— Стихотворение было такое длиннющее, что его нельзя было не услышать, — возразил Панадель.
— Он играл как никогда.
Катенька сияющими глазами посмотрела на Принца Понарошку, и Принц Понарошку сияющими глазами посмотрел на неё.
— Всё понятно, — со вздохом сказал Панадель. — Для тебя на всём празднике только он и существовал.
— Тебе тоже понравилось, правда?
— Ещё бы! Чуть с ума не сошёл от его треньканья.
Осёл Хвостик подошёл к Панаделю и тихо спросил:
— Что с Якобом? Он всё время лежит.
— Тяжёлый случай, Хвостик, — ответил Бродяга. — Смотри, не ест, не пьёт, ничего делать не хочет. Только глядит в потолок и чувствует себя несчастным.
— Ай-яй! — Ослику стало так жалко Якоба. — А можно ему помочь?
— Боюсь, что нет. В таких случаях никакие лекарства не помогают.
— Какой ужас! Ай-яй!
— Не вешай голову, Хвостик! Попробуем что-нибудь придумать.
Бродяга присел на постель к Якобу и тоже уставился в потолок. Спустя время он проговорил:
— Ну и стихотворение было, ужас!
Якоб Борг не повёл даже бровью. Он как будто не слышал. Панадель посмотрел с ним вместе на потолок минуту-другую, потом сказал:
— Да ещё такое длиннющее.
Якоб Борг не откликнулся.
Панадель продолжал рассматривать потолок, будто что-то там тоже увидел. Помолчал — и опять:
— Я бы вообще это стихотворением не назвал. Двадцать две строфы сплошной ерунды. Да ещё с припевом.
Якоб не шевельнулся. Он только сказал:
— Ничего ты не понимаешь. Стихотворение было прекрасное.
— Возможно. Спорить не стану. Но что длиннющее — это уж точно.
— Неправда. Оно было не длинное, не короткое, а как раз такое, как надо.
— Ну, допустим. Но девчонка его читала противная, да ещё в таком противном красном платье.
Якоб сел и сказал:
— Глупый ты, Панадель. Не понимаешь, а говоришь! Какая же Катя противная?
— Конечно, дело вкуса…
— Если хочешь знать, это самая милая девочка в классе.
Панадель развёл руками:
— Ну, тогда я действительно ничего не понимаю. Если она тебе нравится, почему бы вам не дружить?
— Потому что все станут смеяться.
— Да ну? — сказал Панадель.
— А ты думаешь? У нас в классе всегда смеются, если мальчик дружит с девочкой.
— А… тогда конечно. Тогда и вправду ничем не поможешь.
Опять посмотрели на потолок. Можно было подумать, они боятся, что он вот-вот рухнет. Панадель вздохнул. Якоб тоже. Так они и вздыхали по очереди. То один вздохнёт, то другой.
— Плохо дело.
— Да, что и говорить.
— Ничего не пропишешь.
— Боюсь, что так.
— И думать нечего.
— А если бы я, скажем…
— Нет, Якоб, не выйдет.
— А если я всё-таки…
— Надо смотреть правде в глаза, мой дорогой. Дело пропащее.
— Почему? Пускай смеются.
— Ты же себе не враг, Якоб.
— Плевать мне, в конце концов, на них. Мало ли, над чем они насмехаются!
— Это было бы ужасно.
— А мне всё равно.
— Нет, Якоб, нет. Забудь про это. Лучше оставаться несчастным, страдать день и ночь, не есть, не пить, смотреть в потолок. А про Катю забудь. Помни только одно: как все будут над тобой смеяться.
— А мне, если хочешь знать, ни до кого нет дела. Пускай смеются себе на здоровье, пожалуйста. Завтра же скажу Кате, что буду с ней дружить.
— Ну, дорогой, как знаешь. Моё дело было предупредить. Бродяга встал, пожелал Якобу Боргу спокойной ночи и пошёл ложиться под красным диваном, рядом с Хвостиком.
— Ну, как там Якоб? — шепнул тот тревожно.
— Лучше. Гораздо лучше. Знаешь, по-моему, у нас скоро будут гости. — Панадель удовлетворённо потёр руки.
— Гости? — удивился осёл.
— Ага. Могу даже угадать кто.
— Кто?
— Девочка в красном платье.
Он ухмыльнулся и, довольный, закрыл глаза.
А Хвостик долго ещё размышлял, почему это к ним должна прийти в гости именно девочка в красном платье. Он этого понять не мог.
— Но гости, — решил он наконец, — это всегда хорошо.
Якоб Борг спал. И снилось ему, что он гуляет за руку с девочкой, которая только для него читала на празднике одно стихотворение. Очень длинное стихотворение.
Якоб закончил свой рассказ. Мы долго сидели рядом молча.
Я думал про знакомую, которая всё не писала мне писем. Якоб, возможно, про Катю. Из леса выглянула косуля, прошла вдоль опушки, посмотрела на нас. Потом понюхала воздух и большими прыжками скрылась в лесу.
— Твоя Непобедимая Крепость — прямо как наблюдательная вышка, — сказал я. — Отсюда здорово следить за животными.
— Ага, — согласился Якоб, — они иногда выходят к дереву совсем близко. Даже, бывает, слишком.
— Как это? — не понял я.
— В прошлом году эту Непобедимую Крепость захватили муравьи, — объяснил Якоб. — Я два месяца не мог сюда залезать.
— А… Неприятно, что и говорить.
— С муравьями ведь бороться трудно, — сказал он.
Помолчали опять. Наконец я спросил:
— Может, расскажешь ещё?..
— Нет, быстро ответил он.
— Что, я тебе уже мешаю?
Якоб кивнул.
Я попрощался с ним и спустился по верёвочной лестнице на землю. Оттуда я ещё раз взглянул на Якоба.
Он тоже серьёзно на меня посмотрел и сказал:
— А ты мне нравишься.
— Что ж, рад, если так, — ответил я. — А можно узнать, почему?
— Потому что ты заметил, что мешаешь, и сразу ушёл, — объяснил Якоб. — Взрослые обычно не замечают, когда они мешают детям. Они даже не представляют, как часто это бывает.
— Тоже верно, — согласился я. — Буду иметь в виду. До свидания. И надеюсь, до скорого.
Я ушёл, а Якоб Борг остался на Непобедимой Крепости. Мне было, конечно, очень интересно, что же у него там за дела, только мешать ему было нельзя.
4ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
Прошла неделя-другая, и мы снова встретились с Якобом Боргом. В тот день я встал рано, Погода была хорошая, и я пошёл на Коровий луг (это за Блаберской рощей) поискать шампиньонов.
Искал, искал целый час и, представьте себе, нашёл. Только не грибы, а Якоба Борга. Он сидел на ограде выгона и смотрел, как щиплют траву две коровы и гнедая лошадка.
— Куда ты идёшь? — спросил он.
— Так, гуляю, — ответил я.
— А корзина зачем?
— Корзина? — смутился я. — На всякий случай. Мало ли что?
— Это правильно, — одобрил Якоб. — Вдруг попадутся случайно грибы, а ты без корзины. Досадно.
— Зачем мне грибы? — соврал я. Но почувствовал, что краснею, и поскорей перевёл разговор: —Как солнце сегодня печёт!
Я сел рядом с Якобом на жердь ограды. Мы немного помолчали, глядя на лошадь и на коров. Потом я спросил:
— Ну, как, сегодня расскажешь мне что-нибудь?
Якоб посмотрел на меня задумчиво:
— Если хочешь, могу рассказать тебе одну очень странную историю. Только не знаю, поймёшь ли ты. Она вообще-то не для взрослых. Взрослым, мне кажется, просто её не понять.
— Посмотрим, — сказал я и устроился поудобнее на жёсткой перекладине. А Якоб начал рассказ —
Год назад у Катеньки появился дневник. Это был подарок Якоба Борга, и Катенька им очень гордилась. Дневник был в красном кожаном переплёте, он закрывался на маленький ключик. Катенька повесила ключ на цепочку и носила всё время на шее. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь без спросу читал, что она там пишет. Ведь дневник — это только для себя. Туда записываешь разные мечты и мысли и что с тобой случилось за день хорошего и плохого.
Катенька писала в дневнике про Якоба Борга и Принца Понарошку, про Маленькое Орлиное Перо и всех друзей. А больше всего, конечно, про лошадей. Она ведь их так любила и так мечтала о собственной лошадке.
Во-первых, когда записываешь, потом лучше всё помнишь. А во-вторых, это как-то помогает. Иной раз загрустишь, прямо весь день чуть не плачешь. А возьмёшь дневник, напишешь про свои огорчения — и как будто полегчало. Даже не поймёшь почему, но правда, становилось веселей на душе.
И как это она жила раньше без своего дневника? Он стал для Катеньки, можно сказать, задушевной подругой. Такой, с которой можно поделиться всем, что у тебя на душе, и она всё поймёт, и смеяться над тобой не будет. И звать её к себе не надо, она и так всегда рядом.
Катенька даже обращалась к дневнику, словно к знакомой девочке: «Дорогая Юля!» На самом деле она никакой Юли не знала. Ей просто нравилось это имя. И не обращаться дневнику: «Дорогой дневник». Смешно даже. Пусть никакой Юли на самом деле не существовало, но можно же было вообразить, будто она есть.
Вот однажды вечером Катенька села за стол, погрызла кончик карандаша и стала писать:
«Дорогая Юля!
Сегодня утром я гуляла с мальчишками. Панадель без конца рассказывал свои истории, по-моему, сплошные выдумки. Боюсь, он вообще любит приврать. Меня это беспокоит.
У Якоба и Маленького Орлиного Пера на уме одно баловство. Недавно они опять стали бороться и упали в грязную лужу.
Ах, Юля, по-моему, девчонкам трудней, чем мальчишкам. У мальчишек никаких забот, им бы только дёргать других за косички. Или делать какие-нибудь открытия. А на кого они бывают похожи, когда перепачкаются, им всё равно. Девчонкам надо всё время следить за собой, у них полно дел.
Вообще иногда мне хотелось бы быть мальчишкой. Сразу стало бы проще. Как ты считаешь?
После обеда я занималась музыкой с Принцем Понарошку. У него большие способности. Настоящий артист. Когда он сидит за пианино, у него такой мечтательный вид. Интересно, о чём он в это время думает? Только не вообрази, будто я в него влюблена. Это всё глупости.