В качестве носильщиков были наняты около ста человек из племени вакагонде. Два десятка охотников-аскари под моим командованием обеспечивали безопасность; на нас также лежала обязанность снабжения всех участников экспедиции свежим мясом.
Области, которые нам предстояло пройти, частично уже были знакомы мистеру Маколею, что облегчало предстоящую задачу. Кроме того, он бегло говорил на языке баротсе и немного понимал язык вакагонде.
Мы выступили из Каземпы на север 14 декабря 1904 года и через неделю раскинули лагерь на берегу Кабомпо, возле селения, покинутого жителями. Сезон дождей уже начался, и почти непрерывные ливни очень затрудняли путешествие. Мы оба прихватили с собой велосипеды, но в долинах, затопленных жидкой грязью, они были мертвым грузом. Оставалось лишь ждать, пока не придем в более возвышенные районы. Об охоте не приходилось и думать – все звери скрывались от наводнений в глубине лесов.
Вскоре мы пришли к селению Казанзы, где и остановились лагерем. Здесь начиналась "ничейная земля" – спорная территория, на которую претендовали Британия и Португалия; спор был улажен лишь в следующем году при содействии итальянского короля. Этот район, находившийся вне юрисдикции европейских стран, пользовался плохой репутацией – сюда стекались все люди, как белые, так и черные, вступившие в открытый конфликт с законом. Здесь же проходили маршруты работорговцев. Их караваны шли с западного побережья; остановившись в каком-нибудь селении, они рассылали во разные стороны небольшие экспедиции, подвижные и хорошо вооруженные, скупавшие у окрестных вождей рабов – пленников или просто людей, чем-то не угодивших своему вождю. В случае приближения английских патрулей эти отряды переправлялись через Кабомпо и оказывались на "ничейной земле", вне досягаемости.
Нам следовало по возможности установить контакт с Казанзой, и несколько лодок с гонцами отправились по реке, чтобы известить вождя о нашем прибытии. Тем временем я занялся охотой – вокруг деревни бродили многочисленные стада антилоп. В первое же утро мне без труда удалось добыть в прибрежных зарослях четырех водяных козлов. Правда, за эту удачную вылазку пришлось поплатиться – листья тростника, длиной в метр и с острыми, как бритва, краями, так изрезали мне ноги (я был в шортах), что потом в течение нескольких дней пришлось сидеть в лагере.
Казанза так и не появился в деревне – вместо него нас посетила специальная депутация, и нам преподнесли дары – несколько прекрасных леопардовых шкур. Маколей не согласился принять подарки, так как это было бы равнозначно официальному установлению дружеских отношений; до переговоров подобный шаг был неуместен. Вместе с тем он отверг и мое предложение – совершить вылазку в буш и попытаться изловить скрывающегося там вождя. Это противоречило имевшемуся приказу – ни при каких обстоятельствах не пересекать Кабомпо с враждебными целями. Однако теперь, когда стало ясно, что Казанза не появится в нашем лагере, уже не было оснований для дальнейшего ожидания. Мы решили двигаться дальше, занявшись в первую очередь выяснением границ водораздела Конго и Замбези; на выполнение этой задачи должно было хватить двух недель.
Узнав о наших планах, носильщики заволновались, и хотя до открытого неповиновения дело не дошло, мы оказались в затруднительном положении. Они боялись идти по незнакомой местности, населенной враждебными племенами, и я не знал, как убедить их, что опасность, в общем, невелика. Конечно, можно было просто приказать им замолчать и идти вперед, но тогда половина из них разбежится при первом же привале, а другая половина – на следующем. Положение спас Маколей: обратившись к носильщикам с речью, он сумел высмеять их страхи, не выходя за пределы дружелюбного тона. Африканцы любят и ценят юмор; шутки Маколея разрядили обстановку, и когда наутро люди выходили в путь, весело напевая, трудно было поверить, что всего несколько часов назад они требовали немедленного возвращения.
Дорога шла вдоль берега Кабомпо; на второй день местность стала холмистой. Немногочисленные деревни, попадавшиеся по пути, были обнесены основательными изгородями и хорошо укреплены. Людей мы не видели.
Рождество (25 декабря) мы встретили у горы Мумбва. Весь день шел дождь, но настроение оставалось приподнятым. Мы решили устроить роскошный праздничный ужин, для чего были извлечены на свет заранее припасенные бутылки – две с шампанским (их мы поставили охлаждаться в ледяной воде горного ручья) и одна с портвейном.
Поскольку мои кулинарные способности не пользовались всеобщим признанием, я занялся открыванием банок с консервами, в то время как Маколей священнодействовал – он готовил плумпудинг, без которого ни один англичанин не мыслит праздничного стола. До сих пор мне еще не приходилось присутствовать при изготовлении этого блюда, но все-таки трудно было поверить, что столь мирный, в общем-то, процесс требует такой неимоверной затраты энергии и таких сильных выражений. В целом наш праздничный ужин удался на славу. Правда, пудинг не совсем оправдал ожидания – или, наоборот, превзошел их; это как посмотреть. Во всяком случае, уже будучи съеден, он целую ночь не давал нам уснуть, косвенно напоминая о празднике. Маколей утверждал, что все дело в недостаточно вымешенном тесте; если так, то страшно подумать, какого труда требует приготовление удобоваримого плумпудинга – ведь тесто для нашего больше двух часов от всей души месил и дубасил один из лучших боксеров среднего веса!
Наутро выяснилось, что дезертирство носильщиков все же началось. Это было для нас тяжелым ударом – ведь в таких случаях, стоит только подать пример, и за одним беглецом быстро последуют остальные. В общем, мы покидали наш рождественский лагерь в невеселом настроении, а меня не оставляло ощущение, что сегодняшние неурядицы – это новые козни плумпудинга.
Дорога теперь отклонилась в сторону, но нам следовало постоянно держать реку в поле зрения. В результате пришлось идти целиной, по высокой траве. Изредка встречались деревни, но жители при нашем появлении разбегались или прятались.
27 декабря мы подошли к большому селению, где нам был оказан весьма недружелюбный прием; вероятно там собралось большинство людей из покинутых деревень. Когда я в сопровождении нескольких аскари приблизился к изгороди, в нас полетели стрелы. Не применяя оружие, мы продолжали движение, и этого оказалось достаточно – нападавшие обратились в беспорядочное бегство. Они привыкли иметь дело с шайками мамбари (португальских метисов), но были совершенно неспособны сопротивляться дисциплинированному отряду, даже самому малочисленному, ведомому европейцем.
Войдя в деревню, мы захватили в плен несколько незадачливых вояк; им сделали внушение и отпустили, снабдив каждого небольшим подарком. Вскоре после этого появился вождь – он прятался где-то поблизости. Маколей спросил, почему они убегают при нашем появлении (поскольку жертв и пострадавших не было, минувший инцидент мы решили обойти молчанием). "Морена (господин), – отвечал вождь, – до сих пор такие большие караваны, как ваш, приходили к нам лишь затем, чтобы захватывать наших юношей и продавать их в рабство; мы еще не видели караванов белых людей, хотя слышали, что они никогда не продают и не покупают рабов и воюют с мамбари." Постепенно речь вождя становилась все более изысканной и цветистой; мы уже были его отцом и матерью, дядей и теткой в одном лице. Все, что у него есть принадлежит нам, и он кладет к нашим ногам свою голову.
Поблагодарив, мы ответили, что нуждаемся не в его голове, а в продовольствии для наших людей. Тут начались горькие сетования. Солнце сожгло все зерно (уже два месяца лили непрерывные дожди), а то немногое, что уцелело, вытоптали и потравили дикие звери (на много миль кругом не было никакой дичи, так как у местных жителей имелись ружья, а с Западного побережья шел регулярный подвоз боеприпасов). Мы спросили, нет ли у него хотя бы маниоки – вождь отвечал, что здесь ее вообще не сажают и не выращивают. Старый хитрец не знал, что, обходя с отрядом вокруг деревни, мы не меньше получаса шли мимо сплошных полей. Тогда Маколей спросил, не будет ли вождь возражать, если мы наберем себе дикой, несеянной маниоки – мы, мол, видели ее неподалеку во вполне достаточном количестве. Произошел небольшой конфуз, разрешившийся ко всеобщему удовольствию – за умеренную плату нам, конечно, будет предоставлено все необходимое.
Этот эпизод – довольно типичный пример взаимоотношений местных жителей и европейцев.
Население деревни было смешанным – в основном потомки вакагонде и ва'лунда. В физическом и нравственном отношении люди стояли на очень низкой ступени развития; особенно заметно это проявлялось у женщин. Нигде больше мне не доводилось видеть столь юных матерей – девочки 12-13 лет уже нянчили собственных младенцев. Одежду женщин составляли стеклянные бусы на шее, медные браслеты на запястьях и короткие, грубо сплетенные передники из коры.
Обычное вооружение мужчин – лук и стрелы. На наконечниках стрел я не заметил признаков яда, но думаю, что мне показали не все. Кроме того, имелось много шомпольных ружей, попавших сюда с Западного побережья.
Истоки Кабомпо находятся в двух часах ходьбы от деревни, на плоском голом холме. В непосредственной близости от источника выросла группа деревьев, сплошь переплетенных лианами.
Итак, главная из поставленных перед экспедицией задач была выполнена. Мы нацарапали на жестянке свои имена и дату открытия и прибили ее к дереву рядом с источником.
Пора было трогаться в обратный путь. Теперь можно было идти напрямик, что позволяло сэкономить время и силы. По дороге удалось установить нахождение истоков еще одной реки – Мозамбези; место показалось нам очень удобным для пограничного поста.
Когда мы вернулись к селению Казанзы, выяснилось, что все жители ушли, и Маколей решил, не откладывая, нанести дружеский визит своему знакомому – вождю Мтамбо. Мы перебрались через Кабомпо и двинулись в глубь джунглей. Совершенно неожиданно открылась деревня: симпатичные четырехугольные хижины с маленькими открытыми верандами. Ва'лунда строят свои дома из толстых жердей, вкопанных в землю; щели изнутри замазаны глиной. Если бы стены покрывались глиной с обеих сторон, то деревянный каркас быстро стал бы добычей термитов; благодаря тому, что внешняя част