м. Трагедией является то, что в такое окружение попадают дети, и впитывают окружающее их безумие.
— Вы действительно думаете, что я красива?
— Да.
— Ну тогда заберите меня с собой!
— Нет.
— Вы оставите меня с ними?
— Да.
— Почему?
— Это развлекает меня.
— Тарск! — крикнула она.
Я поднес хлыст к ее лицу.
— Ты можешь поцеловать это, или быть избита этим, — предложил я ей.
Она поцеловала гибкую, тонкую кожу хлыста.
— Еще раз, и медленно, — приказал я.
Она подчинилась, а потом взглянула на меня.
— Вы назвали меня наемницей, — вспомнила пленница.
— Я ошибся. Ты — теперь только бывшая наемница, — поправился я.
— И что я теперь?
— Думаю, Ты можешь сама догадаться, — усмехнувшись, сказал я.
— Нет! — крикнула девушка.
— Да, — заверил ее я.
Она вновь безрезультатно попыталась вырваться из ярма.
— Я — беззащитна, — простонала она.
— Да.
Она выпрямила тело, и вскинула голову.
— Если Вы заберете меня с собой, то, несомненно, я стану вашей рабыней.
— Полностью, — подтвердил я.
— Получается, что большая удача для меня, что Ваниямпи уведут меня в их лагерь. Там я буду свободна.
— Все Ваниямпи — рабы, рабы краснокожих дикарей, — объяснил я.
— Дикари живут в загонах? — спросила она.
— Обычно нет. Они обычно предоставляют Ваниямпи самим себе. Они не очень заботятся, присмотром за ними.
— Значит, с практической точки зрения, они — рабы без хозяев, — заключила она.
— Возможно.
— И значит я, тоже, буду рабыней без хозяина, — сделала она вывод.
— С практической точки зрения, насколько я знаю, большую часть времени, Ваниямпи, принадлежат всему племени, а не конкретному человеку. Таким образом, их рабство есть нечто отдаленное и обезличенное. Принадлежность общности, конечно, может затенить рабство, но не отменить его.
— Это — наилучшая ситуация для раба, быть одному без владельца, — сказал она.
— Так ли? — переспросил я. — Одинокий и ненужный раб без хозяина.
— Когда я была пленена, я боялась, что меня сделают рабыней, истинной рабыней. Я боялась, что, мне придется бежать в стойбище краснокожего хозяина, вспотевшей у взмыленного бока его кайилы, с веревкой, завязанной на моей шее, что там одетая в рабские тряпки, я буду использоваться для грязной работы и удовольствий Господина. Я боялась, что меня унизят до состояния домашнего животного. Я боялся, что бисерный ошейник будет завязан на моем горле. Я боялась, что за малейшую провинность меня подвергнут жестокому наказанию веревкам и плетьми. А главным образом я боялась остаться в вигваме наедине со своим Господином, где я, по его знаку, должна буду служить ему глубоко, смиренно и долго, исполнять все его малейшие прихоти, что он сможет пожелать, с полной внимательностью и услужливостью рабыни. Вы можете вообразить себе мой ужас от простой мысли о том, чтобы оказаться так беспомощно принадлежащей мужчине, быть такой беспомощной в его власти, и стать беспомощным объектом его господства и владычества.
— Конечно.
— И вот теперь, — сказала она, — я могу радоваться, что буду избавлена от всего этого. Я поражена своей удаче. Насколько же глупы, оказались дикари, чтобы быть настолько снисходительными ко мне!
— Они не глупы, — заверил я пленницу.
— Я слышала, что они взяли в свои стойбища других женщин, — сказала она.
— Да.
— Но это не было сделано со мной.
— Нет.
— Они оставили меня.
— И почему же они так поступили? — поинтересовался я.
— Я не понимаю, — ответила она.
— Тебя нашли среди солдат, — напомнил я, и, отвернувшись от нее, запрыгнул в седло.
— Да, и что?
— Других девушек просто обратили в рабство, — пояснил я. — Им дарована честь, служить достойным владельцам.
— А я? — не понимала она.
— А Ты, будучи найденной с солдатами, и очевидно некая важная персона, была выбрана для наказания.
— Наказания? — Удивилась она.
— Да.
Насколько же краснокожие должны были ненавидеть солдат, и тех, кто пришел с ними, чтобы настолько хитроумно и коварно отомстить, размышлял я.
— Но мне оказали уважение и предоставили честь, — сказала она, стоя на колени на земле, в ярме. — Меня решили послать жить с Ваниямпи!
— Это — твое наказание.
Я тогда развернул кайилу, и оставил ее в одиночестве.
Глава 18Кувигнака, Слин, Желтые Ножи, Кайила
— Это, тот парень, о котором говорили Ваниямпи, — показал Грант. Я присоединился к остальным на гребне невысокого холма, на восточном краю бывшего поля боя. Ему было приблизительно двадцать лет. Он был раздет, и привязан к шесту в траве. Около него, в грунт было воткнуто копье, обмотанное белой тканью. Оно отмечало место в траве, где он был привязан. Тогда я еще не знал, значения этого копья, ни ткани на нем.
— Это тот самый парень, про которого Ты рассказывал? — спросил Грант.
— Да, — ответил я, гладя вниз на юношу. — Это — тот самый, что был с колонной наемников.
Теперь он не был прикован цепью. Цепи с него сняли. Его обездвижили способом, наиболее распространенным в Прериях.
— Он — Пыльноногий, — предположил Грант.
— Я так не думаю, — усомнился я, и спросил. — Ты говоришь по-гореански?
Краснокожий открыл глаза, и сразу же закрыл их.
— Я говорил с ним на языках Пыльноногих, Кайила, и немного на языке Пересмешников, — сказал Грант. — Он не отвечает.
— Почему?
— Мы — белые, — объяснил торговец.
— Он не очень хорошо выглядит, — заметил я.
— Я не думаю, что он долго протянет, — предположил Грант. — Ваниямпи, исполняя приказ, давали ему немного воды или пищи.
Я кивнул. Насколько я помнил, они должны были поддерживать его, до тех пор, пока они не покинут это место, и оставить его здесь, в одиночестве умирать. Я осмотрелся с вершины холма. Я мог видеть как Ваниямпи, собирают и складывают обломки. Я мог видеть остатки фургонов, а также, и тот, позади которого я оставил девушку в ярме.
— Даже не думай вмешиваться, — предупредил мой товарищ.
Но я спешился, подошел к своей грузовой кайиле и принес кожаный бурдюк с водой. Он был еще наполовину полон.
— О нем заботятся Ваниямпи, — напомнил Грант.
Я присел около парня, и мягко просунул одну руку ему под голову. Он открыл глаза, смотря на меня. Подозреваю, что ему потребовались некоторое время, чтобы сфокусировать взгляд.
— О нем заботятся Ваниямпи, — настойчиво повторил Грант.
— Мне не кажется, что они заботились достаточно хорошо.
— Не вмешивайся, — еще раз предупредил торговец.
— У него явные симптомы обезвоживания, — сказал я.
Я видел подобное в Тахари, и на своем собственном опыте, представлял какие страдания, сопровождаю этот вид пытки.
— Не делай этого, — попросил Грант.
Осторожно, зажав бурдюк под мышкой, и придерживая рукой, я поднес его ко рту юноши. Жидкость булькала под кожей.
Парень набрал немного воды в рот, и я убрал бурдюк. Он посмотрел на меня, и внезапно, с ненавистью, повернул голову в сторону и выплюнул воду в траву. За тем он снова откинулся на спину, в прежнее положение, и закрыл глаза. Я встал.
— Оставь его, — предложил Грант.
— Он гордый, — сказал я, — гордый, как настоящий воин.
— Ты ничем ему не сможешь помочь, только продлишь его мучения.
— В чем смысл этого копья, и зачем его обмотали тканью? — поинтересовался я.
— Это — копье воина. Разве Ты не видите, что это за ткань? — удивился он.
— Мне кажется, что это часть добычи взятой с обоза, — предположил я. Ткань была белой, и она как казалось, не была одеждой мужчины.
— Ты, прав. Но разве Ты не видишь, что это? — обратил мое внимание Грант.
Я присмотрелся внимательнее.
— Это — женское платье, — наконец понял я.
— Именно.
Я возвратился к вьюкам моей грузовой кайилы, и положил бурдюк на место.
— Мы должны идти своей дорогой, — нервно сказал Грант. — Здесь были Ваниямпи, из различных загонов.
Я помнил, что мы получили эту информацию ранее от Ваниямпи, с которыми мы разговаривали. Это, казалось, также, тревожило Гранта. Что его беспокойство было очень обоснованно, я убедился позже. Но в тот момент, я еще не осознавал его значения.
— Ты что творишь! — закричал Грант.
— Мы не можем его оставить здесь, вот так, — сказал я, и присел около парня, доставая свой нож.
— Не убивай его, — попросил мой товарищ. — Это — должны сделать прерии, жажды, голод или дикие слины.
— Остановись! — вскричал Грант.
Но мой нож уже разрезал кожаный ремешок, державший левую лодыжку парня с привязанной к жерди.
— Ты ничего не понимаешь в Прериях, — кричал торговец. — Оставь его в покое. Не вмешивайся!
— Мы не можем оставить его здесь умирать.
— Ваниямпи так и сделали бы.
— Я не Ваниямпи, — напомнил я.
— Посмотри на копье, на платье, — просил он.
— В чем их значение?
— Он не поддерживал своих товарищей по оружию, — объяснил Грант. — Он не присоединился к ним на тропе войны.
— Я понял.
Тот, кто отказывается бороться, предоставляя другими вести бой вместо него, тот, кто предоставляет другим рисковать вместо себя, подчас смертельно, тогда как именно его обязанностью было принять и разделить эти риски. Почему-то для таких людей, другие, являются менее особенными и драгоценными чем он. Не мне судить о моральных качествах такого человека. Отвратительная эксплуатация окружающих, скрытая в таком поведении, кстати, редко замечается. Действительно, не требуется большой храбрости, чтобы быть трусом. Подобное поведение, распространенное на все общество, конечно, приведет к разрушению такого сообщества. Таким образом, как это ни парадоксально, но только в сообществе храбрых трус может процветать. Своим процветанием он обязан тому самому обществу, которое он предает.
— Но копье не сломано, — обратил я внимание Гранта.