Он сумел построить дом, так что решил, что теперь-то все точно будет хорошо. Я помню, как мои родители обсуждали, каким несносным олухом он был. Он не имел ни малейшего представления о том, как жить в этих краях и что значит быть частью одной общины. В общем… – Мюриэль на ходу оглядывается через плечо и бросает на меня многозначительный взгляд, – одного мальчика не стало перед Рождеством. Подхватил что-то, от чего не смог вылечиться, живя здесь, в этом холодном месте, на сквозняке и полуголодный. Месяц спустя жена ушла из дома в метель и больше не вернулась. Чтобы найти ее тело, потребовалось несколько дней. Так что тот человек снялся с места и уехал со своим оставшимся сыном еще до того, как растаял снег. Они не прожили тут и года.
У меня отвисает челюсть, я рассматриваю крошечный домик перед собой, в равной степени изумляясь и ужасаясь его мрачной истории. Зачем семейство Мак-Гивни постоянно рассказывает мне подобные жуткие вещи?
– Все могло бы пойти по-другому, если бы они попросили о помощи, им обязательно бы помогли. Они ведь даже не знали, как правильно выкопать погреб, чтобы овощи не сгнили! – Она качает головой. – В конце концов тут появились Бикеры с деньгами, которые они были готовы вложить в эту землю. Это было в семидесятых, область начала развиваться, как раз закончили строительство шоссе Паркс, и вовсю ходили разговоры о том, что столицу штата из Джуно перенесут сюда. Бикеры выкупили этот участок у правительства и поселились на другой стороне озера, построив там дом, в котором вы и живете. Они прожили здесь добрых десять лет, прежде чем решили, что хотят чего-то более легкого и простого от жизни, а потому продали землю Филу и Колетт, которые и сделали из нее что-то действительно стоящее.
Мюриэль заканчивает свой рассказ гордой улыбкой, которая преображает ее лицо и смягчает суровый тон:
– Теперь ваша очередь оставить здесь свой след.
«Сейчас все по-другому», – хочется сказать ей. Даже на Аляске. Мы не поселенцы, пытающиеся осваивать местные земли. У меня нет намерения обживать их. Однако это небольшое путешествие помогло мне начать понимать Мюриэль немного лучше. Ее семья не только выжила, но и преуспела в условиях, которые в той документалке описывались как самые наисуровейшие – с бедной почвой, коротким летом, ставящим под угрозу весь урожай, дикими животными, угрожающими скоту, леденящим холодом, долгими зимами, бесконечными нашествиями комаров в чащобе и изнурительным ежедневным трудом. Это в ее крови. Она гордится своим наследием, тем, чего добилась ее семья.
И она видит только один правильный способ выжить на Аляске.
Проведя меня за угол, где крыша нависает над единственной деревянной дверью, Мюриэль указывает на блестящую за деревьями воду.
– Ваше озеро. Мы прямо на противоположной стороне от вашего дома.
– Правда?
Я провела бесчисленное количество часов, глядя на далекий берег. Но ни разу не заметила даже намека на спрятанную здесь хижину. Мы не увидели ее даже с неба, настолько все заросло.
– Ладно, посмотрим, удастся ли заглянуть внутрь. – Она дергает за ручку, и старая дверь открывается с жутким скрипом. Мюриэль выглядит впечатленной и открывает ее до конца. – Подвинь-ка сюда этот камень, ладно? – Она кивает в сторону небольшого валуна, лежащего на земле в нескольких метрах от двери.
Моя спина и руки протестующе ноют после недавней перекопки земли, пока я перекатываю валун ближе, чтобы подпереть им нижний край двери.
– Я не была здесь много лет, – признается Мюриэль, заводя меня в маленькое помещение, пахнущее сырым деревом.
В доме темно, свет проникает только через дверь и несколько щелей в заколоченных окнах. Кроме пыли, мусора и нескольких кусков битого стекла здесь ничего нет.
Я медленно верчу головой, пытаясь представить, где тут спали и ели четыре человека, где находилась их кухня. Черная труба в одном из углов намекает на дровяную печь, от которой уже ничего не осталось.
– Местные вычистили это место, как только узнали, что та семья уехала, – объясняет Мюриэль, словно прочитав мои мысли.
– Сколько лет этому дому?
– Ну, его построили в шестидесятых, так что сейчас уже больше пятидесяти лет. – Она медленно обходит комнату. – Этот мужчина, может быть, и был лопухом, когда дело касалось выживания, но домик он построил крепкий. Фил несколько раз ремонтировал его и следил, чтобы окна оставались забитыми, иначе зимой он обязательно обнаружил бы тут спящего медведя. Томас часто ходил сюда со своими друзьями и проказничал. Это их сын. Мои мальчики тоже время от времени бывали тут.
Это первый раз, когда Мюриэль вообще упоминает, что у нее было больше одного сына.
– И, разумеется, Томас бывал здесь и со своей девушкой. Какой подросток сможет устоять перед местечком, где можно уединиться. – Она многозначительно приподнимает брови. – В любом случае я подумала, что тебе не помешает познакомиться получше с историей своей земли на Аляске.
Может быть, вначале я и не особо горела желанием, однако сейчас понимаю, что благодарна Мюриэль.
– Я и не знала. Ни в одном из документов не было даже упоминания о домике.
– Наверное, они просто забыли о нем.
Она взмахом руки приглашает меня выйти, а затем отпихивает валун носком сапога настолько, чтобы он позволил двери снова закрыться. И ведет меня через заросли обратно.
– Место, где у вас устроен сад, выглядело не намного лучше, чем здесь, когда Колетт и Фил только переехали сюда. У Бикеров тоже был небольшой огород, разумеется. Но Колетт хотела больше, и Фил расчистил ей участок больше. Господи, этот мужчина так любил ее, благослови его сердце.
В любом случае им потребовалось добрых пять лет, чтобы расширить его до нужного размера. Каждый год они расчищали и вскапывали все больше и больше земли. В это место вложено столько труда. Вот почему нельзя его запускать. – Мюриэль пристегивает свой обрез к раме и забирается на квадроцикл. – Ладно. Если хочешь, чтобы я поехала первой, то мне придется тебя объехать…
И в этот момент тихий лес прорезает громкий металлический лязг и вой боли, эхо которого заставляет многочисленных птиц повсюду сорваться с мест и взмыть в воздух.
– Что это было? – торопливо спрашиваю я.
– Тссс! – Мюриэль поднимает руку, чтобы заставить меня замолчать, и поворачивает голову в том направлении, откуда донесся шум.
Через несколько мгновений раздается второй вой, менее пронзительный, но полный агонии. Он звучит откуда-то справа от нас, и близко. Слишком близко.
– Кто-то наступил в капкан. Вероятно, это волк.
И у меня сводит живот при мысли, что так близко от нас мог притаиться волк, а мы даже и не подозревали об этом.
– Ладно, пошли, – говорит Мюриэль с тяжелым вздохом. – Надо разобраться с этим.
Она заводит двигатель и поворачивает в сторону раненого животного, заставляя меня поспешить за ней.
Когда я останавливаюсь и глушу двигатель, Мюриэль уже слезла с квадроцикла и направляется к куче поваленных деревьев.
– Капкан! Достаточно большой, чтобы удержать медведя! – объявляет она, кивая сама себе, словно бы радуясь, что угадала верно. – И крепкий.
Я замечаю бугор пестрого рыжевато-серого меха в нем и с опаской сокращаю расстояние.
– О боже мой. – При взгляде на острые металлические зубья, впивающиеся в заднюю лапу волка, я вздрагиваю.
– Слышала, ты уже имела удовольствие познакомиться со своим соседом? – спрашивает Мюриэль, и тон ее мрачен.
– С кем, Роем? Да. Почему?.. – Мой вопрос замирает на губах, когда я вижу морду бедного существа и пронзительные, полные страха и боли глаза, следящие за каждым нашим движением, пока оно продолжает скулить. – Это же пес Роя.
Тот самый, который, как мне показалось, примеривался к моей яремной вене.
Мюриэль фыркает.
– Пес, как же. Он будет клясться, что у него маламуты, но никого он не проведет, в том числе и себя. К счастью для него, ни один из них еще не причинил неприятностей, о которых стоило бы сообщить куда следует. – Она с досадой качает головой. – Рой будет не в восторге. Эти гончие ему как родные. – Она оглядывается по сторонам. – Интересно, где же второй? Обычно они всегда вместе.
Ветки под ее шагами трещат, когда она направляется к своему квадроциклу, оставляя меня с раненым животным наедине.
И как бы мало я ни беспокоилась о грозных зверях Роя, звук агонии одного из них пробуждает во мне естественное желание как-либо прекратить его страдания.
– Есть способ открыть эту штуку?
– Нет, если тебе не хочется получить пару десятков швов и на своей прелестной шкурке. Эта шавка – недружелюбная. Кроме того, даже если бы мы и смогли открыть капкан, лапа так изуродована, что вряд ли будет функционировать теперь.
Я снова изучаю капкан, предназначенный для животного, по меньшей мере, вдвое большего размера – гигантские металлические зубья немилосердно сжимают плоть пса, прорезая сухожилия и мышцы и впиваясь в кости. Я содрогаюсь, представив, что такой может быть зажат на моей собственной ноге.
– Какого черта здесь делает медвежий капкан? В него же мог наступить человек!
– Кто знает, как давно он стоит. Я помню, несколько лет назад у Фила были какие-то проблемы с медведем, так что, возможно, это его. Я нигде не вижу свежей приманки.
Я приседаю и неуверенной рукой тянусь к ближайшей цепи. Собака оскаливает зубы и издает грозное рычание, предупреждая меня. Мюриэль права: пытаясь помочь ей, я только покалечусь.
Вздохнув от разочарования, я поднимаюсь на ноги.
– Так что же нам делать?
Ответом мне служит щелчок, от которого мои волосы встают дыбом. Этот звук я слышала всего несколько раз, когда Джона заряжал свою винтовку.
– Что вы делаете? – спрашиваю я с опаской, и пока я смотрю, как Мюриэль приближается с ружьем, в мой желудок закрадывается холодный ужас. Я отчетливо понимаю, что она сейчас собирается сделать.
Она бросает на меня безучастный взгляд.