Я познакомилась с Джеком Саутером в международном аэропорту Майами, где первая партия наших отпускников – прилетавших из Бостона, Нью-Йорка и Сан-Диего – договорилась встретиться и перекусить в здании аэропорта. Остальная часть группы должна была мало-помалу подтянуться в течение следующей недели, но первые сорок восемь часов нам предстояло провести впятером: это были Малабар, Бен, Лили, Джек и я. У Джека были чувственные губы, копна светло-каштановых волос и атлетическая фигура – результат, как я впоследствии узнала, строгого ежедневного режима приседаний, отжиманий и упражнений для пресса. Его поза излучала уверенность и создавала впечатление непринужденной мужественности. Он был на десять лет старше меня, мог со знанием дела поддержать беседу на многие темы, от международной политики до экологии, и обращался ко всем – в том числе к отцу – со словами «приятель» или «подруга», что звучало либо любовно, либо снисходительно, в зависимости от обстоятельств. За ужином в баре аэропорта я обратила внимание на то, что Джек поедает взглядом мой креветочный коктейль.
– На, попробуй, – сказала я, обмакнула большую креветку в соус и положила прямо ему в рот, удивив этим поступком нас обоих.
На следующее утро мы вылетели в Нассау, а оттуда на водном такси нас повезли через чистый голубой океан и высадили рядом с городком, радовавшим глаз домиками пастельных оттенков и бутик-отелями. После быстрых переговоров в порту с местными жителями мы добыли тележку для гольфа, которую нагрузили багажом, и двинулись к большому желтому особняку, которому предстояло стать нашим домом на ближайшие две недели.
Когда все распаковали чемоданы, Бен с Джеком пошли поплавать с масками, а Лили побрела в городок в поисках хорошей книжки по истории острова. Мы с матерью занялись организацией кухни – то был немалый подвиг, поскольку Малабар заранее распланировала ужины на все две недели. Она привезла с собой гигантский пенопластовый кулер, полный замороженного мяса, и отправила почтой ящик вина и коробку с предметами первой необходимости, как-то: рисом басмати, итальянской пастой, специями и оливковым маслом первого холодного отжима. А без своей собственной мельницы для перца она вообще никуда не ездила.
После того как все было разложено и расставлено, мать предложила расслабиться и поболтать на веранде, где по решеткам вились фуксии, а кусты колокольчатой желтой бегонии испускали едкий аромат. Она отлучилась переодеться, а я принесла из кухни два бокала чая со льдом. Когда мать снова вышла на веранду, на ней были шикарная шляпа от солнца, огромные солнечные очки и бикини со смелым узором под полупрозрачной туникой. Она вытянулась на шезлонге, присогнув колени, словно позировала для рекламного фото придуманного ею отпуска. И довольно вздохнула при виде своего окружения. Это место – и дом, и сам остров – превзошло ее ожидания, и теперь, после многих недель планирования, ей оставалось просто позволить празднику идти своим чередом.
Но я видела, что мать не полностью расслаблена. Она теребила бахрому своей туники, разглаживала ее на бедрах снова и снова. Предстояло многое организовать – всех этих людей и приемы пищи, – я понимала, что ставки в этой игре высоки. Малабар хотела показать, как надо хорошо проводить время, всем приглашенным, но в особенности Бену; она надеялась дать ему представление о том, какой гармоничной и веселой она сможет сделать семейную жизнь: если будет рядом с ним, его дети будут стремиться домой на все отпуска и праздники. Но, чтобы это случилось, ей необходимо было произвести на них хорошее впечатление. Я знала, что особенное любопытство разжигал в ней Джек, тот таинственный сын, который уехал далеко от родительского дома и редко возвращался. Дочь Бена, Ханна, должна была приехать пару дней спустя, но она не так сильно интересовала мою мать. На первом плане для Малабар всегда были мужчины.
Уловив ее настроение, я спросила мать, что она думает о Джеке, зная, что ее первые впечатления о людях редко бывают благоприятными.
– Я пока не составила о нем мнения, – призналась она, улыбаясь мне. – Мне определенно не нравится это его вечное «приятель», но я планирую дать ему шанс. А тебе он как? – спросила она, в свою очередь.
Я вернула ей улыбку.
– Ну, он немного задирает нос, это точно, но почему бы ему этого не делать? Он умный, веселый и красивый… как его отец.
Последнее я добавила ради матери. На самом деле Бен и Джек не походили друг на друга, хотя оба действительно были наделены этакой грубоватой красотой.
– В любом случае давай позаботимся о том, чтобы Джек прекрасно провел время в отпуске, – предложила мать.
На периферии моего зрения мелькнул чей-то хвост, и, повернувшись, я увидела островного геккона, замершего на внешней стене дома. Ящерица была настолько неподвижна, что казалась ненастоящей, пока ее веки не шевельнулись, опустившись, а потом снова поднявшись.
Мать тоже заметила геккона и простонала:
– Ох уж эти островные тараканы!
– Они довольно милые, – заметила я.
– Возможно, если не имеешь ничего против холоднокровных. – Малабар бросила взгляд через плечо на въезд во двор, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает. – Ты же знаешь, что они усыновленные, да? И Джек, и Ханна, – проговорила она шепотом, словно это была запретная тема.
Знала ли я? Кажется, нет.
– Проблема была у Лили, – продолжала мать. – Разумеется, все сделали вывод, что дело в Бене… – Она помолчала. – Ужасное клеймо для любого мужчины!
И тогда я поняла, что, с точки зрения Малабар, неспособность Лили родить сына Бену Саутеру – чья родовая линия протянулась, точно гирлянда из бумажных куколок, на «-дцать» поколений в прошлое до самой палубы «Мейфлауэра» – была еще одним недостатком ее как жены.
– Что ты имеешь в виду? Почему все решили, что дело в нем? – спросила я.
Мать даже оторопела, словно ответ был настолько очевиден, что она не могла понять, зачем задавать этот вопрос вслух.
– Ну как же, Ренни! Разве это не понятно? Люди решили, что мужчина с такой родословной, как у Бена, ушел бы из брака, если бы жена не могла зачать от него детей. Я имею в виду, он ведь прямой потомок. Это мы с тобой можем считать всю суету вокруг «Мейфлауэра» ерундой, но некоторые люди воспринимают ее очень серьезно.
Потом она заговорила о том, как благородно было со стороны Бена ни разу не выдать жену, чтобы развеять это заблуждение, неприглядное и оскорбительное для его мужественности.
Я слушала ее вполуха, дремотно нежась в чувственных удовольствиях острова. Два дня назад в холодном сером Нью-Йорке я зубрила к экзаменам. А теперь я здесь, окутанная теплом и яркими красками. Цвел желтый и красный гибискус в больших горшках, расставленных по веранде. В отдалении слышались приглушенные голоса людей, семьями возвращавшихся с пляжа, звонок велосипеда, трели певчих птиц. Над головой шелестели веера пальмовых листьев, и ароматы, сладостные до абсурда, плыли по ветру.
Я почувствовала, что мать наблюдает за мной из-за темных стекол очков.
– Чего бы я только не отдала, чтобы произвести на свет достойного наследника для этого мужчины, – сказала она.
Я знала этот ее взгляд, хоть и не видела его: у Малабар наклевывалась идея.
– Хотя, пожалуй, в этом ты, возможно, смогла бы мне помочь, – намекнула она.
Я сделала вид, что хочу шлепнуть ее по руке.
– Ты серьезно, мам? Фу!
Мать рассмеялась.
– А что? Ты могла бы стать нашей суррогатной матерью, Ренни.
Я позволила себе посмеяться вместе с ней, поначалу робко, а потом чуть смелее, довольная тем, что мы обе поняли шутку.
– И во что бы это превратило меня? В мать собственного маленького брата или сестры? Бе-е-е! Это уже за гранью добра и зла.
– Да, ты права, действительно, – вздохнула она.
Однако это предложение и речи матери заставили меня задуматься. Неужели она действительно хотела ребенка от Бена? Малабар в тот момент было около пятидесяти пяти, пора фертильности для нее давно миновала, а Бен был на четырнадцать лет старше. Нет. Это никак невозможно.
Прошла долгая минута.
– Полагаю, мы с Беном могли бы обойтись и внуком, – уступила мать.
Я откинулась на спинку шезлонга и закрыла глаза. Послеполуденное солнце выманивало на кожу дремлющие веснушки, бисеринки конденсата скользили по нашим высоким бокалам с холодным чаем. Мать продолжала сплетничать о Саутерах; я слушала без особого интереса, жалея, что не пошла нырять вместе с Беном и Джеком. Усыновленный или нет, Джек сложением напоминал отца. Он, уверенный в себе, спортивный, интересовался всеми гранями мира, в котором жил, и отличался ненасытной жаждой деятельности. В нем действительно что-то было.
– Они не близки, знаешь ли, – говорила тем временем мать о Бене и Джеке. – Бен очень переживает. Уверена, он завидует тем отношениям, что есть у нас с тобой.
Я задумалась: интересно, произошло ли между ними что-то конкретное или их отчужденность просто была постепенным расхождением в стороны, естественным результатом жизни на противоположных побережьях? Окончив колледж в Колорадо, Джек перебрался в Сан-Диего, где с тех пор и жил. Теперь он занимал должность лейтенанта в крупной спасательной службе города; его приезды в родительский дом в Плимуте были редкостью.
Мать начала рассуждать о том, что эта пропасть между ними связана с отсутствием у Лили естественных материнских способностей. В качестве доказательства она рассказала мне о собранной Лили коллекции книг по воспитанию, по-прежнему занимавшей видное место на полке в их домашней библиотеке.
– Честное слово, Ренни, если женщине нужна книга, чтобы научиться быть хорошей матерью, наверное, она не годится для этой роли, – презрительно припечатала Малабар.
Скрипнула передняя калитка, и в нее вошла Лили – легка на помине. Она побывала в городке и вернулась оттуда с добычей – папайей, парусиновой шляпой с широкими полями, защищавшей ее шею от солнца, и тоненькой брошюркой об истории острова и