподалеку, не сводя с Лейлы своих темных глаз.

— Потом будет много женщин, — сказал я, — когда все закончится.

Руди пожал плечами.

— Когда все закончится, возможно, мы будем уже все мертвы.

— Она уж точно не в лучшем состоянии, чтобы заключать сделки.

— Какое тебе дело? — Руди подошел к ней ближе. — Она — профессиональная давалка. Ради бога, они же снимали здесь порнуху.

— Фильмы для взрослых, — поправил Реджи, поднимая вверх палец, будто собираясь определить направление ветра. — Я снимаю фильмы для взрослых. Я — художник.

— Ты — сутенер, — отрезал я.

— Именно! — Он засмеялся истерически, как душевнобольной, и вскинул передо мной руку. — Дай пять!

Я оттолкнул его в сторону и встал между Руди и Лейлой.

— Хватит валять дурака, мужик. Дай им, что нужно, и валим отсюда.

Руди направил на меня свой самый устрашающий взгляд и, казалось, целую вечность не отводил его. В его темных глазах читалось все то насилие, которое он когда-либо совершал.

— Куид, — наконец произнес он. — Ты слышал, что сказал босс. Иди принеси нашим новым лучшим друзьям еды, воды и немного бензина.

Куид поспешил к «Ленд-Роверу» вместе с Реджи и Лейлой, а я кивнул Руди в знак благодарности. Я хотел выразить ему свое уважение, но выражение его лица не изменилось.

— Если нам не хватит хотя бы капли бензина, чтобы вернуться домой, — произнес он, — я пущу из твоей задницы кровь и оставлю тебя на съедение койотам.

Меня беспокоили не его угрозы, а наше затягивающееся нахождение здесь. Я двинулся прочь.

— К черту, — вздохнул он, — в любом случае, пора сделать небольшой перерыв.

Гуляка достал серебристый портсигар, открыл, вытащил косяк. И вместе с Руди удалился курить его.

Вскоре до меня донесся едкий запах. Я смотрел на дорогу, в надежде, что мы уедем отсюда задолго до наступления темноты.

15

Смерть всегда рядом с нами. Как бы мы ни пытались убедить себя в обратном, уязвимость — наше неотъемлемое качество, а время нашего пребывания на этой Земле скоротечно. В Коридоре, в мучительной жаре и изоляции, я ощущал это более явно, чем когда-либо. Как свежие следы колес или помет дикого животного, смерть — ее запах — присутствовала повсюду.

Мы уже слишком давно были там. Солнце садилось, и скоро должно было стемнеть. Руди и Гуляка с беззаботным видом сидели на земле, прислонившись спиной к стене первой постройки. Лейла присоединилась к ним, и втроем им было довольно уютно. Очевидно, у нее была под рукой своя наркота, поскольку я видел, как она передавала Гуляке несколько таблеток из маленького пластикового пузырька. Как бы то ни было, он положил их себе в портсигар, а ей взамен протянул косяк.

Куид тем временем заправил «бронко» бензином, загрузил в него кое-какие припасы, и теперь возился под капотом. Хотя прошло уже некоторое время, он так еще и не смог завести двигатель.

Я вернулся к постройке, где повесился оператор.

Реджи стоял над телом, которое Куид положил возле дальней стены. Сквозь множественные дыры и щели в стенах сочились лучи умирающего солнечного света, окрашивая Реджи в золотистый оттенок. Прогнав от себя несколько мух, я подошел ближе.

— Идем, — сказал я, стараясь произнести это как можно мягче. — Тебе не нужно здесь находиться.

Реджи смущенно вытер слезы с лица.

— Он был моим другом.

— Мне очень жаль.

— Неужели я просто оставлю его здесь?

— Ты можешь послать за ним представителей властей, когда вернешься.

— А что насчет Жасмин? — всхлипывая пробормотал он. Но прежде чем я успел ответить, он схватил видеокамеру, вытер слезы и поплелся к выходу.

— Я просто хочу домой, я… вы должны отпустить меня домой.

Последовав за ним, я был немного сбит с толку его последним комментарием, но рад снова оказаться на улице. Прикрыв глаза от остатков солнечного света, я увидел, как Куид выскочил из «бронко», разочарованно покачал головой и снова сунулся под капот. Реджи с печальным видом направился в его сторону. В своей вульгарной рубашке и хлипких сандалиях он выглядел глупо, а его незащищенная лысина докрасна обгорела на солнце и уже начала шелушиться.

Я выбросил сигарету и двинулся в противоположном направлении, осматривая остатки коммуны. Пока шел, вспомнил, что это место когда-то было домом для более чем двадцати человек. В каком-то смысле, в это казалось труднее поверить, чем в их предполагаемое исчезновение. Возможно, слухи об их необъяснимом конце были правдой, а может, они не смогли наладить жизнь, и, как и большинство других коммун хиппи, просто распались и покинули это место. В любом случае, ощущение жизни и красок, которым когда-то здесь все было пропитано, давно исчезло. Но кем они были, эти хиппи и свободные души? Почему пришли сюда в надежде найти свою Утопию? Почему выбрали такое явно негостеприимное место? Что почувствовали в этой земле, что вселило в них надежду? Как не заметили ужасов, подстерегающих их здесь? Как смогли обмануться, поверив, что вне опасности? Как смогли обмануться все мы?

Присев, я зачерпнул рукой землю и дал ей просыпаться сквозь пальцы. Садящееся солнце и темнеющее небо казались умышленными дезориентирующими уловками, иллюзиями, призванными отвлечь внимание от жуткой пелены, нависшей над этими мертвыми руинами. Здесь, в воздухе, в земле и зданиях, сохранился безошибочный осадок — отголоски их заблудших душ, подобные призрачному шлейфу от фотовспышки. Я почти видел их, этих счастливых, нежных и полных надежд людей. И все они были обречены.

Останавливался ли здесь несколько лет назад Мартин со своими учениками, во время своего кощунственного паломничества? Давал ли песку также просыпаться сквозь пальцы, впитывая злобу этой проклятой земли, когда провозглашал себя божеством?

Будто в ответ, снова зазвенели костяные колокольчики, на этот раз потревоженные порывом невероятно холодного ветра, сопровождаемого шелестом неразборчивых голосов, плывущим над пустыней.

После встречи с призраком отца я решил, что готов уже к чему угодно. Но я заблуждался.

Поскольку услышал, как глухой и невероятно зловещий голос произнес мое имя.

Я поднялся на ноги и огляделся. Голоса, если я действительно их слышал, смолкли, но насчет ветра я не ошибся. Он продолжал дуть, холодный и отрезвляющий, какой бывает в самую суровую нью-йоркскую зиму. Я двинулся назад, в попытке укрыться от него. Глаза у меня болели и слезились, лицо ныло от холода, а дыхание вырывалось изо рта вьющимися струями пара.

Потом, как и голоса, ветер стих.

Остальные находились там, где и раньше, и, казалось, не заметили произошедшего. Руди, Гуляка и Лейла сидели на земле. Хотя они были слишком далеко от меня, я видел, что Лейла разговаривает с тем же отрешенным выражением лица. Руди кивал и делал вид, что заинтересован ее рассказом, при этом небрежно развязывал ее топик. Куид продолжал возиться с двигателем, а Реджи стоял прислонившись к корпусу «бронко». Держа в руках маленький радиоприемник, он яростно крутил ручку настройки и наклонял в разные стороны антенну.

Ошеломленный и задыхающийся, я чувствовал, как меня опутывает жара пустыни. Я направился к останкам главного здания. По какой-то причине для меня было важно продолжать движение. Возможно, потому, что даже тогда я понимал, что что-то гонится за мной. Я ошибочно считал себя охотником, но чем ближе мы подбирались к Мартину, тем сильнее менялась ситуация. Он преследовал меня, и мы оба знали это.

Я провел рукой по предплечью. Кожа, на которой раньше выступали мурашки, теперь была скользкой от пота.

«Нам нужно убираться отсюда», — сказал я себе. Там, куда мы направлялись, могло быть еще хуже, но если мы останемся здесь, то погибнем.

Продолжая дрожать, я шагал вдоль внешней границы развалин, в попытке прочистить голову. Хотя солнце садилось, а жара медленно снижалась вместе с ним, я начал обильно потеть. Через несколько секунд я буквально взмок.

Я балансировал на лезвии бритвы и теперь терял равновесие.

Краем глаза я заметил, как что-то пронеслось мимо меня. Пошатнувшись, я развернулся, в попытке отследить его, но оно уже успело исчезнуть. В глазах все поплыло, затем резкость вернулась, и я услышал мимолетный детский смех. Сердце учащенно забилось, я оглянулся на остальных. Они ничего не замечали. Руди повел теперь уже обнаженную по пояс Лейлу в первую постройку, а Гуляка остался сторожить в дверях. Куид продолжал возиться с «бронко», а Реджи ходил маленькими кругами, в попытке что-нибудь поймать своим приемником.

Я заставил себя вернуться к остову главного здания, шагнул в дверной проем, ступив на то, что раньше было полом. За прошедшие годы он превратился в грязь, песок и груды мусора, намекавшие, что когда-то здесь жили люди. Я ощутил необъяснимую тягу к дальнему углу здания, где рядом с грудой сломанных досок торчал старый деревянный стул, будто намеренно выставленный там для метафорического эффекта.

Вокруг одной конкретной груды мусора, роясь, жужжали мухи.

Из-за выпавших из задней стены балок раздался еще один жуткий смешок. За ним последовал гул голосов — мужских, женских, детских — все говорили одновременно, кружили вокруг меня, затем взорвались вихрем оглушительных криков и жутких стонов. Страх грыз и царапал мои внутренности. Я принялся крутиться, в попытке сориентироваться и выяснить, откуда появились эти призраки и куда они скрылись. Но, как и те, что до них, они исчезли до того, как я успел их прочувствовать.

Вернулась тишина, тревожная и многозначительная.

Я провел руками по потным волосам. В нормальных обстоятельствах я заверил бы себя, что все это не по-настоящему, как и любой кошмар. Но я знал, что сейчас все иначе. Это — не дурной сон и не безумие. Останки этих построек, этого места, людей, которые когда-то здесь жили, пытались мне что-то сказать, привлечь сюда с определенной целью. То, что я считал возможным и невозможным, не имело значения. Я был не более чем пассажиром.

Передо мной стоял пустой стул. Я приблизился к нему, протянул руку и коснулся спинки. Дерево было выцветшим и потертым. У моих ног лежали груды старых досок и деревянных обломков, сваленных, как мне сперва показалось, совершенно случайно. Но, присмотревшись, я увидел, что гора, над которой роились мухи, возведена целенаправленно, чтобы скрыть то, что лежало под ней.

Между двух старых досок торчала какая-то странная палка — длинная, тонкая и загнутая. Палец.

— Я кое-что нашел! — закричал я, в надежде, что остальные меня услышат. — Сюда!

Я подошел ближе. Это был человеческий палец, с сухой и потрескавшейся кожей, ноготь частично почернел, будто обгорел, но был длинным, заостренным и определенно женским. Игнорируя инстинктивное желание убежать, я осторожно взялся за окружающие его доски и отодвинул их.

Сперва показалась кисть, затем вся рука. Она безжизненно шлепнулась в грязь, когда я ногой отбросил в сторону мусор и куски дерева, выпустив наружу жуткое зловоние.

Передо мной лежало тело, под ним еще два. Все три были обнаженными и страшно разложившимися. Раздувшиеся, с лопнувшей, разорванной местами кожей, открытые раны кишели извивающимися белыми личинками. Тела были туго опутаны с головы до ног кусками ржавой колючей проволоки.

Я поднес руку к лицу, зажал нос и рот, но смрад смерти и тлена был настолько густым, что ощущался даже его вкус. Желудок скрутило, и я с трудом подавил подступившую к горлу желчь.

— Сюда! — Снова закричал я. — Сюда!

Хотя тела были сильно изуродованы разложением и колючей проволокой, было очевидно, что их жестоко избили. К этим людям было применено невообразимое насилие: их конечности были сломаны, вывернуты под неестественными углами, тела покрыты синяками, ссадинами и ранами, а также пятнами засохшей черной крови. Мне было видно лишь лицо женщины, лежащей сверху, но оно у нее было вдавлено внутрь, раздроблено каким-то тяжелым тупым предметом. Если б не грудь и волосы, я не смог бы идентифицировать тело как женское, а тем более как человеческое.

Морщась от отвращения, я подсунул под него самый большой кусок дерева, который только смог найти. И, пользуясь им как рычагом, попытался сдвинуть в сторону. Обмотанное колючей проволокой, тело покатилось и шлепнулось в грязь. Из головы сочилась какая-то странная желеобразная субстанция, которую я принял за мозговое вещество.

Теперь моему взору открылись два лежавших ниже трупа.

Бросив доску, я попятился назад. Впервые за многие годы я, неожиданно для себя, стал молиться, просить у Бога силу и рассудок, правильное направление и утешение. Это произошло инстинктивно. Я превратился в напуганного ребенка, ищущего защиты у родителя. И все же среди всей этой бойни и безумия я никогда не чувствовал себя таким одиноким и брошенным. Меня словно оставили болтаться на ветру, с петлей палача, туго затянутой вокруг шеи. Про́клятый. Я всегда им был. И никогда не чувствовал это настолько явно, поскольку, несмотря на их шокирующее отвратительное состояние, я сразу же узнал оба тела.

Они лежали бок о бок, обмотанные такой же колючей проволокой. Изувеченные, но лица остались нетронутыми. Это были Реджи и Лейла.

Отшатнувшись и едва не упав, я бросился к остальным.

Не успел я добраться до них, как вдруг услышал крики.

Выбравшись на открытое пространство, я увидел, как Руди пятится от дверей постройки, на ходу стреляя из своих пистолетов и вопя во все горло. Гуляка стоял рядом, явно сбитый с толку, но с оружием наготове. Куид по-прежнему находился возле «бронко», но уже не заглядывал под капот. Вместо этого он зачарованно таращился на радиоприемник, который теперь стоял на земле и транслировал что-то, что я не мог разобрать.

— Это не они! — закричал я. — Не они!

Руди наконец перестал палить и принялся озираться, ошеломленный и побледневший.

Проигнорировав его предостережение, я прошел мимо него к дверям постройки, в которую еще несколько минут назад он у меня на глазах входил вместе с Лейлой. Устало прислонившись к косяку, я заглянул внутрь.

В помещении было пусто, но пол, стены и то, что осталось от потолка, каждый их дюйм, покрывал толстый слой крупных черных муравьев. Их было так много, что если б я вошел внутрь, то погрузился бы в них по щиколотку.

— Она… она была там, а потом… — казалось, Руди не мог закончить свою мысль. Он продолжал смотреть на всех нас, будто в надежде, что мы можем знать ответ. — Господи Иисусе! Господи, мать его, Иисусе!

Я повернулся спиной к строению, понимая, что где-то рядом Мартин смеется надо мной, используя истории из моего прошлого против всех нас. Ни одного красного муравья в толпе, — подумал я, — на этот раз покалеченного красного не утащат прочь. Не было необходимости. Поскольку я был тем красным муравьем.

— Никому не двигаться, мать вашу! — закричал Руди, все еще держа пистолеты наготове. Вытянув руки в стороны, он стал медленно крутиться на месте, пытаясь держать нас всех под прицелом. — Никому не двигаться, пока я… не узнаю, что все здесь те, за кого себя выдают!

Я поднял руки.

— Успокойся. — Я кивнул в сторону главного здания. — Их тела там. Реджи… Лейлы… и еще одной женщины.

Гуляка перекрестился и принялся осматривать местность.

Рядом прогремел выстрел из дробовика.

Это Куид расстрелял радиоприемник и теперь стоял над его обломками. Он медленно перевел на нас взгляд, рот у него был открыт, глаза от замешательства и страха превратились в щелочки.

— Вы слышали его? — спросил он голосом, полным отчаяния. — Только что по… по радио, слышали его?

Никто не ответил.

Руди продолжал крутиться, целясь в нас из пистолетов.

— Голос, вы слышали его? Это была молитва или что-то типа того, но таким ужасным голосом.

Руди наконец опустил руки и бросился к главному зданию. Обратно он брел медленно, как побежденный.

— Какого хрена? — пробормотал он. — Гребаный Коридор… гребаный Коридор, это… нам нужно уезжать. Он был так напуган, что ему было трудно дышать. — Немедленно, мы… уже закат… мы уезжаем немедленно.

— Он был здесь, — произнес Куид, будто не слыша его. — Я разговаривал с ним, и он пытался поймать что-то по радио. Я возился под капотом и услышал, как упал приемник. Я посмотрел туда и увидел, что Реджи исчез, просто… просто взял и исчез, а по радио зазвучал этот голос, я…

— Возьми себя в руки, мать твою, — сказал Руди, направляясь к «Ленд-Роверу». Он повернулся сказать что-то Гуляке и понял, что тот не двигается. — Увидел что-то?

Глаза коротышки были прикованы к пространству между двумя зданиями. Он медленно опустил руку и вытащил из ножен боевой нож.

Руди снял солнцезащитные очки, и по выражению его лица я понял, что он тоже что-то увидел.

— Вон там… что это?

Несколько секунд я изучал горизонт, пока наконец не разглядел.

Вдали, под садящимся солнцем… виднелась одинокая серая фигура.

Сначала мне показалось, что она стоит неподвижно, но вскоре я понял, что она движется. Бежит по пустыне, только как-то странно и неуклюже. Слегка наклонившись вперед, она покачивалась из стороны в сторону.

— Это человек?

— Кем бы он ни был, он идет сюда.

Внезапно из-за фигуры появились другие такие же. Видимо, они двигались гуськом, а теперь разворачивались веером, выстраиваясь в ряд. Их было не меньше дюжины, и все они шли прямо на нас.

— Срань господня, — прошептал Куид.

Хотя фигуры были еще довольно далеко, я сумел разглядеть, что все они облачены в грязные лохмотья, а некоторые, по-видимому, были вооружены каким-то примитивным оружием.

В воздухе перед ними плыл жуткий смрад гнили.

Растерянность сменилась страхом, а затем паникой.

— Что, черт возьми, это за твари?

— Наверное, какая-то банда живущих здесь налетчиков, — произнес Руди, хотя даже сам, казалось, не поверил тому, что сказал.

Они приближались вместе со сгущающейся тьмой.

— Ну что? — Куид передернул затвор дробовика. — Деремся или бежим?

Странный свист прорезал воздух.

Руди утробно хрюкнул, будто кто-то двинул его промеж лопаток, выбив воздух из легких. Пошатываясь, с разинутым от шока ртом, двинулся вперед, и в следующий момент я увидел, что что-то торчит у него из груди.

Все замерли. Мы просто стояли, ошеломленные, и пытались понять, что именно только что произошло и на что, черт возьми, мы смотрим.

Руди был пронзен самодельным копьем.

Он прищурился и попытался что-то сказать, но смог издать лишь жуткий клекот. Выронив пистолеты, обеими руками схватился за древко, будто это была незначительная помеха, которую он намеревался устранить сам.

— Сзади! — Куид резко развернулся и выстрелил.

Со стороны дороги приближался одинокий атакующий.

Куид неторопливо направился к «Ленд-Роверу», снова и снова передергивая затвор и стреляя, не сбавляя шаг и издавая при этом первобытный крик.

Все еще держащийся окровавленными руками за копье, Руди наконец повалился на бок, в руки Гуляке.

Я нагнулся, схватил его пистолеты и начал палить, но налетчик уже лежал на дороге. Куид застрелил его, и теперь переключил внимание на первую группу.

Они быстро приближались.

— Ублюдки! Гребаные ублюдки! — Куид стал перезаряжаться, наблюдая за Гулякой. Тот медленно и осторожно опускал Руди на землю, спиной вниз. При этом он удерживал древко, и под тяжестью тела копье начало выходить из груди. Руди хрипел и давился. Кровь текла по древку, по его футболке, по подбородку. За считаные секунды бо́льшая часть его торса буквально пропиталась ею. Он посмотрел на Гуляку с выражением недоверия на лице, затем закашлялся, брызгая изо рта кровью, закатил глаза и умер.

Гуляка вытащил из него копье, отбросил в сторону и осторожно взял Руди на руки. Несмотря на свой небольшой рост, он с легкостью отнес его на заднее сиденье «Ленд-Ровера», не обращая внимания на происходящее вокруг.

Куид добрался до автомобиля первым, но вместо того, чтобы забраться внутрь, принялся палить в приближающиеся со стороны пустыни фигуры.

— Ну же, валим, валим отсюда!

Я распахнул заднюю дверь, пропуская Гуляку, несущего тело Руди, в салон. Затем повернулся и тоже открыл огонь по налетчикам.

Те уже достигли построек.

Куид прыгнул за руль. Я бросился к переднему пассажирскому сиденью и заскочил на него в ту секунду, когда мы сорвались с места.

Приняв сидячее положение, я сумел закрыть дверь и посмотрел в заднее окно. Облака пыли, поднятые шинами, затрудняли видимость, но, как только мы выехали в Коридор, по дверям и окнам что-то громко застучало, затем что-то тяжелое ударило по крыше. Нас забрасывали камнями, копьями и другим оружием. И хотя мне больше не было видно этих тварей, я мог слышать их дикое рычание и ощущать их присутствие. Они бежали уже вплотную с «Ленд- Ровером» и прыгали на него, в попытке зацепиться.

Куид держал руль побелевшими от напряжения пальцами, с головокружительной скоростью маневрируя по дороге.

— Они вокруг нас!

Дико виляя, мы с тошнотворным стуком врезались в какое-то серое пятно. Подпрыгнули, переехав его, и продолжили путь. Затем врезались в другое, и я просто уткнулся в приборную доску. На этот раз тело влетело в ветровое стекло, вмяв его внутрь.

Я инстинктивно пригнулся и прикрыл глаза, но стекло, хоть и пошло трещинами, не рассыпалось. «Ленд-Ровер» завилял снова, и тело, скатившись с капота, исчезло позади нас.

— Я ничего не вижу! — закричал Куид, пытаясь выровнять автомобиль. — Убери стекло! Мне нужен обзор! Они на дороге!

С помощью рук и ног я выбил остатки ветрового стекла. Изуродованный лист соскользнул с капота, но было уже поздно. Мы съехали с дороги.

Внезапно возникло чувство невесомости, парения и потери контроля. На пару секунд наступила странная жуткая тишина, которая обычно предшествует аварии или столкновению. А затем мы приземлились, с грохотом подскочили, заскользили по неровной поверхности и резко остановились.

Куид сумел затормозить у самого края довольно глубокого оврага. Но, лишь посмотрев в зияющую пустоту, где раньше было ветровое стекло, я понял, что мы оказались гораздо дальше от дороги, чем думал изначально. Мы перепрыгнули через небольшой гребень и приземлились, развернувшись передом в ту сторону, откуда приехали.

Двигатель заглох.

Наступили сумерки, ночь стремительно приближалась, скрывая налетчиков. Но я предположил, что они продолжали наступать, несясь по пустыне своей странной походкой.

Куид снова попытался завести двигатель. Тщетно.

— Хрен с ним. — Он схватил коробку с патронами, перезарядил дробовик и выскочил из машины.

Мы с Гулякой присоединились к нему. Почва была каменистой и неровной, песок рыхлым. Я присел с двумя пистолетами наготове, но окружающая пустыня и видимый нам участок дороги казались безлюдными.

— Где они?

— Покажитесь! — крикнул Куид, его голос эхом разнесся над пустыней.

— Попробуй завести двигатель, — сказал я ему. — Мы не знаем, сколько их. Нам нужно убираться отсюда.

К моему удивлению, он без каких-либо возражений вернулся к «Ленд-Роверу».

Я посмотрел на Гуляку. Его грудь, руки и колени были покрыты кровью Руди. Он кивнул куда-то.

В далекой темноте я увидел смутные фигуры, спешащие вдоль дороги. Они либо отступали, либо перегруппировывались.

Пока Куид продолжал попытки завести двигатель, ругаясь и колотя кулаком по приборной доске, я заметил краем глаза какое-то движение. Вскинув пистолеты, я повернулся в ту сторону, но Гуляка оказался быстрее и добрался до скорчившейся фигуры, сидящей на крыше «Ленд-Ровера», вперед меня.

Налетчик прыгнул на него, и они упали на землю, сцепившись и откатившись на несколько футов в сторону, прежде чем жилистый мексиканец оказался сверху, с занесенным в воздухе боевым ножом. Он бил им снова и снова, погружал лезвие с такой силой, что его рука погружалась в торс существа по локоть. И я слышал треск костей, ломающихся под его напором, в сочетании с жутким чавканьем, хрустом и яростным тяжелым дыханием Гуляки. Наконец он слез с тела и стал всматриваться во тьму, готовый к новой схватке.

Но в пустыне снова воцарилась тишина.

— Всё в порядке! — воскликнул Куид, когда двигатель наконец завелся. — Поехали!

Решив выяснить, с чем мы имеем дело, я подошел к телу. Из-за сгущавшейся темноты и безумной суматохи я так и не смог как следует рассмотреть ни одного из этих существ.

Удивительно, но крови не было, и, помимо жестоких смертельных ран, которые оно получило, его лицо и кожа выглядели так, будто были сильно повреждены задолго до этого. Под грязными полосками ткани и похожего на бинты материала, покрывавшими его с головы до ног, проглядывала лишенная кожи, страшно разложившаяся плоть. Тусклые глаза затянула молочная пленка, руки тоже сгнили, ногти были ломкими, длинными и пожелтевшими. Охваченный отвращением и ужасом, я не мог отвести взгляд.

Не было никаких сомнений в том, что это человек.

Только он был мертв уже несколько месяцев.

Внезапно существо бросилось на меня, шипя и подергиваясь словно в конвульсиях.

Я выстрелил ему в лицо.

Оно упало назад и затихло.

Где-то неподалеку, связанный узами насилия, своей пролитой священной крови и древних чуждых этому миру заклинаний, шрамовник наблюдал за мной. Красота его голубых как лед глаз исчезла, сменившись бесконечным страданием.

— Поехали, — повторил Куид, на этот раз более сдержанным голосом.

Тихо, словно в некоем трансе, я занял переднее пассажирское сиденье, а Гуляка скользнул на заднее.

Куид ударил по газам, мы перелетели обратно через хребет и снова оказались в Коридоре. Дорога была пустой, но я знал, что те существа где-то рядом, поджидают в темноте.

Мы ехали без происшествий, сухой пустынный воздух дул сквозь пустую раму нам в лица, становясь все мягче, чем глубже мы погружались в ночь. Несмотря на всю кровь, выделения и нарастающий смрад, Гуляка держал труп Руди, как любящий отец своего спящего ребенка. Его суровое лицо, казалось, окаменело. Он сам словно умер. Еще одно тело, брошенное на созданную мной кучу, еще одна жизнь, угасшая из-за меня. Больше крови, больше смертей, больше греха, больше вины, больше ужаса. Господь всемогущий, я тонул во всем этом.

Все молчали. Не о чем было говорить.

Вместо этого мы прислушивались к ночи и своим тревожным мыслям.

Я отдал бы все, чтобы поверить, что ошибался насчет того, что видел там. Хотел поверить, что в той жаре, среди насилия, адреналина и ужаса, мои глаза подвели меня. Но я знал, что видел. Нас обманули беспокойные духи тех, кто был убит и замучен на руинах той коммуны. И это существо, изображавшее из себя человека, было мертво задолго до того, как Гуляка прикончил его.

Возможно, Мартин действительно был богом. Возможно, он действительно воскрешал мертвых.

16

В небе ярко светила полная луна. Она нависала над нами, подобно божеству, превращая пустыню в лунную поверхность — бесплодную, сухую и загадочно прекрасную. Она была такой идеальной, что казалась ненастоящей. Искусственно приукрашенная, словно появилась из какого-то дешевого фильма ужасов, только созданная для более светлой ночи.

Под этой сказочной пустынной луной стоял Гуляка, держа на руках тело Руди. Какое-то время он нес его, споткнувшись пару раз, но даже не покачнувшись, пока наконец не решил, что отошел достаточно далеко. С большой осторожностью он положил тело на землю, затем сходил к «Ленд-Роверу» за канистрой с бензином.

Потягивая виски из последней привезенной с собой бутылки, я сидел на заднем бампере машины и наблюдал за ним. Не знаю, сколько мы проехали, но прошло некоторое время, прежде чем мы остановились и разбили лагерь у дороги. Благодаря яркому лунному свету мы могли хорошо видеть на несколько футов во всех направлениях, но все равно развели костер.

Все были уставшими, грязными и израненными. Даже «Ленд-Ровер» был покалечен, покрыт вмятинами и царапинами, ветровое стекло выбито, одно окно покрыто трещинами, к решетке радиатора прилипли кусочки серой ткани и что-то похожее на лохмотья человеческой кожи.

— Копье, — пробормотал Куид. Это было первое слово, произнесенное кем-либо с момента нашей остановки. — Копье. Вы шутите, мать вашу?

Все, что я знал наверняка, это то, что никогда не забуду изумленное выражение на лице Руди Боско перед гибелью.

— Поверить не могу, что он умер такой смертью, — вздохнул Куид. — Кто угодно, но только не он.

— Наверное, он даже не понял, что его поразило.

Мы наблюдали, как Гуляка подходит к телу. Он снял свой кожаный жилет, обнажив новые татуировки на спине и плечах, затем опустился на колени и погрузил пальцы в рану на груди Руди. Когда он извлек их, они были мокрыми от крови. Затем принялся наносить ее себе на щеки, лоб и подбородок, пока не покрыл все лицо и шею. Перекрестившись, посмотрел на луну. Белки его глаз отчетливо выделялись на фоне раскрашенного кровью лица.

— Какого черта он делает?

— Прощается. — Куид сел рядом со мной на бампер, держа дробовик между ног. — Нанося на себя кровь, он забирает с собой часть души Руди. Он наполовину индеец яки. В свое время яки были крутыми парнями. Великие воины, никому не сдавались. Даже конкистадоры не могли их победить, поскольку они отказывались складывать оружие. Но иезуиты наконец обратили их в свою веру — вот почему в них смешались католицизм и старые индейские обычаи.

По мимике и жестам Гуляки я понял, что он начал молиться.

— Как он мне объяснил, — продолжил Куид, — они верят в четыре разных мира: мир людей, мир животных, мир смерти и мир цветов.

— Цветов? — Почему-то мир цветов и Гуляка для меня не совсем сочетались.

— Яки верят, что капли крови, упавшие с тела Христа, когда тот висел на кресте, превратились в цветы. Для них цветы олицетворяют душу. Чтобы сохранить между всеми мирами равновесие, они должны устранять зло и ущерб, причиняемый им людьми.

Я протянул Куиду бутылку. Он сделал большой глоток, а Гуляка полил тело бензином, щелкнул зажигалкой и двинулся прочь. Сделал несколько шагов и не оглядываясь бросил зажигалку через плечо.

Тело вспыхнуло. Еще один костер разорвал ночь.

Мне показалось, что Куид вот-вот заплачет. Это ощущение посетило меня на мгновение. Но он не заплакал. Выражение его лица посуровело, а затем стало странно спокойным. Куид оставался солдатом, и он бывал уже здесь раньше. Давно был знаком с болью и утратой. И хотя они ранили его так же глубоко, как и любой другой противник — возможно, даже больше, — он научился выдерживать их атаки.

Он был холоден как лед — посреди этой древней пустыни.

Когда Гуляка вернулся в лагерь, я подошел к нему.

— Я знаю, насколько вы были близки, — сказал я. — Мне очень жаль.

Его движение было настолько быстрым и четким, что, когда я осознал произошедшее, он уже держал у моего горла свой боевой нож. Почувствовав нарастающее давление лезвия и увидев взгляд Гуляки, я решил, что он собирается меня убить.

Но в следующую секунду он отпустил меня и ушел прочь.

Куид ничего не сказал, лишь глотнул еще виски. Он даже не сдвинулся с места, и я не был уверен почему. Или он знал, что Гуляка планирует лишь мне что-то продемонстрировать, или ему было все равно, убьет он меня или нет.

Забрав у него бутылку, я допил ее, затем бросил в скопление крупных камней в паре футов от нас — чтобы просто посмотреть, как она разобьется. Алкоголь помог мне подавить зависимость и немного сосредоточиться, но нервы у меня были расшатаны, и я эмоционально истощился. Казалось, мне б потребовалась неделя, чтобы отоспаться, но я был так взвинчен, что не смог бы прилечь даже на минуту. Я извлек из кармана сигареты и закурил. Табачный дым не помог перебить отвратительный сладковатый запах горелой человеческой плоти. Но я не знал, что хуже. Тот факт, что где-то неподалеку горит тело знакомого мне человека или что я стал невосприимчив ко всему этому бедламу, вымотан до такой степени, что для меня уже ничто не имело значения.

Оставался только Мартин.

Когда я докурил, снова появился Гуляка. Я понимал, что в честном бою мне его не одолеть. Но больше я не позволю ему угрожать мне. С меня хватит. Если он снова меня спровоцирует, я отвечу. Я расправил плечи, готовый броситься на него, если потребуется, хотя надеялся, что до этого не дойдет. На этот раз нож находился у него в ножнах. Со своим вымазанным кровью лицом он походил на какого-то демонического клоуна, но его глаза говорили мне то, что мне нужно было знать. Инцидентов больше не случится. Между нами все было улажено. Свободной рукой он схватил меня за плечо, крепко сжал и медленно кивнул. Я ответил тем же жестом.

Гуляка подошел к «Ленд-Роверу» и стал рыться в кузове, пока не нашел флягу, бутылку воды и пластиковый пакетик, наполненный чем-то вроде высушенных и измельченных листьев. Без объяснения причин он опустился на колени перед костром, в нескольких футах от меня, и разложил предметы перед собой. Но поскольку он стоял ко мне спиной, я не мог понять, что именно он задумал.

Прежде чем я успел спросить, Куид сказал мне, что Гуляка готовит чай из семян, корней и листьев дурмана, растения семейства пасленовых.

— Называется «толоацин», — пояснил он. — У него длинная история. Ацтеки использовали его во многих своих ритуалах.

— Каких именно?

— Тебе придется спросить Гуляку, я в этом не эксперт. Он даст тебе попробовать, когда приготовит. Советую не отказываться.

— Почему это?

— Потому что мы оба будем пить этот чай и тебе не захочется быть лишним на этой вечеринке, поверь мне.

— Что мне от него будет, Куид?

— Он расширит твое сознание, откроет двери и отведет тебя туда, куда нужно.

— Это какой-то гребаный галлюциноген? Мы же понятия не имеем, что нас здесь подстерегает. Мы должны быть в здравом уме.

— К черту. Тебе нужно заканчивать это.

— Ты спятил? Разве в Коридоре вам мало галлюцинаций?

Куид не ответил. Снова наступила тишина. Костер вдали почти догорел, но тот, что в лагере, продолжал полыхать. Весь этот огонь мне очень не нравился, поскольку он выдавал наше местонахождение тому, что пряталось в пустыне. Но мои спутники оставались невозмутимыми, и у меня не было другого выбора, кроме как довериться им.

Гуляка приготовил чай и дал ему настояться, затем перелил во флягу. Поднявшись на ноги, он остановился в шаге от нас и посмотрел на луну, будто общался с ней. Насколько я знал, именно этим он и занимался. Через мгновение он передал флягу Куиду. Тот хлебнул из нее и вернул обратно.

Переведя взгляд на меня, Гуляка поднес флягу к губам, сделал несколько глотков и протянул ее мне. Я не триповал с тех пор, как в школе попробовал ЛСД, и был совершенно сбит с толку происходящим. Желание или даже потребность забыть все, что случилось за последние несколько часов, были вполне объяснимы — я начал пить в тот момент, когда мы остановились, — но алкоголь — это далеко не психоделическое растение. Я понятия не имел, какой у меня будет реакция на это зелье. И, конечно же, они гораздо лучше меня знали, насколько уязвимыми мы можем стать после его употребления. Так зачем делать это именно сейчас?

— Нам нужно добраться до конца Коридора, — произнес я.

Куид сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, затем наклонился ко мне и прошептал:

— Именно туда мы и отправляемся.

Всматриваясь во влажные закатившиеся глаза Гуляки, в его покрытое засохшей кровью Руди лицо, я принял флягу.

И сделал глоток.

* * *

Глаза изменяются… становятся чужими… неузнаваемыми. Над ними возвышается красочный головной убор, яркий и сияющий, он выделяется на фоне темной кожи…

Шаман… откуда-то я знаю, что этот человек — если он вообще человек — является шаманом. Могущественный целитель и мистик, он подходит поприветствовать меня… на шее у него висит талисман из кварца, костей животных, зубов и перьев…

Пустыня исчезла, сменилась самым красивым пейзажем, который я когда-либо видел. Пышные джунгли, потрясающие горячие источники, экзотические звуки, запахи и животные вокруг… это было похоже на сон… чудесный мирный сон…

Небольшие постройки из дерева и глины, крыши из камыша, внутри тихо и темно…

Кажется, будто я вернулся на тысячи лет назад.

В маленьких домах, на циновках, лежат местные жители…

Шаман смотрит так, будто знает меня. Будто ждал меня все это время. Но я нахожусь во власти чего-то, вроде глубокого сна… только не настоящего сна, а чего-то… другого.

Ацтеки… они… они же практиковали человеческие жертвоприношения… не так ли?

Я попал в мир, не предназначенный для живых. Теперь я это видел, чувствовал, понимал, и все же…

Я следую за ним в пустую хижину, где в котле бурлит какой-то отвар. Пахнет гадко… ужасно… но в паре, поднимающемся над котлом, есть что-то притягательное.

В темном углу хижины свернулась кольцами огромная толстая змея… ее черные глаза наблюдают за мной…

Шаман протягивает мне красивую, с замысловатой резьбой чашу, наполненную смесью. Предлагает выпить, говорит, что это позволит мне увидеть и коснуться призраков прошлого, моих предков. Говорит, что появится чувство, будто я умираю. Но я должен принять возникший страх, поскольку это всего лишь очищение…

Холод… я чувствую смертельный холод… хотя здесь не холодно, а жарко, ужасно жарко и душно. Поблизости горит костер, потрескивая где-то за хижиной. Искры взлетают вверх, устремляясь в черное небо…

Ночь… наступила ночь. Я до последнего момента не осознавал этого, но ночь вернулась. Прекрасный дневной свет исчез… и, пока я лежу на циновке в хижине, до меня доносятся странные звуки, которые не могу точно классифицировать. Я слушаю… усиленно пытаюсь услышать и наконец слышу. Слышу звуки собственного дыхания и… чего-то еще…

Движение… едва уловимое движение.

Змея, проснувшаяся от дремы… приближается…

Я не хочу, чтобы она трогала меня, я не… нет, убирайся, я… я не хочу, чтобы она трогала меня.

Но она не трогает меня. Словно давно потерянный друг, скользит вдоль моего лежащего ничком тела. Я чувствую ее тяжесть, когда она скользит у меня по груди, не сводя с меня своих черных глаз. Я ожидал, что змея будет липкой и влажной, но она сухая и гладкая. И все же я хочу закричать… я… я должен закричать, чтобы она уползла и оставила меня в покое, но не могу. Больше не слышно никаких звуков… кроме моего собственного дыхания и… и… моего пульса… да, моего пульса, стучащего в висках, будто в попытке пробить себе путь наружу. А затем ко мне из ночи приходит что-то еще. Какое-то журчание, будто это стремительно текущая река, но… нет, это не река… нет, это кровь… моя кровь. С этим звуком она бежит по венам, циркулирует по телу. Я чувствую, как она движется… слышу, как она течет…

Затем я прихожу в движение… лечу… скольжу по воздуху, сквозь пространство и время…

Или я всего лишь корчусь на циновке, все еще пребывая под гнетом той ужасной змеи? Так и есть. Да…

Слова льются у меня изо рта непрерывным потоком, но… нет… не слова… это стоны… крики… Я кричу, плачу, завываю, поскольку эта ночь ожила и забрала меня, утащила прочь и…

Она показывает мне вещи, которые я не хочу видеть… вещи, которые я не должен лицезреть, которые никогда не предназначались для моих глаз… вещи, которые мой разум не в силах постичь и… змея… та жуткая огромная змея продолжает скользить по мне, душить меня и… я не могу дышать… могу делать лишь короткие отчаянные вдохи и… все это неправильно… что-то здесь неправильно. Ее глаза, те черные глаза… они выглядят мертвыми, и все же в них кроются тайны Вселенной, ответы на все вопросы… каким-то образом я уверен в этом… и я вижу все это, и смысл мне понятен, но потом это стремительно исчезает, и змеиное тело сливается с моим… нет… впитывается в мою плоть, пузырясь и бурля как жидкость. Растекается по мне черными потоками крови и желчи, исчезает в моих порах. Моя кожа поглощает его, втягивает в себя и меняет меня. Возвращает к моим истокам, моему рептильному прошлому, прямо туда, в бездну моей утробы, в самую глубь моего горла, льется из глаз и стекает по лицу, проникая в рот…

Вкус, я… я чувствую вкус Бога.

А теперь слезы… слезы радости… переполняющей радости, которую я считал невозможной до сего момента… Я… боже мой, я… милостивый Господь… спаси меня…

Лихорадка… у меня лихорадка, я чувствую, как горит мое тело, кровь, как горячий воск в венах, это… это убивает меня… но… не быстро… медленно… я умираю… медленно…

Каждый религиозный символ из детства появляется передо мной, парит в свободном падении, в то время как я кубарем лечу сквозь длинный и узкий огненный колодец. Крест… агнец… кровь… а затем мое рождение, я… я родился и… я наблюдаю, как мои детство и взрослая жизнь стремительно проигрываются передо мной, на дикой скорости… окружают и поглощают меня, пока я не становлюсь их частью, а они — частью меня.

Едино… все едино…

В тот момент, в ту секунду ясности, я познаю Бога, и Вселенная взрывается передо мной. Во всей своей красе и величественной силе она поднимается из океана огня, раскрываясь перед глазами и вздымаясь как лава. Наполняет мои чувства, пожирая меня в бесконечной панораме блестящего зрения, слуха и осязания…

Мертвые наблюдают за мной из темных периферийных углов, молчаливые и угрюмые…

Я их не вижу, но они там. Под кожей у них ползают какие-то существа, словно множество пауков, снующих под простынями… а за ними стоит чудовищная тварь, окутанная тенью, и тоже наблюдает за мной.

На мгновение я снова оказываюсь в номере мотеля в Тихуане… на той ужасной грязной кровати, которую я теперь сделал еще грязнее. Мой взгляд устремлен на потрескавшийся, покрытый пятнами потолок, а я лежу в луже собственного пота и мочи. Пьяный… беспомощный… посрамленный.

На стуле в углу сидит Джейми и ухмыляется мне как Чеширский Кот.

Из руки у него торчит шприц, а из вен течет кровь и гной. Перед ним на полу сидит Джиллиан — мое милое дитя, положив голову ему на колени…

Мои крики разрывают ночь пополам, швыряют меня сквозь темные занавесы, из одного театра зла в другой…

Мертвец лежит в грязи, лицом вниз… Но это не человек вовсе, не так ли?

В пространстве разносятся крики о помощи, игнорируемые и оставляемые без ответа, сопровождаемые шепотом ангелов и демонов…

С высоты птичьего полета я вижу нежный океанский прибой, плещущийся о берег, маленький городишко, раскинувшийся вдоль побережья… Нью-Бетани… мой дом… основанный сотни лет назад старым морским капитаном по имени Уильям Бетани, хотя и названный не в честь него, как многие думают… Я состоял в историческом обществе и читал записи… Он сказал, что на той прекрасной нетронутой земле, которая была там раньше, он нашел Бога. Но не только Бога… но и Дьявола. Это было место второго шанса, возрождения и спасения. А если вы не находили там всего этого, то оно могло стать местом проклятия, последним кусочком красоты, перед тем как тьма поглощала вас. Он назвал этот город не в честь себя. Он назвал его в честь библейского селения Вифания, где Иисус воскресил Лазаря из мертвых.

Ночь… дождь… поле…

В ту ночь шел не обычный дождь…

Избавление, искупление и проклятие — все пролетает сквозь меня как ветер, на котором я парю, несёт меня к жизни или, возможно, к верной смерти, понимая, что между ними гораздо меньше расстояния, чем многие думают…

Ушел… Я ушел оттуда…

Мы идем… я иду. Мне кажется, что я иду. Чувствую, как мои ноги движутся и какие-то существа проскальзывают по обе стороны от меня, создавая иллюзию движения. Но я не понимаю, что это за существа, и не знаю, чего они хотят…

Огни… красивые огни в ночном небе… пламя… еще там есть пламя, вспышки пламени. Его языки рассекают тьму и исчезают в мгновение ока. Вращаются… я вижу, как огни вращаются и падают вдали… как те, что на чертовом колесе… я чувствую цвета… ощущаю их вкус… слышу их. Я… я слышу, как движутся эти цвета… они издают такие странные и приятные звуки. Я… Идет дождь. Дождь? Я не вижу капли, но чувствую, как они меня щекочут. Чувствую их запах.

Куид улыбается мне. Глаза у него как у дикого зверя, светлые волосы грязные и потные. Когда он двигается, то оставляет в воздухе шлейфы, которые, извиваясь, опускаются на песок у наших ног… как разноцветные снежинки…

Гуляка тоже рядом. Его татуировки шевелятся и скользят по телу, так же как в свое время у шрамовника.

Кажется, он не замечает этого…

Он ведет нас к странным огням. Там прохладнее, но темнее.

Я хочу покинуть это место и вернуться домой. Оно какое-то неправильное… здесь вовсе не безопасно. И я боюсь, очень боюсь, я… я никогда так не боялся. Я не могу дышать. Забыл, как это делается. Как… как вы это делаете? Как дышите, когда напуганы? Когда из тьмы выползают какие-то твари, чтобы причинить вам боль? Почему я должен постоянно напоминать себе о дыхании? Сконцентрируйся… Я должен сконцентрироваться, иначе не смогу дышать. Но я очень напуган, поскольку знаю, что грядет. Я знаю…

Я умру. Я так напуган, что могу умереть. И я не хочу больше это видеть. Я не хочу, я…

Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам…

Джейми?

Нет… Мартин… это Мартин и…

Поведай мне свои сны… поведай мне свои кошмары…

Мне снится огонь… небеса, поглощаемые им… горящие… умирающие… очищаемые пламенем.

Мне снятся мертвецы.

Ты же знаешь, что он следит за нами. Прямо сейчас он наблюдает, прислушивается к каждому нашему слову.

Они все там умрут…

Бог плачет… Я чувствую Его слезы у себя на коже…

Пустыня возвращается… как и мое сознание…

Но они — уже не те, что были прежде.

* * *

Мои худшие сны всегда были связаны с водой: огромные океаны, затянутые туманом озера, сильные непрекращающиеся ливни. В этих кошмарах редко есть смысл или что-то, помимо ожидаемых атрибутов — в них я тону, либо оказываюсь на пустынном берегу, в одиночестве и без помощи, либо плыву, медленно перебирая ногами, и чувствую, что подо мной прячется нечто неведомое. И все же они пугают меня, как ничто другое. Многих людей ужасает огонь, идея сгореть или оказаться запертым в огненной ловушке. Но я никогда не боялся огня. Вода — вот что пугало меня. Быть проглоченным ею и остаться наедине с существами, обитающими в ней.

Но здесь не было воды, лишь песок, грязь и камни. Я снова чувствовал под собой пустынную почву. И все же я выбирался из своих снов, видений и кошмаров, как пловец, поднимающийся сквозь мутную воду, отчаянно работающий ногами и борющийся с течением. Я неуклонно поднимался туда, где меня ждал свет. Отчаянно пытаясь сориентироваться, я запаниковал и начал задыхаться, но в конце концов вырвался на поверхность. Хватая ртом воздух и давясь, я закашлялся, мышцы свело, словно при эпилептическом припадке. Я чувствовал, что мои руки вытянуты передо мной, неподвижные и парализованные. Ноги же у меня покалывало, будто тысячи насекомых выползали из пор и разбегались. Кашель усилился так, что в легких засаднило. Затылок охватила нестерпимая боль, а во рту чувствовался вкус крови.

— Ты в порядке, — услышал я чей-то голос. — Просто веди себя тихо. Постарайся не шуметь, хорошо? Потерпи немного. Дыши.

Я узнал голос Куида. И когда зрение медленно вернулось ко мне, я сумел различить его лицо. Он возвышался надо мной, глаза у него были остекленевшими, а лицо — слегка бледным. Но его светлые волосы были маяком в ночи.

За спиной у него пылал огонь… огненные небеса… языки пламени, поднимающиеся высоко в ночное небо…

Жизнь — это война, — прошептал мне внутренний голос, — война как иллюзия, как сон.

Окутанный наркотическим и алкогольным туманом безумия, я поднимался сквозь клубящуюся тьму. Подбирался все ближе к огненным небесам и оказался лежащим на спине, на склоне крутого холма, такого высокого, что его можно было назвать горой. Над нами, хоть и прошло много времени, ярко светила все та же луна, давая мне хороший обзор с такой высоты. Наш лагерь исчез, остался лишь в воспоминаниях. Очевидно, в какой-то момент мы вернулись в Коридор, поехали дальше, затем остановились и взобрались на эту огромную возвышенность, только я не помнил ничего из этого. Вдалеке, у подножия холма, я с трудом смог разглядеть наш побитый «Ленд-Ровер». Он казался маленьким и игрушечным. Огонь надвигался сзади, с противоположной стороны вершины, в сопровождении зловещей дымной пелены, ползущей сквозь тьму и окутывающей местность подобно противоестественному туману.

А потом я услышал стоны, далекие крики и тихий плач.

— Мартин. — Во рту у меня пересохло; горло болело, будто я сорвал его криком. — Он… Он здесь.

Куид поднес палец к губам.

— Ш-ш-ш.

Кашель прекратился, но головная боль никуда не ушла. Сглотнув, я снова почувствовал привкус крови. Она текла из носа. Вытерев ноздри и губы тыльной стороной руки, я вытянул из носовой полости в рот кровавый сгусток, выплюнул его в грязь и обеспокоенно посмотрел на Куида.

— Ты в порядке, — прошептал он. — Подобный трип заставляет кровяное давление зашкаливать. — Сейчас ты в полном порядке. Прочисти мозги.

Я перевернулся на живот. И хотя стук в голове не прекращался и каждый мускул во мне болел, я наконец почувствовал, что полностью восстановил контроль над телом.

Я увидел перед собой Гуляку. Он лежал на животе у вершины холма и смотрел в бинокль ночного видения. Куид подал мне знак следовать за ним, и мы подползли к нему, стараясь не шуметь.

Никогда не забуду существ, которых я увидел в лежащем внизу ущелье. Никогда, даже в худших кошмарах, мне не встречалось такое. Если это адское место издали внушало такой ужас, я мог лишь догадываться, каким оно будет вблизи.

Но долго догадываться мне не придется. Скоро я узнаю.

Там, среди зла и хаоса, меня ждал конец.

Хотя до того момента я никогда не боялся огня, мне пришло осознание того, насколько он может быть пугающим. Огни, окружающие ту старую церковь, что стояла под нами, вне всякого сомнения, являлись адским пламенем.

И они горели в честь меня.

Часть третья