осударственных орлов и не рвали императорские флаги на почтах. А стояли незыблемыми столбиками рушашегося порядка.
Надворный советник Христофор Фихтнер.
Титулярный советник Иван Воронин.
Титулярный советник Николай Руфимский. Зарублен польскими уланами при защите государственного флага.
Коллежский секретарь Пётр Рудин, по инструкции встретивший неприятеля чиновничьей шпагой.
Коллежский регистратор Павел Рудин – контуженный бомбой, не выпускавший из уцелевшей руки сумку с важными отправлениями, растерзан толпой вестфальских гренадёров.
Все они служили по почтовому ведомству. Почтари. Сургучно семя.
Эй, Почта России! Ты бы хоть их помнила, что ли…
Штатские кувшинные рыла, которые выполнили последний полубезумный приказ – держать здания почты до крайности. До крайности, до бессильно-высокого «не положено!», до растерянно-великого «здесь вам быть нельзя!», до удара прикладом в лицо, до отрубленных рук, в которых крепко сжаты тёртые дорогами сумки с чужими письмами. С чьими-то сплетнями, признаниями, засохшими цветочками, стихами, счетами, ленточками, цифрами, жалобами и прочим, казалось бы, бумажным хламом: живым русским говором. Нельзя вам их читать, чужие злые люди! Не для вас они написаны, хоть и по-французски большей частью… Не вам это всё предназначено.
Были и другие герои, славные, честные, молодые, кудрявые, в бакенбардах, с крестами и в густых эполетах.
А я сегодня вспомнил этих: немолодых лысоватых буквоедов из Замоскворечья. Лоснящиеся на локтях рукава, бережно вытащенная из пергаментного футляра парадная треуголка…
Никого не сравниваю… Извините, что внезапно сорвалось. Просто надо успеть встать у государственного флага и перед ощущением штыка между рёбер произнести: «Сие есть территория, недосмотрению подлежащая от Пункта Договора от 13 марта 1743 года! Согласно артикула требую…»
И всё.
Генерал
Смотришь на такой портрет, и всё тебе понятно. Опухшая рожа какого-то генерала очередного. Глаза бессмысленные, апоплексический закат на щеках, помада сплошная. Штабной бурбон какой-то, николаевского стада одномысленный мясной бычок. Скорее всего, казнокрад.
На портрете перед нами Яков Иванович Ростовцев.
Происхождения простенького. Папа Иван Иванович – дворянин из купцов, мама Анна Ивановна – из миллионщиков Кусовых семьи. Не для Пажеского корпуса происхождение.
Но в Пажеский корпус Яшу приняли. Везде же люди, всегда же по-братски.
Состояние у Якова Ивановича в молодости было огроменное. Плюс сестра его родная удачно вышла замуж за Александра Петровича Сапожникова, купца первой гильдии, разменяв неброское дворянство своё на рыбные промыслы Каспия и икорные лоснящиеся горы.
Яков Иванович с родственником своим Александром Петровичем дружил крепко. Не по-дворянски, а основательно, с чаепитиями, с самоваром, с полотенцами на шеях. Часы тикают, а молодые миллионеры – степенно чай из блюдец. Курить – ни-ни. Каждое утро – церковь, всё по чину. Другие стреляются и игроки кромешные, балерин голых в шубы кутают, а наши не такие. Показывали друг другу бухгалтерские книги, обсуждали вклады. Не жеребцами хвалились, а опрятным немецким бухгалтером с особой системой, приехавшим к нам.
Ну и не пили, понятно, совсем.
Александру-то Петровичу хорошо с рыбными промыслами, с балыками да икрой. А Якову Ивановичу в гвардии служить надо. А в гвардии служить было таким яковам ивановичам очень сложно.
Молодого офицера со средствами, смущённого, заикающегося, заметили. Не только невесты, но и такие персонажи, как Рылеев и Оболенский. И у офицерика Ростовцева голова от политических перспектив несколько сдвинулась. Трубецкие, Оболенские, Орловы, какие имена! Запросто в гости, к столу, кругом герои!
Основанием своего крепкого мужицкого ума, поротыми задами кряжистых дедов своих, Яков Иванович понимал, что попал в барский заговор. Заговор тем более опасный, что имел самые страшные последствия для царствующего дома. Вовлечение в подобные посиделки, на которых решалось, кого брать первым, а кого слать арестовывать второго, особого оптимизма не внушало.
Поставьте себя на его место. Только пробился в свет, только театры, эполеты, карьера, только всё начинает кружевно искриться, а тут сумрачные рассуждения о свержении существующего строя, о формировании специального цареубийственного отряда.
Конечно, Ростовцев практически ничего не знал о планах декабристов. Был зелен. У Рылеева на цепи сидели более решительные цареубийцы. Чин у Якова Ивановича небольшой. Не фигура. Но и отказываться от такого заговорщика организаторам не хотелось.
Ростовцев начал выпутываться. Служа дежурным по гвардейской бригаде, ниточки воедино связал и объяснился с Оболенским. Мол, вы что тут творите?! Раз дело зашло так далеко, то вы с вашим заговором и с ничего не понимающими солдатами дело чьего-то там освобождения и установления нового строя провалите.
Оболенский отшучивался, Рылеев обнимал и целовал.
В это время в России вторую неделю на троне находился гроб, труп императора Александра. Анекдотичность с тайным завещанием «быть царём Николаю» была известна слишком многим.
Сети заговорщиков казались крепкими и страшноватыми. Среди них встречались матёрые упыри с демонстративными повязками на головах и скрежетанием зубов по судьбе возможных предателей.
Ростовцев решает идти к Николаю Павловичу. В об-ход своего начальника генерала Бистрома, что Карл Иванович Бистром, конечно, Ростовцеву не простит уже никогда. Полуобманом добивается аудиенции у Николая и передаёт ему лично собственноручное письмо.
Тезисы письма (они важны оттого лишь, что Ростовцев долго числился чуть ли не иудой):
– Против вас, Николай Павлович, заговор.
– Вы крайне непопулярны в гвардии и обществе.
(Это он пишет звереющему от нелюбви к себе общества Николаю. Честно пишет, купечески выводя, по пунктам).
– Восстание будет при принесении присяги.
– В случае успеха восстания отпадут немедленно Грузия, Бессарабия, Польша, Финляндия и Литва.
– Уговорите Константина Павловича принять престол любой ценой – перестаньте слать ему курьеров, поезжайте в Варшаву сами.
– В случае отказа любыми средствами везите брата в Петербург. Отдайте ему корону публично.
– Если же публично Константин провозгласит вас государем, то сделайте это не по немецкой дурной переписке, а гласно, на площади перед Сенатом.
– Прошу вас арестовать меня немедленно после прочтения этого письма. Если восстания не будет, я прошу своей смертной казни как ложного наветчика. Если восстание состоится, несмотря на все мои уговоры, дайте мне возможность умереть с оружием в руках, защищая вашу семью.
В своём письме Ростовцев не назвал ни одного имени. Хотя Николай расспрашивал его весьма и весьма пристрастно.
Оставив письмо у Николая, Ростовцев едет к Оболенскому и Рылееву со словами: «Я всё рассказал, но имён не назвал никаких! Остановитесь! Пусть уж лучше меня кончат одного!»
Рылеев и Оболенский плачут от явленного им поступка. Послал Господь нам дурака на шапку.
14 декабря Яков Иванович Ростовцев был избит прикладами и исколот штыками гренадёрами Московского гвардейского полка, пытаясь развести их по казармам. Тринадцать штыковых ран. Череп в трёх местах. Разбита челюсть. Якову Ивановичу было 22 года. Из толпы его вывез, по слухам, на случайном возке сам Оболенский.
Всю свою гражданскую жизнь Ростовцев прожил с клеймом предателя. Хотя с Оболенским они продолжали довольно дружески переписываться и после амнистии даже встречались. Яков Иванович собирал всякие продовольственные посылки с деликатесностями и гнал грев в Сибирь, друзьям своим несчастным. Слал и деньги, аккуратно записывая расходы в специальную тетрадь.
Это я к чему? Столько в этой истории наивности, отваги, честности, лукавства, столько желания щенячьего, чтобы всё было по братской любви.
Яков Иванович Ростовцев – один из основных авторов освобождения частновладельческих крестьян от крепостной зависимости 1861 года. Чтобы всё для всех было хорошо.
Индейцы
Весь XVII век между собой воевали две конфедерации.
Конфедерация четырёх гуронских племён, называвших свою землю Вендат, и Лига пяти ирокезских племён.
Сегодня не каждый сможет отличить индейца-гурона от индейца-ирокеза. Я проверял. К сожалению, не каждый может отличить.
Из-за чего воевали между собой Конфедерация и Лига?
Они воевали за французов. То есть воевали за то, кому из них, гуронам или ирокезам, достанутся французы.
К 30-м годам XVII века гуроны подмяли под себя всю европейскую торговлю в регионе, создав свою широчайшую торговую сеть. Гуроны вклинились между европейцами и западными алгонкинскими племенами и установили монополию на торговлю мехами. Две трети бобровых шкур поступали на рынок от гуронов.
Бобров добывали алгонкины, покупали бобров французы, но покупали у гуронов.
К середине 30-х годов XVII века (вскоре после взятия французами Ла-Рошели, в которой 10 процентов гугенотов измывались над 90 процентами добрых католиков) гуроны установили полный контроль над рекой Св. Лаврентия, по которой в Канаду поступали европейские товары.
На всё это великолепие смотрели южные соседи гуронов – ирокезы. И, конечно, переживали за чужое счастье. Им тоже хотелось себе немного французов, так удачно приплывших к ним, но оказавшихся в распоряжении проклятых гуронов.
Вообразить состояние ирокезов может любой. Закройте глаза. Представьте, что в соседнем городе инопланетяне алчно скупают у населения яблочные огрызки, давая в обмен за огрызки лазерные ружья, «мерседесы», бриллианты и наркотики. Вам, наверное, тоже захотелось сунуться со своими огрызками к инопланетянам, вам тоже очень хочется лазерных ружей и наркотиков.
Плюс женский фактор – женщины тоже хотят себе бриллиантов не хуже, чем у мерзких безобразных дур из соседнего города. Но соседний город инопланетянами с вами делиться не хочет. Хочет все наркотики себе. И усиливает добычу огрызков, нагрызая их с удвоенной силой. Да ещё и смеётся над вашим городом, называя тупыми и отсталыми.