Ближе к концу лета Кира пришла к нам домой на ужин. Малабар редко включала в семейный круг друзей Питера или моих, поэтому я нервничала. Матери всегда было легче подмечать в моих друзьях недостатки, чем сильные стороны. Но Кира ухитрилась показать себя молодцом во всех отношениях – и с выпивкой (подкрепиться для начала, разумеется), и с экзотической кухней моей матери (мидии, кейл и чоризо в чесночном бульоне: вкусно, но не для всех). В начале Кира допустила едва не ставший фатальным промах, предположив, что вкус коктейля может улучшить биттер – именно в таком варианте любил «Манхэттен» ее отец, – но быстро исправилась, искупив вину тем, что отметила коллекцию натюрмортов, собранную моей матерью. Особенно долго она рассматривала одну картину, недавнее приобретение на гаражной распродаже, изображавшую корзинку свежей садовой земляники, опрокинутую на салфетку.
– О, как мне нравится, Малабар! – сказала Кира. – Буквально чувствуешь, какие эти ягоды сладкие и сочные.
Я изобразила одними губами: подлиза.
Кира улыбнулась и уложила сверху еще более толстый слой разговоров о штрихах и отраженном свете. Она умела внимательно слушать, увлекательно вести беседу и чувствовала себя достаточно комфортно, чтобы разговаривать с Малабар об искусстве и еде. Угостила мою мать историями о собственной кулинарной специализации, южной кухне – молодых побегах папоротника, жареных зеленых помидорах, кашах и других деликатесах. К моему потрясению, когда Кира засобиралась уходить, мать пригласила ее заглядывать еще – такое случилось впервые! – и заставила мою новую лучшую подругу пообещать, что в следующий раз она принесет с собой домашний коблер из персиков с черникой.
Я проводила Киру до ее машины, восхищаясь тем, как она очаровала Малабар.
– Да это проще простого, – ответила она. – Твоя мать просто одинока.
Я озадачилась. Малабар устраивала званые ужины почти каждые выходные, не один год жонглировала двумя мужчинами.
– И ничего она не одинока, – возразила я.
– Ты ошибаешься, – сказала Кира. – Одиночество определяется не тем, сколько вокруг тебя людей. Дело в том, ощущаешь ли ты себя связанной с кем-то. Можешь ли быть собой при них.
Я лишилась дара речи. Неужели Малабар не была собой, когда была Малабар?
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – сказала Кира, разжевывая для меня свою мысль. – То самое чувство одиночества оттого, что ты не чувствуешь, что тебя знают.
По мере того как долгие летние дни укорачивались, а лучи солнца во второй половине дня все сильнее косили, возвещая, что осень не за горами, я терзалась мыслями об отъезде с Кейп-Кода, не зная, когда снова увижу Киру, боясь неминуемой операции Чарльза и опасаясь, что мать сорвется под воздействием стресса.
Той осенью я лишь раз приезжала в Бостон – на долгие выходные в октябре, с двойной целью: отпраздновать свой день рождения и пожелать Чарльзу удачи с операцией. Мать наконец рассказала отчиму о его состоянии, хоть и приуменьшила серьезность грядущей медицинской процедуры. Когда речь шла о его недугах, Чарльз не был героем. Он терпеть не мог оставаться один и открыто переживал из-за больничных неудобств. Его страхи имели под собой причину. Все мы знали, что́ ему пришлось пережить после инсультов, какую тяжелую битву он вел многие месяцы.
Утром того дня, когда я должна была вернуться в Нью-Йорк, мы с отчимом заключили договор: пообещали друг другу, что следующим летом будем вместе обшаривать пляжи. Мы твердо решили найти как минимум один дублон с «Уиды» или какой-нибудь другой раритет. Я обняла его на прощание и сказала, что очень-очень его люблю.
В день операции я едва дышала, дожидаясь вестей от матери, которая наконец позвонила во второй половине дня.
– Он выжил, – сказала она. Облегчение в ее голове можно было пощупать. – Врач удалил аневризму.
Я всхлипнула от счастья.
– Могу я сказать ему «привет»?
– Нет, солнышко. Он все еще в интенсивной терапии. Не уверена даже, что он уже очнулся.
– Сколько времени займет выздоровление? – спросила я, гадая, будет ли мать снова печь ему печенье.
– Это от многого зависит. Врачи говорят, что, если дальше все пойдет гладко, может, он вернется домой даже раньше, чем через две недели, – сказала мать.
– Ладно, – ответила я. – Попробую позвонить вечером, после того как тебе разрешат его навестить.
– На самом деле… – Мать прокашлялась. – У меня есть планы на вечер.
Не так часто Малабар бывала одна в Бостоне, до которого легко было доехать от Плимута, так что Бен нашел предлог приехать в город, и у него с матерью было назначено свидание. Я слышала по ее голосу, что она уже сожалеет об этом решении, что это был просчет с ее стороны. Но я знала, она ни за что не отменила бы свидание с Беном. Малабар натянула бы на себя платье и улыбку, затушила бы любые проблемные эмоции.
То самое чувство одиночества оттого, что не чувствуешь, что тебя знают.
– Я буду держать тебя в курсе, милая, – пообещала мать.
20 октября, всего через пару дней после операции, Чарльз перенес обширный инсульт и умер в одиночестве в своей палате. Мать в это время была с Беном.
Я приехала в Бостон на следующий день и застала Малабар в рыданиях. Я и не представляла, что она может так плакать. Словно строившаяся всю ее жизнь система эмоциональных скатов и пожарных люков, установленная для самозащиты десятилетия назад, дала масштабный сбой. Она не могла избежать чувств печали и вины. Отчаяние матери из-за смерти Чарльза было сильнее, чем я могла себе представить. Несмотря на то что его смерть была делом времени и она ждала ее как обязательного условия для обретения лучшей жизни с Беном, огромность горя застигла мать врасплох – как и всех нас.
– Он не заслужил смерти в одиночестве, – всхлипнула Малабар, когда мы вместе улеглись в ее постель. – Чарльз был так добр ко мне, Ренни! И посмотри, как я с ним обошлась. Я отдала ему худшее, что во мне было.
Это правда, подумала я. Так и есть.
Часть II
Жить нужно, глядя вперед, но понять жизнь можно, только оглянувшись назад.
Глава 14
Едва вернувшись в колледж, меньше чем через две недели после смерти Чарльза, я узнала, что океанские золотоискатели сбили толстый слой коррозии с бронзового колокола, найденного недалеко от берега рядом с пляжем Веллфлита. Из-под затверделой корки – двести семьдесят лет спрессовали песок и осадочный ил в камень – всплыло на поверхность прошлое, являя надпись, окончательно определившую затонувшее судно: «Уида 1716».
Я плакала, потому что Чарльз не дожил до этой новости – доказательства существования пиратского судна, судьба которого многие годы волновала его. От отчима я не видела ничего, кроме добра. Он был благородной душой, его юмор и великодушие возвысили нашу семью. Ту зиму я прошла, завернувшись в тяжелое одеяло боли. Сторонилась людей, бо́льшую часть дней спала без просыпу и постоянно ела, наращивая защитный буферный слой.
Я осознала, что в то далекое лето совершила ошибку, согласившись заодно с матерью на такой жестокий обман. Ни укола предвидения, ни темного предчувствия не было у меня тогда насчет того, что ждет за виражом времени. Теперь, когда Чарльза не стало, я не могла перестать думать о нем, о том, каким он был добрым и как я была недостойна этой доброты. Я начала понимать, что в чем-то потерпела крушение, когда согласилась помогать матери в ее любовных делах. Я сидела на мели, невидимой с поверхности, и в трюмы мои сквозь течь безостановочно набиралась вода.
Вина и сожаления снедали и мою мать. Во время наших телефонных разговоров она все плакала и плакала, кляня себя за то, что была нетерпелива и вспыльчива с Чарльзом в его последние годы, за свое предательство. Более того, его смерть не подарила ей той жизни с Беном, которой она жаждала. Сколько будет жива Лили, столько моя мать будет на втором месте; она будет «той, другой женщиной». И хотя Малабар должна была пожизненно получать ежегодное содержание из траста Чарльза, ее постоянно беспокоили деньги и будущее.
А потом, примерно год спустя, эти сожаления ушли так же внезапно, как появились, и вернулась прежняя Малабар.
Наверняка этому поспособствовала ее расцветающая карьера. В 1986 году первая кулинарная книга Малабар, составленная из оригинальных рецептов, «Готовим заранее», была опубликована и посвящена Чарльзу. На моем экземпляре была дарственная надпись: «Моей милейшей, дражайшей подопытной морской свинке / помощнице / психотерапевту и подруге». Последовавшая за ней вторая книга, «Готовимся развлекать гостей заранее», опубликованная годом позже, была посвящена якобы ее родителям, Питеру и мне. Но это была уловка. У отца моей матери и Бена были одинаковые инициалы, только в разном порядке, что дало Малабар возможность, используя инициалы вместо имен, посвятить эту книгу Бену. Опечатка, могла она пояснять. Типографская ошибка.
Как бы невероятно это ни звучало, дружба, которую моя мать водила с Беном и Лили как супругами, пока Чарльз был жив, продолжилась и после его смерти. Механизмы, заставлявшие работать этот тройственный союз, непостижимы для меня и по сей день, но Бен и Лили помогали матери справляться с одиночеством вдовства, а она, в свою очередь, должно быть, давала что-то важное им – пусть даже просто передышку от натянутых отношений в браке. Они регулярно навещали друг друга и иногда даже вместе путешествовали. Бен с матерью по-прежнему виделись тайком, встречаясь в нью-йоркском «Интерконтинентале». При любой возможности я встречалась с ними, чтобы выпить по коктейлю в их номере или в баре отеля.
Потом, когда я училась на третьем курсе колледжа, у матери возникла идея собрать две семьи вместе, с детьми и всеми прочими родственниками. Решившись организовать общий семейный выезд, Малабар присмотрела большой дом на острове Харбор на Багамах, сдававшийся в аренду на две полные недели, включая Рождество и Новый год. По ее словам, Саутерам очень понравился этот план; они надеялись, что отдых из разряда «все включено и оплачено» на тропическом острове соблазнит их детей, Джека и Ханну, которым в то время было чуть больше тридцати, провести с ними отпуск. Моя мать пригласила всех наших родственников и даже сказала Питеру и мне, что мы можем привезти важных для нас людей. В моем случае это был Хэнк из бара на Кейп-Коде; он стал моим бойфрендом с августа, когда я убедила его прервать отношения с Салли. Малабар планировала показать Бену Саутеру, как она умеет организовывать семейные каникулы. Решила, что нанижет такое ожерелье из ярких моментов – экзотических блюд и морских приключений, – что Саутеры будут вспоминать свою поездку на остров Харбор еще много лет.