Она прижалась к ним губам, целуя их, и затем, опустив голову вниз, начала завязывать их на моих ногах. Она была довольно привлекательна с тяжелым железным ошейником и цепью на шее, стоящая на коленях передо мной, выполняющая эту непритязательную работу. Я тем временем задавался вопросом, зачем прибыл эмиссар Самоса.
— Ваши сандалии завязаны, Господин, — сказала девушка, поднимая голову, и вновь становясь на колени.
Я пристально посмотрел на нее. Приятно все-таки владеть женщиной.
— О чем Вы думаете, Хозяин? — спросила она.
— Я вспомнил, — ответил я, — первый раз, когда я использовал Тебя для своего удовольствия. — А Ты, помнишь, как это было?
— Да, Хозяин, — вздохнула она. — Я никогда этого не забуду. И это был не только первый раз, когда Вы взяли меня для своего удовольствия. Это был первый раз, когда вообще кто-либо использовал меня для своего удовлетворения.
— Насколько я помню, — сказал я, — Ты хорошо отдалась, для новообращенной рабыни.
— Спасибо, Господин, — поблагодарила она. — И пока Вы ждали темноты, чтобы сбежать из города, коротания времени, Вы заставили меня отдаваться снова и снова.
— Да, — согласился я. А потом, когда стемнело, и я счел побег достаточно безопасным, то привязал ее голой, животом вверх, к седлу моего тарна, и, избегая патрулей, выскользнул из Ара. Я возвратился в Порт-Кар, где швырнул ее, связанную рабыню, к ногам Самоса. Он бросил пленницу в одну из своих женских темниц, где мы и допросили ее. Мы узнали тогда много нового.
После того, как мы выжали из нее всю информацию, что ей была известна, она стала ненужной, и могла быть брошена связанной и голой в каналы на съедение уртам, или, возможно, по нашему выбору, сохранена в качестве рабыни.
Она была миловидна. И я доставил ее, в мой дом, обездвиженную и с завязанными глазами. Когда покровы сдернули, она оказалась у моих ног.
— Ты действительно благодарна, что тебя оставили в моем доме? — спросил я.
— Да, Господин, — ответила она, — и особенно благодарна, что Вы сочли меня достойной, чтобы держать какое-то время Вашей собственной рабыней.
Ничто так не удовлетворяет женщину, как ее собственное рабство.
После того, как я использовал ее, я поместил со своими другими женщинами. Большинство из них доступно моим мужчинам, так же как мне самому.
— Рабыня благодарна, — сказала она, — что этой ночью Вы приковали меня к Вашему рабскому кольцу.
— Кто благодарен? — спросил я.
— Элисия благодарна, — ответила она.
— Кто такая Элисия? — переспросил я.
— Я — Элисия, — сказала она. — Это — кличка, которую мой Господин счел подходящей для меня.
Я улыбнулся. Рабы, не более чем домашние животные, и не имеет прав на выбор имени. Их называет хозяин. По моему решению, она носила свое бывшее имя, но теперь это только рабское прозвище, кличка домашнего животного.
Я встал, и стянул одно из меховых покрывал с софы. Пересек комнату, и поясом, закрепил мех на себе. Кроме того, с торчащего из стены крюка, я снял ножны с ее вложенным в них коротким мечом. Я вытащил клинок из ножен, протер его об мех, что был на мне, и вернул меч в ножны. Лезвие всегда следует протирать, чтобы удалить с него капли влаги. Большинство гореанских ножен не защищают от сырости, поскольку в этом случае меч будет сидеть в них слишком туго, что создаст сложности при выхватывании, и может стоить жизни в бою. Я перебросил ремень ножен через левое плечо, гореанским способом. Таким образом, чтобы ремень ножен, не мешал выхватывать клинок, в противном случае можно запутаться в снаряжении, а это также может привести к поражению в бою. На марше, кстати, и в некоторых других ситуациях, регулируемый ремень, обычно, помещается на правое плечо. Это уменьшает его скольжение при движении.
В обоих случаях, конечно, это верно для правши, ножны в левом бедре, обеспечивают удобное и быстрое выхватывание меча поперек тела.
Я тогда пошел снова в сторону устланной мехом, большой каменной кровати, рядом с которой, на полу, прикованная цепью за шею, стояла на коленях красивая рабыня.
Я встал перед нею.
Она легла на живот, и мягко обхватив мои лодыжки руками, покрыла мои ноги поцелуями. Ее губы, и ее язык, были теплыми и влажными.
— Я люблю Вас, мой Господин, — прошептала она, — я принадлежу Вам.
Я отстранился от нее. — Ползи в ноги постели, приказал я ей, — и лежи там.
— Да, Господин, — отозвалась она. И поползла на руках и коленях, в ноги софы и, свернулась там, на холодных плитах пола.
На пороге, я остановился и оглянулся назад, и полюбовался на нее. Она, свернулась калачиком на холодных и влажных плитах пола, в ногах софы, прикованная мною цепью за ошейник.
Крошечная масляная лампа, оставленная Турноком на полке у двери, слабо освещала спальню.
— Я люблю Вас, мой Господин, — прошептала она, — я принадлежу Вам.
Я отвернулся и покинул комнату. За несколько ан до рассвета, мужчины зайдут в комнату и отстегнут ее от рабского кольца, чтобы позже, поставить ее работать вместе с другими невольницами.
— Сколько их там? — спросил я Самоса.
— Двое, — ответил он.
— И они, в самом деле, живы? — переспросил я.
— Да, — подтвердил мой собеседник.
— Мне кажется это не самое благоприятное место для встречи, — заметил я.
Мы находились в руинах полуразрушенной тарноводческой фермы, возведенной на широкой возвышенности, на краю ренсовых болот, приблизительно в четырех пасангах от северо-восточных ворот Порта-Кара, в дельте реки.
При подъеме на пригорок, и его пересечении, охранники, оставшиеся сейчас снаружи здания, тупыми концами копий, отогнали с дороги нескольких извивающихся тарларионов. Существа, сердито шипя, ныряли в болото. Комплекс состоял из загона для тарнов, теперь с полностью разрушенной крышей, из пристройки-кладовой и жилища тарноводов. Ферма был заброшена уже в течение многих лет. Мы стояли внутри пристройки. Через разрушенную крышу, сквозь балки, можно было видеть часть ночного неба и одну из трех лун. Впереди, через осыпавшуюся стену, я мог видеть остатки огромного тарнового загона. Когда-то там была гигантская, куполообразная решетка, собранная из мощных деревянных балок, скрепленных между собой тросами. Но теперь, после долгих лет запустения, проливных дождей и жестоких ветров, немногое осталось от этого когда-то величественного и сложного сооружения, но остовы, нижней части арочных конструкций еще держались.
— Я бы не доверял этому месту, — заметил я.
— Оно подходит им, — отозвался Самос.
— Здесь слишком темно, — сказал я, — и слишком велики шансы внезапного нападения и засады.
— Оно подходит им, — повторил Самос.
— Кто бы сомневался, — проворчал я.
— Не думаю, что опасность так велика, — постарался успокоить меня он. — К тому же вокруг здания наши охранники.
— Разве мы не могли, встретитьсь в Вашем торговом доме? — спросил я.
— Вряд ли. Ты можешь представить себе, что подобные создания свободно перемещаются среди людей? — поинтересовался Самос.
— Сомневаюсь, — согласился я с ним.
— Интересно, знают ли они, что мы уже здесь.
— Если они живы, — ответил я, — то знают.
— Возможно.
— Какова цель этих переговоров? — спросил я.
— Мне это неизвестно, — ответил Самос.
— Это очень необычно для этих монстров вести переговоры с людьми, — заметил я.
— Это точно, — подтвердил мои слова Самос. Он озирался вокруг, присматриваясь к развалинам. Он, также как и я не особо расслаблялся. Как-то это место не располагало к халатности.
— Чего они могут хотеть? — задавался я вопросом.
— Не знаю, — все так же ответил Самос.
— Возможно, по каким-то причинам, им понадобилась помощь людей, — размышлял я.
— Это кажется мне маловероятным, — сказал Самос.
— Действительно, — согласился я.
— Не может ли быть, — предположил Самос, — что они прибыли, чтобы предложить мир?
— Нет, — отверг я такой вариант.
— Почему Ты так уверен? — спросил Самос.
— Они слишком сильно похожи на людей, — сказал я.
— Я зажгу фонарь, — предложил Самос. Он присел и извлек из своей сумки крошечную зажигалку, небольшое устройство, включающее в себя крошечный резервуар тарларионового жира, с пропитанным им фитилем, поджигаемым искрой, которая возникала от трения маленького, зазубренного стального колесика приводимого в действие большим пальцем, об осколок кремня.
— Должна ли эта встреча, быть настолько секретной? — спросил я.
— Да, — ответил Самос.
Мы добрались до этого места, через северо-восточные ворота, выходящие в дельту реки, на плоскодонной, закрытой барже. Только через лацпорт прикрытый заслонкой я мог отслеживать наш маршрут. Никто снаружи баржи, с переходов и мостков вдоль каналов, не смог бы рассмотреть экипаж баржи. Такие баржи, кстати, используются для транспортировки рабынь, которые не должны знать, где они взяты, и в какую часть города доставлены. Подобного результата можно достичь и более простым способом в открытой лодке, где девушек сковывают по рукам и ногам, надевают им на голову непрозрачный капюшон, и затем бросают под ногами гребцов.
Послышался легкий скрип, это колесико зажигалки процарапало по кремню. Я не отрывал своих глаз от существ в дальнем конце комнаты, на полу, наполовину скрытых за большим столом. Пространство, видимое за столом, вело к разрушенному загону для тарнов. Было бы не разумно отводить взгляд от таких тварей, особенно если они находятся в непосредственной близости, и уж тем более повернуться спиной к ним. Я не знал, спали ли они или нет, но подозревал, что бодрствовали.
Моя рука сжала эфес меча. Эти звери, а у меня была возможность убедиться в этом лично, могли перемещаться с удивительной скоростью.
Фитиль зажигалки наконец-то разгорелся. Самос, осторожно, поднес крошечный огонек к фитилю уже незакрытого ставнями потайного фонаря. Тарларионовое масло, также залитое в фонарь, разгорелось, и теперь, при дополнительном освещении я удостоверился, что твари не спят.