[15], – и тысячи мелких рыбешек выпрыгнули в воздух, спасаясь от рыб, охотившихся на них снизу, попадая в жадные клювы черноголовых крачек, бросавшихся сверху.
Я изучала Бена, пока он наблюдал за этой бойней. Его тело вздрагивало, как у некоторых мужчин, когда они смотрят футбольный матч, воображая, что ловят пас. Видно было, что он бы с удовольствием схватил удочку и метнулся к воде – так обязательно сделали бы мой отец или Питер, – но вместо этого, услышав постукивание по стеклянной раздвижной двери, он повернулся, чтобы помочь моей матери, которая стояла с другой стороны, держа в руках большую круглую доску-поднос. Они лучисто улыбнулись друг другу, когда она проскользнула мимо.
Стая птиц рассеялась, их обжорство закончилось как раз тогда, когда началось наше.
Малабар опустила на стол искусно разложенные закуски: тонюсенькие, как бумага, ломтики карпаччо из оленины, каждый украшен ложкой сливочного хрена; миску со сморщенными солеными оливками; два треугольника перезрелого сыра, вытекавшего из мягкой корки; и блюдо с эфирно-нежным паштетом из оленьей печени, выложенным рядом с коллекцией корнишонов и ломтиков маринованного лука. Поднос представлял собой произведение искусства, каждый деликатес был отделен от остальных веточками розмарина из собственного огорода и украшен цветами настурции, привезенными Лили.
Малабар полюбовалась своим шедевром и рассмеялась грудным смехом.
– Если уж мы переживем это угощение, то нас ничто не убьет, – сказала она, поднимая бокал. – За сальмонеллу!
– За легионеллез! – поддержал тост Чарльз.
Я подняла свой бокал и сделала большой глоток имбирного эля.
– Давай сюда бактерии! – потребовал Бен, завладевая свободной рукой Малабар. У моей матери были длинные, изящные пальцы, загибавшиеся на кончиках, точно носы лыж. Она подпиливала ногти, заостряя концы, десять крохотных кинжалов. Бен поцеловал ее ладонь. – Малабар, не могу придумать лучшей смерти, чем быть отравленным тобой.
Ледяной шипучий напиток застрял узлом угрызений совести у меня в глотке.
Лили заметила мой дискомфорт и закатила в ответ глаза – взгляд, который, как я поняла, значил: «Я не переживаю, и тебе не стоит. Не обращай внимания на этих старых дураков». Видя невозмутимость Лили, я немного расслабилась. И все же что-то на моем лице выдало озабоченность, и мне становилось не по себе оттого, что Лили это видела. Идиотка, – выругала я себя и от души пожелала, чтобы Бен с Малабар вели себя более сдержанно.
Мать разложила щедрые порции паштета по тонким ломтикам подсушенного и намазанного маслом французского хлеба и раздала по одному в наши протянутые ладони, словно просфоры на причастии. Мы сунули их в рот целиком; вкусы и текстуры обволакивали язык, когда кремообразные, остро отдающие дичиной слои раскрывались в замедленном движении.
– Райское блаженство, – промычал Бен невнятно, продолжая жевать.
Чарльз кивнул.
– Погодите-ка… Слушайте все, у меня идея! – драматически объявила моя мать, хлопнув ладонями по столу.
Я подобралась. Это была подсказка для меня. Мы с матерью репетировали, как будем скреплять раствором каждый кирпичик в этой сюжетной линии, и критически важно было вовлечь в игру Чарльза и Лили. Этот разговор не могли вести исключительно мать и Бен. Это выглядело бы некрасиво. Моя роль была решающей.
Малабар сделала нарочито неторопливый глоток своего «пауэр-пэка», споласкивая небо. Аудитория подалась вперед.
– Что вы думаете о… – Она сделала паузу ради вящего эффекта, – кулинарной книге с рецептами из дичи?
Я глотнула еще имбирного эля и немного выждала.
Брови Чарльза задумчиво поднялись; он, несомненно, старался представить, что может сулить ему следующий год пробных ужинов. Как правило, он наслаждался плодами труда Малабар, когда она работала над своей газетной колонкой, но так было не всегда. В первый год их брака моя мать согласилась составить благотворительную кулинарную книгу для средней школы, где учились мы с Питером. Другие родители, которых никак нельзя было назвать искушенными кулинарами, приносили свои рецепты, и в течение одного очень долгого года Малабар тестировала дома всевозможные тягучие рагу. Чарльз приходил домой по вечерам, бросал взгляд на мать, сгорбившуюся над плитой, видел красноречивый красный блокнот на стойке – и съеживался в ужасе: «Милая, нет! Только не новый пробный ужин!»
– А что именно считается настоящей дичью? – спросила я. – Звучит как-то скучновато: мясо, мясо и снова мясо?
– О, Ренни, это совсем не так, – возразила мать. – Наша кулинарная книга может быть такой, какой мы захотим ее видеть. Она определенно должна включать морепродукты; посмотри только на все здешние богатства. И растения – того типа, которые можно просто собирать. Лили, ты могла бы рассказать мне о заготовке грибов.
Лили улыбнулась при мысли о том, что у нее тоже будет своя роль.
– Да кто ее купит-то? – усомнилась я, играя «адвоката дьявола», намекая интонацией, что взрослые оторвались от жизни. – Не у каждого есть знакомый охотник. Вы, ребята, – исключение, а не правило. Все это, – и я указала на поднос с закусками, – далеко не норма.
– Норма, дорогая моя, – ответствовала мать своим самым царственным тоном, – то, к чему я никогда не стремилась.
– Ладно, хорошо. Ты – ненормальная, мама. Но никто из моей школы никогда не пробовал ни фазана, ни кролика. Такую книгу купят от силы человек десять.
– Я не согласна, Ренни, – вставила реплику Лили.
Я тихонько выдохнула: она заглотнула наживку.
– Подумай обо всех тех людях, которых начинает бесить современная пищевая индустрия. То, как мы выращиваем мясо в этой стране, – продолжала она. – Химикаты. Пестициды. Условия.
Крючок, леска, поплавок.
Моя мать поморгала мне, сказав азбукой Морзе «люблю тебя», а Бен под столом задел своим коленом мое.
– Блестящая идея, милая, – сказал моей матери Чарльз и тут же напомнил нам, что все его дети обожают рыбачить и охотиться. – Считай, что я в доле.
– Я тоже, Малабар, – сказала Лили. – Как это будет здорово!
Бен заложил руки за голову и откинулся на спинку стула.
– Придержите коней, – сказал он, широко ухмыляясь. – Не так быстро! Мы еще не обсудили, как будем делить авторские гонорары. Мне кажется, что парочка охотников-собирателей должна получить больший куш, чем палочка поваров-едоков.
– Ой, Бен, – рассмеялась Лили, – прекрати сию минуту!
– А название для книги у нас есть? – поинтересовался Чарльз.
Бен и моя мать на миг умолкли. Потом устремили взоры вверх, словно заглавие могло упасть с неба.
– Может быть, что-нибудь простенькое? – проговорила Малабар. – Мы могли бы назвать ее «Игра с дичью». Так читатель поймет, чего ему ждать, но и в этом есть и обещание приключения.
– Идеально! – выдохнула Лили.
Бен коснулся своим бокалом маминого.
– За нашу игру с дичью, Малабар.
Глава 7
Наш дом на Кейп-Коде стал осью вселенной этой безумной игры с дичью. Каролинские утки висели в чулане, вызревая; разделывались и тушились кролики; мидии, клэмы и лобстеры, разделенные слоями морских водорослей, томились над углями в гигантских коптильнях на пляже. Копались ямы, разводились костры, шматки мяса сдабривались оливковым маслом, розмарином и толченым чесноком. Гипнотическое шипение жира, капающего на угли, было звуковым фоном практически к любой трапезе. Малабар, эксперт по извлечению всего съедобного из любого создания, не снимая, держала свой громадный эмалированный казан, почерневший снизу, на задней конфорке, томя в нем жесткие отрубы мяса, перетапливая лоснящиеся ломти сала, варя на медленном огне мозговые кости.
Всякий раз как Бен врывался в нашу дверь с миниатюрной Лили на буксире, он приносил что-нибудь неожиданное – зеленых лягушек из своего пруда или белку, которую задавил, спеша добраться до нас, – вдобавок к оговоренной добыче, которой предстояло стать очередным ужином. Когда они приезжали, мать готовила что-нибудь легкое на перекус, и мы обсуждали завтрашнее вечернее пиршество, наперебой предлагая идеи, как лучше всего его приготовить. Часто я пробовала привезенную дичину впервые – бизона, аллигатора или свиязь, – но Бен подробно рассказывал о ней и призывал делиться идеями. Что, если мы сунем под кожу сливочное масло и листья эстрагона? А может, запечь на медленном огне, пока мясо не начнет сползать с костей? Чего-нибудь сладенького в соус, например инжира или смородины?
Бен был самым опытным едоком дичи среди нас, хвастал, что пробовал всю свою добычу, от черного пастушка, пичужки весом в пятьдесят граммов, до шеститонного слона. Он ел даже мясо прославившихся своим отвратным вкусом животных, например вонючих нырков, которых местные жители называли скунсоголовыми, и утверждал, что они вполне терпимы, если с их мяса снять пахучий жир, а потом быстро обжарить. И предложил моей матери придумать рецепт.
– «Игра с дичью» задумана не как манифест выживанца, Бен. Это будет гурманская поваренная книга, – возразила она. Посмотрела на Лили и покачала головой с наигранным раздражением.
– Малабар, все еще хуже, чем ты думаешь, – пожаловалась Лили, упиваясь сочувствием подруги.
Оглядываясь назад, я не могу поверить, что Чарльз и Лили не замечали того, что происходило у них на глазах. Как могли они не ощущать запаха и вкуса предчувствия каждый раз, когда садились пробовать очередной шедевр матери, и Songs for Swingin’ Lovers Фрэнка Синатры вплывали в столовую и выгибались дугой над их головами? Пальцы их супругов соприкасались с каждой передаваемой тарелкой. Взгляды задерживались друг на друге. Смех Малабар провоцировал присутствующих – угадайте, о чем я сейчас думаю.
Моя мать и Бен вместе чистили устриц, ощипывали крякв, выдирали внутренности из хрупких лесных созданий. Их болтовня о дичи, которую они запекали, была насыщена порнографическими двусмысленностями – сочными