— Это всего лишь мое предположение, — поправил меня мой собеседник. — Но тот, кого Ты ищешь, торговец по имени Грант, никак не связан с Фортом Хаскинс, он обычно ведет дела в Кайилиауке.
— Спасибо, — сказал я. Я должен был догадаться сам. Кайилиаук — самый восточный город в предгорьях Тентиса. Он расположен почти на краю Иханке или Границы. От его предместий можно видеть вешки, перья на высоких шестах, которые отмечают начало земель краснокожих.
— Надеюсь, что Ты не собираешься его убить, — спросил работорговец.
— Нет, — улыбнулся я.
— Да, Ты не носишь одежду темной касты, и при этом у Тебя нет черного кинжала над бровью.
— Я не Убийца, — подтвердил я.
— Грант — весьма своеобразный парень. Весьма скрытный, но как мне кажется, неопасный.
— Я не собираюсь ему вредить, — заверил я купца. — И я благодарю Тебя за помощь.
— Ты пешком? — спросил меня он.
— Да, — ответил я.
Я продал своего тарна два дня назад и начал пробираться на север пешком. Кюры, от которых мы узнали историю, в свою очередь тоже скрываются. По крайней мере наш агент в этих местах их не обнаружил. Я рассчитывал что буду привлекать меньше внимания, идя пешком, чем как тарнсмэн.
— Если Тебе нужен Грант, то я советую поторопиться. Сейчас — Эн-Кара, и он скоро уйдет в Прерии.
Я положил тарск на его ладонь, но он попытался вернуть его обратно.
— Я ничего не сделал, — улыбнулся он.
— Это моя благодарность, — сказал я, поворачиваясь чтобы уйти.
— Эй, парень, — окликнул меня он.
— Да? — я снова повернулся и встал перед ним.
— В полдень рабский фургон покидает город по северной дороге, — было сказано спокойным голосом. — Они могли бы подбросить Тебя до Форта Хаскинс.
— Спасибо.
— Не за что.
Напоследок я снова полюбовался на двух белокурых рабынь. Вначале я посмотрел на ту, что стояла на коленях у стены, с привязанными к кольцу запястьями. В своих путах она узнала, что была женщиной. Это трудно для женщины, быть раздетой, связанной и принадлежащей мужчине, и не узнать о своей женственности. Эти знаки и выражения ее природы, не трудно разглядеть. Она поняла их, полностью и навсегда. Я взглянул на другую девушку, она лежала у стены с цепью на шее, смотря мне в след. Ее психологическая боль, боль рабыни, была почти невыносимой. Возможно, ее владелец отдаст ее одному из надсмотрщиков на ночь. Безумство ее потребности могло бы на какое-то время быть успокоено, но через несколько ан, непреодолимо и неодолимо, оно снова возникнет внутри ее плоти. Я снова бросил взгляд на первую девушку, и улыбнулся.
Она, тоже скоро, получит клеймо и ошейник, и узнает такие же потребности.
Она, тоже скоро, духовно и телесно, узнает, что это значит быть рабыней полностью.
— Всего хорошего, — сказал я работорговцу.
— Всего хорошего, — пожелал он мне в ответ.
Я повернулся и ушел.
Глава 4Мы видим дым. Мы встречаемся с солдатами
Я толкал плечом колесо большого деревянного рабского фургона.
Я услышал впереди, крик возницы, щелчок его длинного кнута по спинам двух гужевых тарларионов, запряженных в фургон.
— Пошли, ленивые твари! — кричал он.
Стоя по колено в болоте я, скользя, упирался в массивное деревянное колесо.
Колесо стронулось и фургон, со стоном и скрипом, дернулся вверх и пошел вперед.
Я пробрался мимо фургона, вышел на посыпанную галькой поверхность, на бегу запрыгнул в фургон, и уселся на скамье рядом с возницей.
— Зачем Тебе понадобился Грант? — спросил меня кучер, молодой человек со всклоченными волосами, обрезанными по шею.
— Я ищу кое-что, что может оказаться в Прериях.
— Держись от них подальше, — предупредил молодой человек. — Войти туда смертельно опасно белых.
— Грант туда уходит и возвращается, насколько я знаю.
— Кое-каким торговцам разрешают некоторые из племен, — объяснил парень.
— Все. Я услышал, что ему очень рады в Прериях во всех племенах, и он путешествует там везде, где захочет.
— Все может быть.
— Почему так. Я удивлен.
— Он говорит на языке Пыльноногих, и на языках некоторых других племен, — пояснил мой собеседник. — А еще, он знает Знак.
— Знак? — удивился я.
— Разговор руками, — ответил молодой человек. — Это — способ, которым дикари различных племен общаются друг с другом. Как Ты знаешь, они не могут говорить на языках друг друга.
— Я даже не предполагал, — вынужден был я признаться.
Ручной язык, я подозревал, это был ключ к способности племен объединить и защитить их территории, и того что они назвали Памятью от внешнего вторжения.
— Наверное, многие торговцы, знают Ручной язык, — предположил я.
— Лишь несколько, — ответил возница.
— Но, кроме того, Грант знает и некоторые из племенных языков, — сказал я.
— Не совсем так. Несколько слов и фраз. Дикари иногда приезжают в торговые фактории. Мы научились понимать друг друга. Но не очень хорошо.
— Значит, общение ведется в основном на Знаке, — расспрашивал я.
— Да, ответил молодой человек. Он привстал на козлах и, раскрутив кнут, снова хлестнул по спинам тарларионов.
— Если есть торговцы изучившие Знак, а некоторые, даже могут пусть с трудом, но говорить на их языках, то, что делает Гранта столь особенным? Почему только ему одному разрешают вести дела так глубоко в Прериях?
— Возможно, дикари чувствуют, что не смогут получить прибыль от Гранта любым другим способом, — рассмеялся парень.
— Не понял.
— Еще поймешь, — ответил возница посмеиваясь.
— Мы можем увидеть отсюда границу? — спросил я. Мы как раз выехали на гребень холма.
— Да, — сказал он, и указал на восток. — Границ проходит по другой стороне тех холмов.
— Когда мы доберемся до Форта Хаскинс? — спросил я его.
— Завтра утром, — ответил мой спутник. — Сегодня вечером мы встанем лагерем на ночевку.
— Господин, — послышался мягкий, робкий женский голос сзади, — позволено ли будет говорить презренной рабыне?
— Да, — разрешил молодой человек.
В фургоне перевозили десять девушек. Обычный гореанский фургон для транспортировки рабов состоит из длинного кузова перекрытого прямоугольными рамами, покрытыми тентом обычно сине-желтым.
Длинный, прочный, тяжелый, металлический стержень, проходящий через весь кузов фургона, крепится на петле в передней части и может открываться и запираться сзади. Девушки входят в фургон сзади, ставя ноги скованные кандалами по обе стороны стержня. Когда стержень заперт, их лодыжки, таким образом, оказываются, прикованы к нему цепью. Это устройство, обеспечивая надежное крепление, тем не менее, оставляет им достаточно свободы движения. Они могут, например, сидеть, стоять на коленях или лежать на полу фургона, ограниченные только цепью кандалов на их лодыжках. Однако, здесь, в приграничье, такая роскошь была редкостью. Фургон, на котором я ехал, скорее всего, первоначально был предназначен для транспортировки слинов. Он был лишь немного больше, клетки для слина. В общем-то, это и была клетка, установленная в кузов небольшой повозки, набранная из тяжелых деревянных жердей, скрепленных веревками, ее задняя дверь, была заперта цепью с замком. Из-за таких особенностей этой клетки, десять девушек, заключенных в ней, были связаны по рукам и ногам.
— Господа, нас связали слишком туго, — сказала рабыня. — Мы умоляем, ослабить наши путы хотя бы немного.
Молодой человек сердито обернулся к клетке, закрепленной на фургоне, и строго посмотрел на девушку за решеткой со связанными руками и ногами, которая отпрянула и съежилась стоя на коленях.
— Заткнись, Рабыня, — прикрикнул он.
— Да, Господин!
— Радуйтесь тому, что я уже не останавливаю фургон и не вытаскиваю вас, каждую из вас, и не даю Вам по десять плетей, каждой! — прикрикнул возница.
— Да, Господин! — пролепетала девочка в ужасе, изо всех сил пытаясь отползти на коленях от решетки.
— Да, Господин, Да, Господин! — отозвалось еще несколько девушек.
Молодой человек вновь обернулся, и уделил свое внимание дороге и тарларионам. Я улыбнулся. Мужчины приграничья не балуют своих рабынь. Действительно, даже одеяло не было брошено на доски кузова, чтобы смягчить удары неподрессоренных колес телеги, или оградить тела связанных красоток от шершавых, грубых крепких досок, на которые их бросили. Как и везде на Горе, и в цивилизованных местах и вдоль границы, рабынь транспортирую голышом.
— Интересно, что у Вас нет вооруженной охраны.
— Ну, Ты же не разбойник, не так ли?
— Нет.
— Женщины вообще-то дешевы в приграничье, — пояснил он. — Нет выгоды в таком грабеже.
— Почему так получилось? — заинтересовался я. Это показалось мне странным.
— На границе спокойно уже больше столетия, — стал пояснять возница. — Вот и женщины больше не редкость здесь, не более чем любом в другом месте.
— Но, почему они должны быть дешевыми? — не унимался я.
— Дикари, — пожал плечами мой попутчик. — Они совершают набег на юге и продают на севере. Они совершают набег на севере и продают на юге.
Я кивнул. Граница растянулась на тысячи парангов с севера на юг. Хватало различных отдаленных ферм, поселений и деревень.
— Они продают весь, собранный ими урожай плоти? — не отставал я.
— Нет, — сказал он. — Часть они забирают с собой, назад в Прерии.
— И что они там с ними делают?
— Не знаю. Но можешь не сомневаться, они находят им хорошее применение, — засмеялся молодой человек.
— Несомненно, — не мог я не согласился. Краснокожие, я не сомневался, смогут найти много полезной работы для беспомощных, белых рабынь.
— Во сколько мы должны достигнуть форта Хаскинс? — спросил я возницу.
— Я рассчитываю, доставить свой груз работорговцу Бринту в половине десятого ана. Ты можешь покинуть фургон незадолго до этого.
Я кивнул. Было неразумно остаться с фургоном дольше, чем это необходимо. Я собирался добраться на нем только до Форта Хаскинс, а дальше мой путь лежит в Кайилиаук.