ко по мужу…
За этими размышлениями и застал лейтенанта Фабилу звонок Розы Гарсиа Монтеро. Он не стал перебивать ее взволнованный, местами путанный монолог своими наводящими вопросами — Рамон по опыту знал, что лучше в таких случаях дать человеку высказаться полностью.
— Я вас понял, сеньора, — сказал он, когда почувствовал, что она закончила говорить, — вы правильно сделали, что позвонили мне. Ощущения иногда реальнее фактов. Разрешите мне немного подумать. Минут через пятнадцать я свяжусь с вами.
Он положил трубку и потер виски. Да, так этот пасьянс складывался, но другой, его собственный, связанный с Армандо Франческотти, трещал по швам. Можно, можно было предположить, что Дульсина Линарес каким-то невероятным образом воскресла из мертвых, что похоронили вместо нее кого-то другого. Во всяком случае, завтра же он начнет это проверять. Полная ненависти к женщинам Роблеса, она начинает мстить. Но как она могла выйти на профессионалов такого класса? И откуда у человека, бежавшего (если это все же случилось) из колонии, такие деньги?… Но допустим, допустим. А как же тогда… Если допустить, что за всем этим стоит Дульсина Линарес, то надо отбросить версию о причастности к преступлениям Франческотти. Никак, ну никак нельзя их соединить воедино! Разве что… этой злобной стерве удалось нанять его киллеров? Маловероятно, там дисциплина выше, чем в армии, и без санкции «крестного» ничего не делается. А может, это все Розе пригрезилось? Тогда многое объясняется, но… Нет, надо, обязательно надо проверить этот след. Однако в таком случае следует ожидать новую жертву и ей конечно же должна стать Роза Гарсиа Монтеро. Ну уж этого он не позволит! Фабила набрал номер:
— Сеньора Роза? Лейтенант Фабила. Где я вас могу увидеть завтра днем? На репетиции? Чудесно. Завтра я приду вместе с вашей новой служанкой, точнее, нечто среднее между камеристкой и охранницей. Не нужно? Об этом уж мне судить, да как только вы ее увидите, сразу согласитесь. А не нужен ли в ваш дом садовник? Ах, старый Себастьян вас вполне устраивает. Ну что ж… До завтра, сеньора Роза. Спокойной ночи…
Оставив машину на попечение хмурого лайме, никогда не ложившегося до возвращения хозяина, Рикардо прошел к себе в кабинет. Ему просто необходимо некоторое время побыть одному, все обдумать как следует, а уж потом пойти к Розе и поговорить с ней так, как должен разговаривать мужчина его крута и положения со своей женой. Никто, черт побери, не отменял традиции отцов, да он же и не собирается надевать на нее пояс целомудрия, но сказать пару строгих слов при той или иной ситуации — это ведь даже его обязанность.
Рикардо ходил из угла в угол и подогревал себя до необходимого состояния. Взгляд его упал на письменный стол, где аккуратный мажордом сложил посередине дневную почту, пришедшую на дом. Меньше всего ему хотелось сейчас разбирать почту, но страшная догадка подстегнула Рикардо. Он шагнул к столу, поднял все письма и бросил их так, что они веером легли по всей столешнице. Вот он, желтый конверт без обратного адреса, даже и не закрыт толком, и это, конечно, не случайно, чтобы любой мог заглянуть, чтобы слуги увидели!
Трясущимися, плохо слушающимися его пальцами Рикардо вытащил листок из конверта. Так и есть, такой же, как утром в офисе, грязный рисунок и та же подпись: «Роза Гарсиа Монтеро де Линарес — шлюха!» Да что же это такое! И сколько это будет продолжаться? И почему он должен это скрывать от нее? Да в конце концов это касается ее в первую очередь! Вот пойду сейчас, предъявлю эту гадость и посмотрю, как она будет выглядеть, послушаю, что она скажет!
Решительными шагами, без стука Рикардо зашел в комнату Розы, Интимный полумрак, горит лишь маленькая лампа-свеча, Роза сидит с ногами в большом кресле, на ней джинсы, блузка, словно и не пора уж давно переодеться ко сну. Красивое лицо задумчиво, она смотрит в сине-черное, с незадернутыми шторами окно и слушает магнитофонные записи самой себя. Так погружена в это занятие, что не замечает вошедшего мужа. Самовлюблённая! Ох, будь проклят тот день, когда он согласился, чтобы Роза брала уроки пения, и уж трижды проклят, когда она впервые вышла на эстраду в том своем кабаке, как его, «Реванш», что ли. Что ж, сейчас реванш возьмет он!
— Сеньора Роза Гарсиа Монтеро! — громко, официальным каким-то тоном сказал Рикардо и внутренне обрадовался, когда она испуганно вздрогнула, услышав эту интонацию и увидев его рядом. — Потрудитесь объяснить, почему по вашей милости я — заметьте, уже не в первый раз! — получаю письма такого вот содержания?
Он бросил конверт ей на колени, зажег большой свет и стал внимательно следить за ее реакцией. Роза лишь мельком посмотрела на грязный рисунок. Рикардо ожидал, что сейчас она порвет его и станет горячо оправдываться, убеждать его, что все это — грязная ложь. Но рука с листком вяло, почти безжизненно, опустилась, пальцы разжались, пасквиль упал на ковер. Роза и не делала попытки поднять его, вся она словно закоченела, словно впала в прострацию, всегда румяное, такое живое, играющее лицо ее вдруг превратилось в совершенно незнакомую Рикардо сначала желтоватую, а потом белую маску. В больших и по-прежнему лучистых ее глазах он явственно разглядел боль и страх, Нет, даже не просто страх, а ужас! И это так поразило Рикардо, что он застыл рядом китайским болванчиком не в силах ни сказать что-то, ни вызвать слуг, чтобы они пришли на помощь — ведь, наверное, у нее сейчас обморок.
Роза боится? Роза может бояться? Никогда прежде он не мог представить свою жену в состоянии страха, боязни, тем паче ужаса. Да она всегда была не просто смела, а выказывала просто безрассудную храбрость, готовность в любую минуту рискнуть собой. И вот такая разительная перемена, и отчего, спрашивается? От кусочка бумаги, неизвестно кем посланного. Грязная анонимка и есть грязная анонимка. Неприятно, конечно, приходится переживать, но не до такой же степени? Боже, что с ней? Наконец он справился с собой и сухими, деревянными губами прошептал едва слышно:
— Роза, милая, что с тобой? Ты заболела? Ответь мне что-нибудь. Ты меня слышишь?
Она по-прежнему молчала, но, похоже, все-таки услышала его. Бледное лицо Розы стало понемногу желтеть и принимать знакомые черты. Да, она несомненно отходила от своего обморочного состояния, оживала, вот и пальцы уже зашевелились, стали сжиматься в кулак, разжиматься и снова сжиматься. Сейчас появится нежный румянец на щеках и она заговорит… Румянец выступил, но вместе с ним из больших глаз Розы потекли слезы, и, не в силах произнести ни слова, она разрыдалась.
Рикардо не знал, что ему делать, и уже казнил себя за то, что показал этот грязный рисунок. Плачущая Роза — это еще можно было предположить и представить, но Роза рыдающая — этого попросту не могло быть! Но вот было, было, хотя и совершенно непонятно почему. Не понимая уже, что он говорит и делает, Рикардо протянул ей руки и зашептал, наклоняясь над ней, прямо в маленькое ушко:
— Роза, милая! Прости меня, если можешь. Не плачь, дорогая, я так люблю тебя! Прости меня, прости…
Она обняла его за шею, уткнулась ему в щеку и замерла. Рикардо постарался не двигаться, хотя находился в неловкой позе и мышцы сразу же стали затекать. Щека его почувствовала жар и едкость ее горючих слез, но он ощущал и то, что соленой влаги становится меньше и что рыдания Розы если и не стихли совсем, то раздаются уже едва слышно, где-то глубоко внутри. А потом он почувствовал, как губы ее прижались к его щеке теснее и теснее и дрогнули в поцелуе. Потом еще и еще. И вот он уже подхватил ее, поднял и опустился, держа Розу на руках, в то же кресло.
Она на его коленях, обнимает и целует его. Господи, как сладостны эти горькие, сквозь соль на губах, поцелуи! Как упоителен язык Розы в его рту!.. Что она шепчет ему? «Обними меня крепче, дорогой, еще крепче!»? «Да, милая, да!» Но что же такое с ней было? О, кажется, он догадался! Рикардо на секунду отрывается от губ жены и спрашивает:
— Скажи, ведь все это случилось, потому что ты переволновалась с будущим концертом?
— Да, дорогой, — отвечает она нежно, — я очень переживаю, как он пройдет.
— Конечно же прекрасно, дурочка! — говорит ей Рикардо и чувствует себя счастливцем.
Глава десятая
Это был самый приятный для него час. Около восьми утра Армандо Мартинес Франческотти просыпался, принимал прохладный душ, растирался большим, махровым полотенцем, накидывал на голое, с обильным черным волосом, тело синий халат, брал поднос с кофейником и вазочкой с печеньем и снова устраивался на постели. С вечера у него уже была вставлена в видеомагнитофон какая-нибудь кассета, чаще всего со старым, хорошо знакомым фильмом (новое кино он смотрел после обеда) с участием Тайрона Пауэра, Эррола Флинна, Кларка Гейбла, Роберта Митчума или Кэри Гранта. Прихлебывая кофе, жуя печенье, поглядывая на экран, Армандо предавался неге и воспоминаниям и одновременно (именно одновременно, так уж у него получалось) создавал новые комбинации, рождал свежие идеи для своего сложного и хлопотливого хозяйства. Самое значительное, самое удавшееся, принесшее наибольшую прибыль, да и просто удовольствие, пришло к Франческотти именно в этот утренний час после подъема.
Сегодня все было, как всегда: душ, теплый халат, ароматный кофе, свежеиспеченное печенье с шоколадной начинкой, кассета в видеомагнитофоне. Вот только старого фильма не было, не было вообще никакой картины. Армандо смотрел видеозапись программы «Телевисы» с певицей Розой Гарсиа Монтеро. И смотрел он это уже в третий раз, но впервые в заветное, запретное не только для любых посетителей, но и телефонных звонков время.
Впервые он посмотрел программу дня два назад, когда потребовал у Джулии полностью и в подробностях ознакомить его со всем, что сделано и что предполагается сделать в ее операции, которую он окрестил как «жестокая, но романтическая месть». Давно он так не веселился, глядя на экран. А когда все закончилось, со смехом спросил сидящую рядом Джулию: