В школе Грейс на физкультуре прикидывалась больной, лишь бы не становиться частью группы, которую не выбирала. Здесь же играли в мяч ради того, чтобы играть в мяч: подскакивать, падать и шумно поздравлять друг друга с удачной подачей… Здесь можно было просто веселиться и получать удовольствие от соревнования, от гомона, какой поднимали игроки, от вечернего солнца и прохладного ветра с моря.
Матч закончился ничьей. Потом все охотники пошли искупаться. В резком закатном свете были видны лишь силуэты, отбрасывающие длинные тени. На берегу остался только Карах, который не любил лишний раз раздеваться. Единственная поблажка, которую он себе сделал, – стянул сапоги и позволил ступням утонуть в песке. Угрюмый парень утирал пот со лба и тяжело дышал, туника под мышками потемнела.
Когда Карах встал и неторопливо двинулся к скалам, Грейс догнала его и пошла рядом. Если ему не понравится компания, он всегда может ее прогнать – этот за словом в карман не полезет. Но он только бросил на спутницу короткий взгляд и ничего не сказал.
– Красивое место, – заметила Грейс, чувствуя себя неуютно в молчании.
– Это Рон его нашел.
– Нашел?
– Ну, или создал, или придумал. Не знаю. Когда мы сюда приходим, здесь всегда закат.
Грейс посмотрела на солнце и отметила, что оно висит на том же уровне над водой, что и раньше. Посреди золотистой дорожки на воде чернели головы купальщиков. Оттуда доносился восторженный визг Дайре, который обвинял кого-то в том, что извращенец ущипнул его за задницу.
– Почему так?
Никто не хотел рассказывать ей, как здесь все устроено. Тебе ответят, только если задать вопрос в лоб, – это Грейс успела вычислить.
– Здесь всегда царят сумерки, ты разве не заметила? Час между волком и псом, самое унылое освещение в целом мире. Скучнее только в холмах «народца», заваленных хламом до крыш.
– Я точно помню, что вчера была ночь, – возразила Грейс.
Карах усмехнулся:
– Это все Макдар. Он умеет превращать день в ночь и обратно. Удобно, когда хочется разнообразия. Еще он может оборачивать пищу в пыль, а мужчину в женщину и наоборот. Так что, если обнаружишь у себя какие-нибудь неожиданные части тела, будешь знать, кого винить.
Перспектива найти у себя член Грейс не пугала. Но озвучивать свои мысли при Карахе, чьи отношения с телесным были еще сложнее, чем у нее самой, она не стала.
– Тебе нравится охотиться? – поинтересовалась она, чем заслужила удивленный взгляд собеседника. Некоторое время он молчал.
– Странный вопрос.
– Ну, ты чувствуешь удовлетворение от того, что делаешь? Сегодня мы, например, наказали человека, который мучил свою дочь. Мне понравилось. – Грейс сначала произнесла это вслух и только потом поняла, что говорит правду.
Окажись у нее в руках нож, она легко воткнула бы его волку в спину. Он ведь это заслужил!
Карах усмехнулся:
– Похвальный энтузиазм. Надеюсь, ты проявишь такой же, когда будем наказывать чью-нибудь жену за измену.
Грейс нахмурилась. Ей не нравилось, куда поворачивает разговор, но нужно было расставить все точки над i. Карах выглядел самодовольно – такой вид как нельзя кстати подходил его слащавой внешности.
– Я так понимаю, ты рассчитывала, что мы будем по-рыцарски творить добро и восстанавливать справедливость?
Грейс уговаривала себя не срываться и не хамить. Если тебе нужна информация, приходится слушать. Она представляла себя Вивиан, которая сохраняла невозмутимость, что бы ни произошло.
– Не хочу тебя расстраивать, – продолжил Карах, – но о справедливости можешь забыть. Мы просто наемники. Мусорщики. Как бы пафосно мы себя ни вели, суть одна: мы ввязываемся там, где все остальные умывают руки, и за это отбираем самое ценное, что есть у людей.
– Что ты имел в виду, когда говорил о жене и измене?
Карах остановился.
– Если, выходя замуж, невеста обещала быть верной супругу до конца своих дней, но нарушила слово, он может натравить на нее Дикую Охоту. К счастью, ревнивых кретинов, готовых заплатить нашу цену, мало. Но не скажу, что такого ни разу не случалось.
На грудь Грейс будто опустилась бетонная плита, стало трудно дышать от возмущения. Это же бред! Она на такое не подписывалась! Легко взрастить в себе ненависть к тем, кто делал что-то по-настоящему ужасное – насиловал детей или избивал жену. Но как быть с теми, кто всего лишь дал неосторожное обещание?
– Я могу выбирать, в каких Охотах участвовать? – осторожно уточнила она. Ждала, что Карах расхохочется своим искристым смехом, но тот только покачал головой.
– Ты скоро перестанешь относиться к этому как к личному. Ловишь дичь, притаскиваешь ее сюда, свежуешь, жаришь… Потом бросаешь кости на землю, и все повторяется заново. В этих краях никто не умирает.
Как же, должно быть, страшно раз за разом дожидаться Охоты! Грейс вспомнила обреченный взгляд, который бросил на нее волк перед тем, как стрела вонзилась ему в голову. Но это была секунда! А каково жить с чувством, что в любой момент тебе придется убегать от стрел, копий или пуль?
– В основном нас ждут мертвяки, – успокоил ее Карах и остановился. – Так что пока не думай об этом.
– Чем заплатила та женщина?
– Какая женщина?
Охотник явно понял, о ком идет речь, просто не хотел говорить. Наверное, вообще жалел, что завел эту беседу.
– Которая нас вызвала. Чем она заплатила за то, что мы наказали ее мужа?
– Тридцатью пятью годами жизни, – неохотно отозвался Карах и прибавил: – Счастливой жизни, если быть точным.
– Сколько же ей осталось? – с напором уточнила Грейс.
Карах поморщился и вздохнул. Посмотрел на солнце широко открытыми глазами, не затеняя их ладонью.
– Немного.
– То есть она не увидит, как ее дочь найдет классную работу, защитит диссертацию, встретит кого-то? Она все отдала, чтобы наказать подонка, который забрал детство у маленькой девочки, а мы просто возьмем и отнимем у нее тридцать пять лет? Почему тогда нельзя было просто дождаться, когда ее муж умрет и будет наказан после смерти?
Карах удивленно нахмурился:
– Кем наказан?
– Ну, не знаю, высшими силами. Разве люди не получают какое-то воздаяние за свои поступки после того, как умирают? Считается, что праведники отправляются в хорошее место, а грешников ждет что-то ужасное…
Карах откинул голову и рассмеялся. В один миг его привлекательное лицо сделалось неприятным и жестким.
– Да кому есть дело до того, что ты делал при жизни? Грейс, не бывает никакой вселенской справедливости, ни один бог не следит за тобой и не оценивает твои поступки! Всем плевать. Ты либо наказываешь подонка сама, либо он живет дальше припеваючи, а потом умирает и попадает туда же, куда все остальные. Именно так все устроено. Привыкай.
– Не собираюсь! – огрызнулась она и двинулась дальше.
Карах не пошел следом, и Грейс была ему за это благодарна. Хорошее настроение после игры улетучилось. Она пошла к утесам, надеясь, что их острые углы укроют ее от посторонних глаз.
Скалы оказались не такими острыми, как казалось со стороны. Подниматься по гладким ступенчатым камням было легко, как по лестнице. Из-под ног разбегались крабы, прячась в глубокие трещины. За грядой, в ловушке маленькой бухты, море казалось беспокойным и нервным. По небольшому островку песка носились с радостным лаем собаки. Грейс не успела опомниться, как ее окружила громкая суетливая стая.
Она чесала псов за алыми ушами, зарывалась пальцами в плотную шерсть и подставляла лицо под мокрые языки. Какое бы дерьмо в твоей жизни ни случалось, животные всегда делают его чуть более сносным. Потом она заметила шевеление в воде: то ли Рон доплыл сюда, то ли кто-то из купальщиков решил подшутить в духе Дайре.
Вот тебе и побыла в одиночестве!
Ноги Грейс запутались в сухих водорослях, а одна из собак, расшалившись, толкнула ее так сильно, что она упала. Псы просто играли, но их зубы мелькали до того близко от лица, что девушка занервничала. Она пыталась подняться, но длинных скользких растений было целое гнездо, они опутывали щиколотки, и Грейс не могла высвободиться, как бы ни пыталась.
– Фу! – скомандовала она. К ее удивлению, гончие послушно сделали несколько шагов назад. Она потянула на себя свободный конец водорослей – и с недоумением уставилась на охапку черных бинтов, которые обвивались вокруг щиколоток и запястий, как живые. Грейс потрясла руками, но ленты только сдавили их сильнее. Она сидела в гнезде из тряпок и не могла встать. Что за бред!
Тем временем внимание собак привлекло что-то в море, и они понеслись к воде. Краем глаза пленница заметила движение. Она попыталась крикнуть, но бинты добрались до шеи и сдавили горло, лишая голоса. Чья-то фигура выросла над белой пеной, но у Грейс все плыло перед глазами, и она не могла рассмотреть, кто это.
За спиной посыпались мелкие камушки. Кто-то схватил девушку за затылок и уткнул ее лицо себе в грудь, от которой пахло антисептиком и мокрой травой.
– Грейс, пожалуйста, не шевелитесь, – раздался мягкий голос Диана Кехта. Она сделала над собой усилие и перестала дергаться: опустила руки, расслабила мышцы и закрыла глаза. Ленты тут же соскользнули вниз, как обычные тряпки, будто и не пытались только что задушить ее.
– Алва, мы не смотрим, можешь выходить!
– Благодарю, – отозвался тот.
Вот, значит, почему тут так много собак! Псы всегда крутились вокруг Алвы – он единственный подкармливал их и никогда не отмахивался от назойливой ласки.
Бинты заскользили вдоль щиколоток Грейс, будто их подхватил ветер. Она чувствовала непреодолимое желание повернуться, чтобы посмотреть им вслед, и даже дернула головой, но Диан Кехт положил теплую ладонь ей на затылок и слегка надавил, не давая двинуться.
– Можете оборачиваться, – сказал Алва сконфуженно.
Ее спаситель отступил, и девушка смущенно кашлянула. Диан Кехт был по-прежнему в белом – и как ему удавалось оставаться чистым целый день? Зато лицо казалось уставшим. А как выглядит Алва, она все еще не знала: он уже успел надеть перчатки и так плотно обмотал бинты вокруг головы, что ни островка кожи не осталось на виду.