Грейс с Крисом устраиваются на соседних стульях, но не прикасаются друг к другу. Милые дети даже не представляют, какая бездна их сейчас разделяет… Кажется, что это всего-навсего несколько квадратов плитки, но прямо сейчас пол – это лава.
– Я попросила Диана Кехта остаться внизу, – осторожно говорит Грейс, но я замечаю, как при упоминании его имени у тебя сужаются зрачки. – Я знаю, что между вами произошло, и… Мне очень жаль, правда.
– Знаешь? – перебиваю я. – Он тебе рассказал?
Невольно обхватываю себя руками, пытаясь защититься от его имени. Когда-то оно тоже обладало силой. Грейс колеблется.
– Кое-что, – сознается она. – Говорил, что убил своего сына, но ваша связь с братом помогла вернуть его из-за Врат… Это не мое дело, честное слово, но я должна вам кое-что сказать. Так вот, он сожалеет! У меня не было времени хорошо его узнать, но в Дикой Охоте он оказался единственным, кто всегда поддерживал меня. Диан Кехт очень искренний. Я понимаю, как ужасны его поступки, но с тех пор не проходило ни дня, чтобы он не раскаивался!
Мы проваливаемся в тишину, потому что ни ты, ни я не представляем, как реагировать на этот выпад – одновременно раздражающий и обезоруживающий. Грейс смотрит на нас с абсолютной верой в собственные слова. В этом недоуменном молчании вопрос Криса решает все.
– Кто такой Диан Кехт? В каком смысле «убил»? – ошарашенно интересуется он, и мы не выдерживаем.
Начинаем смеяться так резко, что этих двоих от неожиданности подбрасывает на стульях. Ты хохочешь так, что приходится ухватиться за столешницу, чтобы удержать равновесие. У меня даже кожа на лице болит от смеха. Ты обнимаешь меня, утыкаешься в плечо и тихо всхлипываешь. Я боюсь, что у тебя начнется второй виток истерики и на этот раз Крис его увидит, но ты вовремя успокаиваешься, вытираешь слезы и поворачиваешься к нему:
– В самом прямом смысле. Диан Кехт – это наш дорогой папочка. Как-то раз он взял меч – он из дома не выходил без штуковины, которой можно кого-нибудь разрезать, – и разрубил им мне голову. А потом сделал это еще три раза для верности.
Меня не оказалось тогда рядом. Вы с отцом часто ссорились, но у меня и в мыслях не было, что все зайдет так далеко. После твоей смерти я не переставала винить себя в том, что ушла собирать травы и не смогла ничего предотвратить. Умом я понимала, что даже будь я рядом, вряд ли сумела бы что-то изменить. Но, по крайней мере, он убил бы нас обоих.
Эта картина никогда не сотрется из моей памяти. Я подошла к дому и еще до того, как открыть дверь, почувствовала: случилось что-то плохое. Сначала я увидела отца. Он сидел, тяжело, по-стариковски опираясь локтями о колени и обхватив руками голову. Вся его одежда была заляпана кровью, но она уже подсохла, так что пятна больше напоминали следы болотной жижи или рыжей глины. А потом я заметила то, что сперва приняла за оленью тушу. Сквозь твои кости прорастали травы, а кровь казалась такой густой, что с ее помощью можно было вернуть любого человека с порога смерти.
Любого, кроме тебя.
Я кричала так громко, что птицы замертво падали с веток, а реки изменяли свое течение. От моего вопля крошились горы и засыхали посевы. Но мое горе не спасло тебя. Нужно было что-то посерьезнее, чтобы вытащить тебя из-за Врат…
– За что он так поступил с вами? – спрашивает Грейс.
Вздрагиваю от неожиданности, совсем забыв, что с нами в комнате есть кто-то еще. Чувствую успокаивающее тепло твоей руки на моей. Милый брат, сколько бы тебе ни пришлось пережить, ты все еще считаешь, что я больше тебя нуждаюсь в утешении.
Девчонка смотрит ясными глазами, в которых читается желание оправдать нового друга. Она хочет, чтобы мы сказали, будто Финн сам провинился, совершил нечто ужасное: например, устроил резню или сжег целую деревню вместе с людьми.
– Я отрастил одному человеку руку, – отвечаешь ты. – То есть сначала этот человек лишился руки, если уж быть последовательным, и отец сделал ему серебряную.
– А так бывает? – спрашивает Крис, и ты закатываешь глаза.
Да брось, Финн, тебе еще многое придется объяснять этому мальчику…
– Это случилось очень давно, тогда еще не было пластиковых протезов. Отец выковал искусственную руку из серебра. Она выглядела симпатично, но была ужасно неудобной. Жить и воевать с такой штукой оказалось непросто. Тогда этот человек пришел ко мне и спросил, не могу ли я придумать способ получше…
Тут ты приврал. Ты сам предложил «кое-что получше». У тебя амбиций было не меньше, чем у отца, и ты ничего так не хотел, как доказать ему, что ты круче.
– Словом, я взял и вырастил руку заново. Обычную, из плоти и костей. Это потребовало много времени, и пришлось повозиться, чтобы запустить регенерацию отдельно взятой конечности, но оно того стоило. У крабов же отрастают клешни! Но отцу не понравилось, что я раскритиковал его работу. Он решил сам получить целительский «Оскар». Вот и вся история.
Крис хмурится. Мне нравится, что этот парень всегда встает на твою сторону. Ему может быть до тошноты страшно, плохо, больно, но он все равно в твоей команде, Финн. А значит, и в моей.
Грейс сидит притихшая. Она неглупая девочка, как мне кажется. Ей хочется сказать нечто вроде: «Но ведь Диан Кехт изменился». Проблема только в том, что я не верю, что он мог стать иным человеком. Зато хорошо знаю, как он умеет притворяться.
Поэтому я даже не вздрагиваю, когда слышу из коридора знакомый голос:
– Я действительно сожалею о том, что сделал.
Ну что ж, Финн… Пришло наше время встретиться со своими страхами лицом к лицу.
Глава XX
Ему нравилась мысль, что он не просто освободится, но и изменит к лучшему чужую судьбу. С ним Салли сможет жить по-новому: без дома, где на нее давили стены, без унылой работы, без парня-агрессора. Только он, она – и ее безумие, которое пригодится там, куда они отправятся.
Томас до последнего был уверен, что Салли пойдет на попятный и откажется помогать со взрывом. Одно дело принести салфетки, когда малознакомому человеку проткнули руку, и совсем другое – позволить собственному дому взлететь на воздух. Инициатору затеи и самому это было неприятно, но куда деваться? Не он начал преследование, и уж точно не он применил чары…
Владеть магией – здорово и полезно, но метан все равно надежнее.
Салли оказалась умницей и не подвела. К тому моменту, когда она привела злоумышленников к дому, газа в помещении накопилось достаточно, чтобы один щелчок выключателя спровоцировал взрыв. Когда Томас велел сматываться, девушка подчинилась так спокойно, что могло показаться, будто она не понимает, что происходит. Пришлось разъяснить, что сейчас тут все рухнет. Не останется ни дома, ни грязной посуды, ни скрученной узлами одежды, ни пыльных полок… Как она и хотела! Салли ответила лишь, что ее это полностью устраивает.
Зато Гидеон, наоборот, пришел в ужас от мысли, что сгорят и микроволновка, и телевизор, и даже старенький радиоприемник. Он покорился, только когда сын пригрозил привязать его к этому чертовому ящику и оставить дожидаться взрыва.
Если бы отец не был нужен, чтобы приманить проводника, Томас бы так и поступил. Но даже из этого тупицы вышла польза. Например, именно он предложил заколдовать ложку, чтобы та говорила голосом Салли и заманила преследователей поглубже в дом.
Томасу страстно хотелось увидеть взрыв. Но на таких глупостях и попадаются серийные маньяки: результат прошлой работы для них становится важнее планов на будущее. Так нельзя, нужно смотреть на вещи шире. Что угодно могло пойти не так: не хватило бы газа, преследователи оказались бы осторожными и не вошли внутрь… Слишком много неизвестных. Поэтому пришлось сесть за руль машины Салли, запихнуть на заднее сиденье Гидеона и уехать.
Они отправились в их прежнее жилище, откуда Гидеон рвался прихватить двухмерного мистера Бина. Если бы сын не пригрозил сделать папашу тоже двухмерным, из трио они превратились бы в квартет. Гидеон обиделся, когда ему запретили взять фигуру, но все же набил карманы всякой мелочью вроде монет, пуговиц, блестящих бусин и крошечных зеркал. Томас хотел взять свой деревянный меч, но так и не сумел отыскать его в горе собранного отцом хлама. Пришлось уезжать без оружия. И без того они провозились дольше, чем планировали.
Теперь в багажнике брякали бутылки с виски и глухо стукались друг о друга пустые пластиковые ведра. Ночь была уже на излете, вот-вот воздух вокруг посереет. Зимой в этих краях не бывает красивых рассветов, просто небо перетекает из синего в голубой, потом серый, а к полудню белеет, чтобы снова помрачнеть через пару часов.
За окном их машину догонял горный кряж. Томас видел его так часто, что мог бы нарисовать по памяти. Он так ненавидел эти горы и небо цвета вареного кальмара, что взорвал бы и их, представься такая возможность. Ничего, уже совсем скоро он сменит картинку и больше никогда не вернется во Фьёльби. Он заставит Гидеона познакомить его с миром, которого так долго был лишен. Та Сторона может оказаться неприветливой, но что угодно будет лучше места, где он вырос. Томас всем сердцем презирал душные, тесные городишки с одинаково пресными пейзажами. Сколько ни представляй себя в открытом океане, запах хлорки все равно напомнит, что ты в бассейне…
Они ехали очень быстро. В такое время на дорогах не бывает машин, а ему нравилась скоростная трасса. Тем более что поворот их ждал всего один – тот, что уводил к лесу, недалеко от места, где был разбит лагерь поисковой группы.
Глубоко в чащу на машине не проехать, так что пришлось затормозить на обочине. Спрятать автомобиль тоже было некуда: с обеих сторон шоссе густо росли деревья. Оставалось надеяться, что конь, учуяв запах крови и спирта, прискачет на пиршество поскорее. Тогда будет уже все равно, кто найдет пустую холодную машину, – они к тому моменту будут далеко. Полиция может сколько угодно ломать голову, почему автомобиль Салли, чей дом только что взорвался, стоит в десятке миль от него.