— Прекрасно, дорогая, как будто ты о чем-то задумалась, а теперь стряхиваешь оцепенение!
— Но ведь ты бываешь, порой так же рассеян, как сегодня Рохелио. Как я пойму, что ты понял меня?
— А я достану из кармана платок, будто пот утереть, и нечаянно уроню его.
— Очень хорошо придумано. Отличное средство против ревности и борьбы со злом. А если ревновать буду я?
— Тогда я провожу по лицу ладонью, а ты достаешь из кармана платок и…
— Рикардо, у меня не везде есть карманы, — засмеялась Роза.
Ну из сумочки, ну откуда хочешь, дорогая, — улыбнулся Рикардо. — А вообще-то, дай бог никогда нам этих наших тайных знаков не применять.
— Дай бог, — сказала Роза и, поцеловав медальон со Святой Девой, перекрестилась. — Спасибо тебе, милый, но мне и в самом деле уже пора. Хочешь, зайди за кулисы в перерыве. Целую тебя.
Глава четырнадцатая
По пути в концертный зал они попали в дорожный затор, автомобильная пробка не рассасывалась минут пятнадцать. Пока стояли на шоссе, со всех сторон стиснутые время от времени сигналящими машинами, Розу охватило дурное предчувствие. Но когда она вошла наконец в артистическую и увидела, что вся комната уставлена корзинами с красными розами, настроение ее мгновенно улучшилось. С той памятной репетиции, на которой ей была представлена Паула Викарио, свежие цветы появлялись ежедневно — и в доме, и на концертах — с маленькой, содержащей несколько приятных комплиментов запиской. Но на этот раз было одно исключение из правила: корзины с розами появились не после концерта, как обычно, а перед ним. «Наверное, сеньор Маус хочет таким образом подбодрить меня», — решила Роза и стала освежать макияж, поправлять прическу.
До выхода на сцену оставалось еще пятнадцать минут. Роза уже сходила к музыкантам, посмеялась вместе с ними над новым анекдотом про ударника, забывшего дома свои палочки и сыгравшего на званом вечере вилками, отметила про себя, что оркестр в хорошей готовности. Чтобы скрасить последние минуты ожидания, Роза решила прочитать записку, лежащую сверху в самой большой корзине. Вскрыла маленький конверт, достала плотный прямоугольник ослепительно белой бумаги. Прочитала и в первую минуту даже не поняла смысла, настолько он был ужасен. «Дорогая Роза! — было сказано в записке. — Сожалею, но должен сказать правду: вам не дадут провести этот концерт. Самое лучшее — сказаться больной и не выходить на сцену. Преданный друг А.»
— Паула! Паула! — У Розы защемило сердце, во рту сделалось горько.
— Я здесь, Роза! Что случилось?
— Срочно разыщи и приведи сюда продюсера Антонио Мауса, он должен быть где-то здесь.
— Сейчас-сейчас. — И Паула выбежала из комнаты. Роза закрыла глаза и попробовала сосредоточиться. Что за глупые шутки? Кто это может сорвать концерт? Да она никому не позволит это сделать! Нет, пусть этот стареющий охотник за женщинами сию же минуту все объяснит ей! А вот, наверное, и он.
— Вы хотели видеть меня, сеньора Роза? — Одетый в блестящий смокинг, Маус широко улыбался, но, приятная всегда, его улыбка показалась ей на этот раз натянутой.
— Да, сеньор. Я хочу поблагодарить вас за цветы, — Роза показала рукой на корзины, — за эти и за те, что вы присылали раньше. Благодарна я вам также и за комплименты, но нынешняя записка, приложенная к розам, кажется мне крайне неудачной и недостойной вас шуткой. Вы согласны?
— Боже мой Роза! Что вы говорите! — Краска спала с лица продюсера, на лбу появились капельки пота. — Я не присылал вам никаких цветов, я не писал вам никаких записок. Это вообще не мой стиль!.. Какая шутка? Где?
Роза обессиленно упала в кресло, нащупала на столике конверт и протянула его Маусу. Он вытащил записку, уставился в нее и словно остолбенел.
— О чем здесь речь, сеньор Маус? Вы понимаете? Говорите же, не молчите.
Антонио Маус колебался: говорить или нет. По давней привычке за полчаса до начала концерта он потерся среди публики. Опытный его глаз без труда заметил трех главных представителей столичной театральной клаки. Он еще удивился, что встретил их здесь всех вместе: ведь сферы влияния их были строго распределены, и все в шоу-бизнесе знали, что они враждуют между собой. Но так как никто из них ни до этого, ни сейчас не делал никакой попытки обратиться к нему и потребовать денег, то продюсер решил, что они попросту пришли на концерт набирающей известность певицы — разведать, так сказать, виды на будущее. Тем более что держались главные клакеры отдельно друг от друга, стояли в разных концах фойе. Теперь же, когда Маус прочитал эту записку, его охватило страшное предчувствие. Но, может быть, все еще и обойдется? Ведь никому пока дорогу Роза Гарсиа Монтеро не переступила, и мало ли какие сумасшедшие поклонники молодых талантов живут в Мехико!
— Думаю, сеньора Роза, что кто-то влюблен в вас настолько, что не желает, чтобы на вас любовались сразу сотни других мужчин. Можно сказать, что он ревнует вас к залу, а потому и не хочет, чтобы вы сегодня выступали.
— Но ведь это же глупо!
— Что поделаешь, издержки вашей профессии. Еще и не такое бывает!
В динамике над зеркалом щелкнуло, и приятный женский голос проговорил: «Всем участникам концерта пройти на сцену. Повторяю: всем артистам пройти на сцену. До начала концерта осталось две минуты».
Роза тряхнула головой, словно так можно было выбросить из сознания все неприятные переживания последних минут, постаралась улыбнуться Маусу и Пауле и легкими, пружинящими шагами, почти бегом, направилась в коридор. Потом она не раз вспомнит это мгновение и будет корить себя за то, что не обратилась тогда, в душе своей, к Святой Деве Гваделупе, не попросила у нее защиты и благословения.
После первой песни раздались лишь жалкие хлопки на галерке, потом какой-то шум оттуда же, и все стихло. Зал каменно молчал. Розе стало тревожно, но она поспешила уговорить себя, что просто подобралась такая тяжелая публика, какую сразу не раскачаешь. По прогнозам, сложнее должны были проходить первые два концерта, на которые пришли сливки общества — богатая буржуазия и знаменитости. Но вопреки ожиданиям Большой зал встречал ее тогда приветливо и хорошо реагировал уже после первого исполнения, а уж дальше в нем царила самая теплая, почти домашняя атмосфера.
Вторая песня, веселая и задорная, о неудачливом женихе, над которым смеются девушки, должна была если и не завести публику, то смягчить ее, настроить на мажорный лад. Но опять только жидкие хлопки с галерки и из одной-двух лож — и только.
Третья песня, четвертая, пятая… Та же самая реакция, тот же словно окаменевший зал, и в нем уже чудилось Розе что-то грозное и ужасное. «Неужели же мне не удастся пробудить их, расшевелить, разжечь?» Роза пошепталась с музыкантами и на конец первого отделения поставила шлягер из середины второго: эту песенку уже включили в хит-парады и чаще других крутили по радиопрограммам.
Едва допела ее, как услышала выкрики, дружное скандирование в партере и бельэтаже. «Наконец-то!» — внутренне воскликнула Роза, но посмотрела на оркестр и, ужаснулась: даже под гримом видна была бледность музыкантов, а глаза их излучали боль. Розе казалось, что кричат, как обычно, «браво» и «бис», но когда она прислушалась, то явственно различила совсем иное «По-зор! По-зор!» — слаженно скандировали в зале, потом делали краткую остановку и, словно по мановению руки невидимого режиссера, начинали кричать иное: «До-лой! До-лой!»
Роза растерялась, потом протянула к залу руки, словно хотела обнять его, улыбнулась через силу, сделала глубокий поклон и пошла со сцены как можно медленнее, хотя ей хотелось бежать оттуда со всей скоростью девчонки из Вилья-Руин.
…Едва Маус сел в кресло в директорской комнате, как зазвонил телефон и заглянула секретарша с озабоченным лицом:
— Срочно требуют вас, сеньор продюсер!
— Да, Маус у телефона.
— Надеюсь, вы все поняли, сеньор Антонио? — сказал сочный мужской баритон.
— Что я понял? Кто это говорит?
— Вы поняли, что не следует подписывать контракт с сеньорой Розой Гарсиа Монтеро?
— Кого вы представляете?
— Хотите ли вы дальше вести свою успешную деятельность, сеньор Антонио? Если хотите, то не будете больше задавать дурацких вопросов. — Баритон был вежлив, но категоричен.
Маусу стало страшно. Он был очень опытен, и его не надо было учить, как поступать в подобных ситуациях. Он все понял еще до того, как раздались крики «Позор!» и «Долой!». Те люди или тот человек, который смог приказать трем враждующим ветвям столичной клаки объединиться на тот вечер, обладал либо гигантской силой, либо огромными деньгами, а может, тем и другим вместе. И вот теперь ему ясно высказывают то, о чем продюсер уже начал догадываться. Цель — вовсе не этот концерт, и не по нему самому идет прицельная стрельба, их задача — сорвать подписание контракта. Был бы Маус помоложе, он наверняка пошел бы поперек, мол, еще посмотрим, кто кого, и подписал бы контракт с Розой хотя бы назло могущественным противникам. Но он уже немолод и хорошо знает, в каком мире живет. Лучше пускай он сейчас испытает стыд, чем потом будет доживать свой век в той же нищете, в которой начал его. Жаль Розу, жаль ее еще не раскрывшийся полностью талант, но что же поделаешь: Маусу еще надо поработать и заработать перед выходом в тираж.
— Алло, Антонио, куда вы пропали, я не слышу вас.
— Я здесь, сеньор. Я понял вас: контракт не будет подписан.
— Прекрасно. Значит, мы в вас не ошиблись. А теперь слушайте внимательно: никто не жаждет крови сеньоры Розы, клакеры имели четкие инструкции на первое отделение. Но если концерт продолжится, то эти крикуны выйдут из всяких рамок. Так что лучше прекратить сейчас выступление. Вы поняли меня, сеньор?
— Понял. Сейчас я пройду в артистическую комнату певицы и постараюсь убедить ее. Думаю, что в данных обстоятельствах…
— Вот именно, Антонио, вот именно. Желаю успеха, — сочно и ясно выговорили на том конце провода и положили трубку.