– Тебе придется преодолеть свой козий посттравматический стресс, потому что мы ни за что на свете не отдадим Зика этому мудаку! – кричит он через плечо, пока мы мчимся по длинной тропинке обратно к дороге, гораздо быстрее, чем приехали сюда, и я чувствую, как напряжено под моей хваткой тело Джоны.
– Кто вообще встречает людей с оружием?
Я делаю здоровенный глоток шардоне из витиеватого бокала из травленого хрусталя, который нашла в буфете, а затем опускаюсь на колени, чтобы домыть холодильник. После встречи с сумасшедшим по соседству мы отправились на нашем новом старом грузовике, который пахнет моторным маслом и весь обклеен серебристой клейкой лентой, чтобы затертая кожа сидений оставалась на месте, в Уасиллу за продуктами и матрасом.
– Это просто старик, который пытался нас запугать, – произносит Джона, поправляя поленья в камине чугунной кочергой.
Из нас двоих он, разумеется, справляется с сегодняшними неприятными сюрпризами с большим изяществом, чем я.
– Ну, это сработало, потому что мы больше никогда не сунемся на его территорию. Особенно пока там эти волки. Нельзя же держать волков в качестве домашних зверюшек. Мы должны сообщить о нем в общество защиты животных.
– Это не волки. Возможно, помесь, но я не слышал, чтобы они так хорошо слушались хозяина. Но посылать копов к нашему соседу в первый же день, наверное, не лучший способ начать жизнь здесь. – Джона отходит от камина. – Неважно. Это еще один плюс нашего положения. Если ты ненавидишь своих соседей, то тебе не обязательно с ними встречаться.
Наконец-то удовлетворившись состоянием холодильника, после того как провозилась над ним последний час, я со вздохом снимаю резиновые перчатки.
– Ну вот, одно дело сделано.
Остался еще миллион.
Я улавливаю характерный гул моторов снаружи. Джона подходит к большому эркерному окну и выглядывает на замерзшую поляну, провожая взглядом несколько снегоходов, проносящихся мимо и тускло сияющих фарами в вечерних сумерках.
– А это разве не частное озеро?
– Ага. – Он отпивает глоток пива из своей бутылки. – Филу, вероятно, не было до этого дела.
– Фил, вероятно, уже был без сознания от выпитого виски. – Я слежу за удаляющимися огнями задних фар. – Интересно, они вторгаются и на территорию Роя тоже?
– Надеюсь. К черту Роя.
Джона хмурится, осматривая занозу в указательном пальце, заработанную во время возни с воротами для загона.
– Как там Бандит со своим новым другом?
Джона усмехается.
– Он в замешательстве. Я вычистил курятник и запер его там на ночь, чтобы они попривыкли друг к другу, но сидят они по отдельности.
Он проводит указательным пальцем по ряду книжных корешков на полке под лестницей. Книги, журналы и настольные игры на ней покрыты пылью.
Как и все в этом доме. Чуть ранее я открыла шкаф и была просто сметена лавиной разномастных пищевых контейнеров.
– Не знаю, с чего начать, – признаюсь я, возясь со стопкой черных мусорных пакетов, и мой взгляд падает на аляповатую пятирожковую люстру, висящую на потолке. Она слишком мала для двухэтажного пространства, и три лампочки в ней перегорели. – Тебе нигде не попадалась стремянка?
Фил оставил вообще все. Должен был оставить и стремянку.
– Кажется, я видел одну в мастерской. Мы занесем ее завтра. – Джона потягивается и приближается ко мне. – Начни с этого. – Он доливает вино в мой бокал. – И этого. – Открывает крышку коробки с пиццей – без сыра, для меня, – которую мы захватили в единственной пиццерии в Трапперс Кроссинг по дороге домой. – А я отнесу матрас наверх, и мы застелим нашу кровать. Потом разопьем бутылку шампанского и расслабимся. Со всем остальным мы будем разбираться завтра.
– Это звучит так просто, когда это говоришь ты.
Я тянусь за своим бокалом. Умственное переутомление истощило меня.
Джона осторожно прижимает горлышко своей бутылки к моему бокалу.
– Уверен, так оно и есть.
– Рада, что ты так думаешь. – Я натягиваю невинную улыбку и похлопываю по огромным желтым резиновым перчаткам, лежащим на стойке. – Потому что они для тебя, чтобы оттереть с пола мочу пьяного мужика в туалете наверху.
Джона забирает из моих рук бокал и подхватывает на руки.
– Сказал же, Калла, мне это не важно. У меня есть ты и мои самолеты, и теперь у нас есть это место… – Его глаза становятся яркими и задумчивыми, пока блуждают по балкам на скошенном потолке. – И это все наше.
Глава 11
– А что было прописано в договоре?
– Я проверю.
– Вы наверняка в состоянии хоть что-то сделать с этим. – Удивленный тон моей матери хорошо слышен через динамик телефона, даже за тысячи километров. – Выставьте ему счет за услуги клининговой компании или за потраченное вами время. В крайнем случае оставь жалобу риелтору. Разве он не осматривал дом перед вашим приездом?
Я подавляю стон, зная, что сейчас получу взбучку, когда признаюсь:
– Не было никакого риелтора. Это была прямая продажа.
Все бумаги – контракт, право собственности, залог и кучу других вещей, в которых я не хочу разбираться, – оформлял юрист в Уасилле.
– Без риелтора! – Она издает нечленораздельный звук. – Тогда ничего удивительного!
Сказать, что моя мама осталась недовольна тем, что мы не прислушались к ее предупреждениям и купили, а не арендовали жилье, сильно преуменьшить.
– Я уверен, что это сэкономило им немалую сумму на комиссионных, Сьюзан, – привычно возражает спокойный голос Саймона.
И я легко представляю их противостояние в гостиной: моя мама при полном макияже и с уложенными волосами окидывает мужа возмущенным взглядом, и Саймон – с чашкой чая в руке и включенным на заднем фоне спецвыпуском BBC, брови которого выгнуты дугой с выражением «она взрослая женщина, живет со взрослым мужчиной, принимает собственные решения и совершает собственные ошибки».
– Мы действительно сэкономили. Фил сбросил шесть процентов от стоимости, – подтверждаю я, шаря в шкафу рукой в резиновой перчатке.
Нащупываю что-то металлическое, лежащее в углу. При виде ручной колотушки свожу брови. Скорее всего, она лежит тут несколько десятилетий, забытая. Плюс один в ящик для пожертвований.
– Не важно. Это не конец света. Верхний этаж уже убран, и мы продвигаемся хорошими темпами.
Прошло четыре дня, а мы уже перевернули всю домашнюю утварь и сентиментальный хлам, десятилетиями копившийся в почти каждом шкафу. Наш первый этаж выглядит как рай барахольщика, однако в этом хаосе есть своя система: коробки с вещами, предназначенными для сожжения, выстроены вдоль узкого коридора в ожидании, когда Джона оттащит их к кострищу; то, что мы решили оставить, свалено на кухонных стойках и маленьком обеденном столе, чтобы потом мы это отчистили и рассортировали; пожертвования для местной Армии спасения – на полу в гостиной. Все остальное отправляется прямо в черные пластиковые пакеты. Набралось уже семнадцать мешков мусора, и мы все еще продолжаем.
– И старому владельцу ничего из этого не нужно? – Мама не может скрыть своего отвращения.
– Не-а. – Я поднимаюсь на ноги и иду в гостиную, где мы отодвинули от стен диван и потрепанные тумбочки, чтобы освободить пространство. – Джона звонил ему вчера. Он сказал выбрасывать все, что нам не нужно.
– Это очень необычно. – Через динамик доносится мамин вздох. – А где Джона?
– У костра.
Он там с тех пор, как начало светлеть сегодня утром. И каждый раз, когда он приходит за очередной коробкой, он приносит с собой запах обугленной бумаги и горелого дерева, а в небо тем временем поднимается темный, густой и полный пепла дым.
Не то чтобы я могла жаловаться. Последние четыре дня я убираюсь в одном и том же комплекте одежды – в мешковатой толстовке и трениках, которые нашла в комоде с женскими вещами в спальне. Теперь они покрыты грязью, пылью и чистящими средствами.
– У тебя уже была возможность сфотографировать что-нибудь интересное? – спрашивает Саймон с проблеском волнения.
Однажды он признался, что в какой-то момент своей жизни мечтал стать фотографом дикой природы. Моим собственным навыкам работы с камерой – его «Кэноном», который я объявила своим, – я отчасти обязана его любительским наставлениям.
Улыбаюсь, безмолвно благодаря Саймона за то, что он увел нас от прежней темы.
– Нет. Джона сказал, что видел лису, пробегающую вдоль деревьев, возле ангара, но я была слишком занята уборкой, чтобы отвлечься.
Еще даже не распаковывала фотоаппарат. Диана настойчиво просила меня выложить что-нибудь в Сеть, но я пока не успела обдумать ее требование и не знаю, какой кадр хочу сделать для сайта.
– Не подходи к ним слишком близко ради фотографий, – предупреждает мама. – Даже лоси могут быть опасными.
– Не думаю, что это то, о чем нам стоит переживать относительно Каллы, – сухо произносит Саймон.
Мы болтаем еще пять минут, прежде чем мама начинает прощаться.
– Что ж, не будем тебе мешать.
– Да, я собираюсь заняться балдахинами.
Я вытягиваю руки над головой, морщась от боли в пояснице и плечах. И мечтаю о горячей ванне.
– Фу! Балдахины. Никогда не понимала, кому они нравятся.
– Правда?
– Передавай привет Джоне от нас.
– Передам. И определитесь, когда приедете к нам!
Мы уже заканчиваем разговор, когда раздается голос Джоны:
– …Отказывается возвращаться туда, если он там. Бандит, похоже, не против, по крайней мере, пока.
Входная дверь со скрипом открывается.
– Я поспрашиваю, не будет ли кто заинтересован, – раздается знакомый мне женский голос. – Что-то мне подсказывает, что не так уж много людей хотят купить старого бесполезного козла-мужененавистника.
– Эй, Калла, к нам приехала Мари! – зовет Джона, входя в дом вместе с высокой стройной женщиной.
Я снимаю резиновые перчатки и бросаю их в сторону, а затем оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с сине-голубыми глазами Мари. С тех пор, как мы видели ее в последний раз, когда она прилетала в Бангор, чтобы оказать ветеринарные услуги деревне, прошло два месяца.