– Каркемиш, – сказала она. – Он сейчас в Каркемише, занимается раскопками. Он нашел там храм…
Лоуренс действительно занимался раскопками на месте древнего хеттского города Каркемиша, но это было давно, задолго до войны.
Мужчина отпустил ее подбородок и выругался сквозь зубы.
– Вы дали ей слишком сильную дозу. После жара она и так находилась в полубредовом состоянии, а от морфия совсем тронулась рассудком. В следующий раз прошу снизить дозу.
Шаги стали удаляться. Дверь закрылась, а потом Уилла уже ничего не слышала.
Глава 68
– Мистер Фостер, вы не находите эту затею безумной?
– Только если мы потерпим неудачу, мадам. Если она удастся, вы назовете ее гениальной.
Фиона, которая сидела напротив дворецкого в поезде, отправившемся в 8:15 в Оксфорд, кивнула.
– Сид рассказывал, что некоторые его пациенты любят работать в саду. Чарли часто помогал мне возиться с розами. Помните?
– Еще бы не помнить! – усмехнулся Фостер. – Особенно мне запомнилось, как Чарли решил изготовить собственное удобрение. Взял овощные очистки, рыбьи головы, выдохшийся эль. Смешал все это в кладовой и потом забыл. А помощница поварихи случайно опрокинула его смесь.
– Это я тоже помню, – засмеялась Фиона. – Его смесью провонял весь дом.
– Вот-вот. В кухне было невозможно находиться. Глаза слезились от паров его «удобрения». Наша повариха рассвирепела и заявила, что увольняется. Я пустил в ход всю свою силу убеждения, чтобы уговорить ее остаться.
– Я и не знала. Спасибо вам, мистер Фостер.
Посмотрев на дворецкого, Фиона вдруг поняла, как же она мало знает об этом человеке. За Фостером она жила как за каменной стеной. Он всегда был рядом, исправляя возникавшие ситуации и сглаживая острые углы. Стараниями дворецкого Фиона была избавлена от головной боли, именуемой домашним хозяйством. Она не представляла жизни их дома без этого немногословного, тактичного человека.
А ведь ему было почти шестьдесят пять. Он поседел и страдал от артрита в руках и коленях. Пять лет назад они наняли в помощь Фостеру Кевина Ричардсона, ставшего младшим дворецким и избавившего его от наиболее утомительных обязанностей. Однако Фостер по-прежнему управлял домом, и Фиона хотела, чтобы так продолжалось и дальше. Без него она не представляла ни своего дома, ни своей жизни.
Фиона и Джо всегда хорошо относились к Фостеру. Он получал щедрое жалованье. В доме у него было несколько просторных комнат. Его уважали, с его мнением считались. Но сейчас, сидя в грохочущем поезде, упираясь ногами в тяжелую корзину с рабочей одеждой, которая стояла между ней и дворецким, Фиона чувствовала, что мало заботилась об этом человеке. Она ни разу не сказала ему, как много он значит для нее и как она ценит его усилия.
Фиона решила хоть как-то это исправить. Она подалась вперед, откашлялась и начала:
– Мистер Фостер, я…
– Не надо слов, мэм. Все нормально. Я знаю, – сказал он.
– Знаете? – удивилась Фиона. – В самом деле?
– В самом деле.
Фиона кивнула. Ей было известно, что дворецкий не жаловал бурных проявлений чувств. Когда она оправилась и набралась смелости, необходимой для новой встречи с сыном, она попросила Фостера поехать вместе с ней. Не Джо. С Джо, ее любимым мужем и отцом ее психически травмированного сына, она бы плакала. А с Фостером, бывшим военным, она будет держаться бодро и делать то, что надо.
А надо заниматься садом. Так решила Фиона. В имении Мод был розарий, полный красивых, пышных, благоухающих старых роз, к которым давно не прикасались руки садовника. Госпитальный садовник и его помощники занимались почти исключительно огородом, необходимым для пропитания пациентов и персонала госпиталя.
Сид рассказывал, какие чудеса делает с жертвами психических травм обыкновенная работа по хозяйству. Чарли унаследовал отцовскую любовь к садам и огородам. Он всегда следовал за Джо, когда тот катился на коляске между рядами яблонь и груш в их имении в Гринвиче, осматривая созревающий урожай. Фиона надеялась, что уход за розами Мод поможет выздоровлению Чарли.
Поезд замедлил ход. Выглянув в окно, Фиона увидела приближающийся перрон станции.
– Мистер Фостер, мы подъезжаем, – сообщила она, но дворецкий уже стоял и собирал их вещи.
– Прошу вас, мэм, помнить про одну особенность, – сказал он, снимая с вешалки ее дорожную сумку и зонт.
– Про какую?
– Рим не сразу строился.
– Конечно, мистер Фостер. Я буду это твердо помнить, – пообещала Фиона.
Их встретил Сид.
– Ну как он? – спросила брата Фиона.
– Увы, без перемен. А ты как?
Встревоженная, подумала о себе Фиона. Испуганная. Сердитая. Жалкая. Неуверенная.
– Настроена решительно, – сказала она вслух.
– Другой я тебя и не знаю, – улыбнулся Сид.
– Я хотела бы без промедления заняться розовым садом, – заявила Фиона. – Найдешь нам тачку?
Пока она переодевалась в рабочую одежду, Сид сходил за всем необходимым. Помимо тачки, он раздобыл удобрения и садовые инструменты, которые Фиона не стала везти из дома. В дополнение к ним Сид погрузил в тачку корзину с сэндвичами и чаем. Когда все было готово, он повел сестру и Фостера в палату Чарли.
Чарли все так же сидел на койке; кажется, на том же самом месте. Он по-прежнему дрожал и смотрел прямо перед собой. На мгновение Фиону захлестнула волна горя, угрожая поглотить, но в голове зазвучал голос Роуз: «Ты – его мать и должна сражаться за своего ребенка». Потом она услышала тихий голос стоящего рядом Фостера:
– Помните про Рим, мэм.
– Привет, Чарли, – сильным, бодрым голосом произнесла Фиона. – Это я, твоя мама. Со мной приехал мистер Фостер. Думаю, ты засиделся в палате. Предлагаю немного погулять и поработать в саду. День сегодня чудесный. И пойдем мы прямо в розарий. Да-да, здесь есть розарий. Он за госпиталем. Август кончается, время жары миновало. В такую пору некоторые розы снова зацветают. Хочешь проверить? Тогда вставай и пошли.
Сид с Фостером подняли Чарли на ноги. Его ноги тряслись не меньше остальных частей тела. Понадобилось время, чтобы провести его по коридору и вывести наружу. Но и там Чарли не мог идти сам. Мужчины его вели. Фиона шла сзади, толкая тачку.
– Чарли, ты только посмотри на эту красоту! – воскликнула она, когда они пришли.
Даже в своем нынешнем, неухоженном состоянии сад оставался великолепным. Розы всех размеров, форм и оттенков перевешивались через плетеные изгороди, наклонялись к плитам дорожек и смыкались между собой.
– Нужно обрезать засохшие ветви и подкормить кусты навозом… Видишь куст? Этот сорт называется «Девичий румянец». На листьях черные пятна. Вы их видите, мистер Фостер? А «Сесиль Бруннер» разрослась до неприличия. Начнем с подрезания и подкормки, потом срежем самые красивые розы. Принесем их в госпиталь и поставим в вазы, бутылки, банки из-под варенья. Словом, во все, что попадется. Сделаем так?
Сид горячо поддержал идею, сказав, что букеты оживят палаты. Побыв еще немного, он ушел за своим подопечным Стивеном, которого требовалось отвести в конюшню. Сид объяснил причину: надо вспахать участок земли, а Ганнибал, своенравный тягловый жеребец, позволяет себя запрягать только Стивену.
Фиона с Фостером расстелили на земле одеяло и усадили Чарли вблизи куста, густо покрытого ярко-розовыми цветами. Не прошло и нескольких минут, как верещащая белка, рассерженная их присутствием, прыгнула с земли прямо на куст, сильно его встряхнув. Вниз полетели не только цветки, но и капли росы, еще остававшиеся внутри лепестков. Несколько капелек упало на Чарли. Один цветок задел ему щеку, опустившись на плечо.
В глазах Чарли что-то блеснуло. Это длилось доли секунды, но Фиона успела заметить. На мгновение в тусклых, мертвых глазах ее сына зажглась искорка жизни.
Фиона посмотрела на Фостера. Судя по его взволнованному лицу, дворецкий тоже это заметил. Тогда Фиона взяла секатор, срезала с куста другую розу и вложила в дрожащую руку сына, потом осторожно согнула его пальцы вокруг стебля, взяв его руку в свою.
– Чарли, я сильнее лейтенанта Стивенса. Сильнее этих поганых снарядов. Сильнее всех призраков, которые воют в твоей голове. Однажды я дала тебе жизнь. Война ее забрала, но я дам тебе жизнь еще раз. Ты меня слышишь, мой мальчик? – Она поцеловала Чарли в лоб. – Слышишь. Я это знаю.
Фиона встала, отряхнула с рук капельки росы, взяла грабли и принялась за работу.
Глава 69
Шейми смотрел на стоящего перед ним бедуина по имени Азиз. Бедуин был одет в красную джеллабу, на голове – красный головной платок. Азиз держался уверенно. Расставленные ноги упирались в землю, руки скрещены на груди. Он желал знать, почему какой-то чужестранец оскорбляет его вопросами и своим присутствием.
Шейми, Абдул, Халаф и люди Халафа совсем недавно приехали в эту деревню. По пути в Хайфу они узнали от странствующих торговцев, что нужного им человека можно найти здесь. На поиски деревни у них ушло четыре дня.
Шейми, остававшийся в седле, оглянулся по сторонам. Место, куда они приехали, едва ли можно было назвать деревней. От силы два десятка каменных лачуг и покосившиеся загоны для скота.
Азиз вышел к ним сразу, как только они приехали. Человек Халафа, выкупивший в Умм-аль-Киттайне ожерелье Фатимы, сразу его узнал и сказал, что покупал ожерелье у него.
– Мне нужны сведения об одной женщине, – начал Шейми, убедившись, что Азиз немного говорит по-английски. – О женщине с разбившегося самолета. Той, которую ты похитил. Что ты с ней сделал?
Азиз засмеялся, плюнул на землю и ничего не ответил.
Медленно, осторожно, всем своим видом показывая, что он тянется не за оружием, Шейми сунул руку в седельную сумку и вытащил кожаный мешочек. Он потряс мешочком, чтобы все слышали звон монет.
– Здесь двадцать гиней. – Шейми посмотрел Азизу в глаза. – Они твои, если скажешь, где она.
Азиз засмеялся и вдруг испустил пронзительный птичий крик, напоминавший соколиный. Из лачуг выскочило человек двадцать пять, вооруженных винтовками.