Я бы сказала «да».
Я бы носила это кольцо. И мы были бы помолвлены.
А вместо этого я испугалась, что могла забеременеть, и, вероятно, это звучало не как: «Мы должны пожениться!»
У меня щемит в груди, когда я вспоминаю выражение лица Джоны – обиду и разочарование. Он спланировал весь день – место, ланч. Взял шампанское. А я, застигнутая врасплох, так и не смогла сложить два и два.
О боже мой!
Что, если он больше не хочет на мне жениться?
– Да, но ребенок изменит все, Джона. Это навсегда. На всю жизнь.
– В отличие от той жизни, которая у нас сейчас?
Неужели своими бреднями я невольно создала трещину между нами?
Я закрываю коробочку и засовываю ее обратно в карман, аккуратно поправляю пальто Джоны, чтобы не выдать, что я узнала его секрет.
А затем направляюсь к двери, надеясь, что прогулка до ангара предоставит мне достаточно времени, чтобы придумать, что, черт возьми, я собираюсь сказать Джоне.
Я хмуро смотрю на серебристый грузовик, припаркованный рядом с нашим ангаром. У меня нет никаких сомнений в том, чей он. На двери висит магнитная табличка с названием ветеринарной клиники.
Но что Мари делает у нас дома в 6:45 утра? Это как-то связано с Оскаром? Насколько я знаю, тот волк уже вернулся домой к Рою и медленно оправляется после того, как угодил в капкан.
– … а потом все полетело к чертям. – Из зияющей двери ангара доносится голос Джоны, заставляя меня замереть на месте.
– Значит, полагаю, у тебя не было возможности спросить ее? – отвечает мягкий сочувствующий голос Мари.
– Шутишь? После этого не было никакой возможности вернуться к теме брака.
То, что они говорят о вчерашнем, понятно и так. Должно быть, Джона рассказал Мари, что собирается сделать предложение. Думаю, мне не стоит удивляться. Она его самый близкий друг. И все же в моем желудке поселяется неприятное чувство, когда я понимаю, что он, по всей видимости, рассказал ей и о моей беременности. Это похоже на преданное доверие. Это личное, то, что должно оставаться между нами двоими и что мы даже не обсудили еще до конца между собой, и все же почему-то он говорит об этом с ней.
Вот зачем здесь Мари. Должно быть, Джона сам позвонил ей. Ему нужно было поговорить об этом с кем-то, кто не является мной.
Мне становится больно, я подхожу ближе и бесстыдно подслушиваю дальше.
Джона вздыхает.
– Я никогда не видел ее такой раньше. То есть я видел ее много раз, поверь мне… Но это было что-то другое.
– Ей всего двадцать шесть, Джона. И она многое пережила за последний год. Вся ее жизнь перевернулась с ног на голову, и не один раз. Очевидно, что она еще не готова к новому перевороту. Будь к ней снисходительнее.
Да! Именно!
– Да без проблем. – Он фыркает. – Но пять или шесть лет? Мне будет почти сорок.
– Ты не такой уж и старый, – укоряет Мари.
– Я буду таким, если пять или шесть превратятся в восемь или девять. А это может произойти. Ты бы видела ее, Мари. Как будто беременность для нее смертный приговор.
Я чувствую, как мои щеки начинают пылать. Я знаю, что для Джоны важно иметь детей, но он ведь сказал – это нормально, что я не готова, и я не должна извиняться за это.
Неужели он солгал мне тогда?
– Или они могут превратиться в два или три года, когда она успокоится и ее приоритеты изменятся, – возражает Мари. – Не забывай, когда ты с ней познакомился, она еще жила дома с родителями. Она была сосредоточена только на том, чтобы хорошо выглядеть и ходить по клубам.
И это то, что думает обо мне Мари?
– Но, Джона, вы даже еще не начали пытаться завести детей. Что, если она окажется вообще бесплодной? Что ты тогда будешь делать? Разведешься с ней? – В голосе Мари звучит такое обвинение, такой вызов, что Джона может оказаться таким бессердечным, что мое сердце снова смягчается из-за нее.
– Черт, конечно нет! Просто… – Его голос надолго затихает. – Может быть, я слишком тороплю события.
«Нет! Не торопишь!» – хочется крикнуть мне. В смысле, это быстро, но я готова к этому, готова к нам. Я никогда не понимала, насколько я готова, пока это кольцо не выпало из его кармана.
– Да, терпение – это не про тебя, – говорит Мари, и я слышу ее улыбку. – Но с этим ничего не поделать. Ты слишком увлечен, когда дело касается кого-то или чего-то, что тебе важно. – Наступает пауза, и когда Мари снова заговаривает, в ее мягком голосе слышится тоскливая нотка. – Это одна из тех вещей, которые я всегда любила в тебе, Джона.
Несмотря на предыдущие слова Мари, высказанные вроде бы в поддержку мне, когда она не очень деликатно напоминает, что да, они с Джоной могут быть просто друзьями, но она все еще ждет в стороне шанса на что-то большее, мои внутренности обжигает волна ревности. Я уверена, что Мари была бы более чем счастлива родить ребенка Джоны прямо здесь и прямо сейчас, на земле этого ангара, если бы ей представилась такая возможность. То, что я к этому не готова, кажется мне аргументом против меня, конкурентным преимуществом, которое Мари имеет передо мной, даже несмотря на то, что бриллиантовое кольцо в кармане Джоны предназначено для моего пальца.
– Мари, ты же знаешь, что я чувствую к Калле…
– Конечно. Я и не пыталась… – Ее слова обрываются. – Просто ты мне небезразличен, и я очень хочу видеть тебя счастливым.
– Я знаю, и я счастлив.
– Неужели? Ты уверен? Счастлив, отказываясь от работы, потому что боишься оставить свою девушку одну?
Джона отказывается от работы из-за меня?
– Все не так. Я обещал Калле, что не притащу ее сюда, чтобы отсутствовать по нескольку дней подряд.
– И как долго она собирается удерживать тебя в этом положении?
– Я не знаю! Пока она не почувствует себя комфортнее, наверное.
– Не хочу тебя расстраивать, но я бы больше беспокоилась о том, сколько времени уйдет на это, чем о ее готовности иметь детей. Я имею в виду, она же боится выходить на улицу!
– О Калле не волнуйся. Она хорошо справляется, ведет дела в офисе и обустраивает дом. У нее есть большой сад на заднем дворе…
– Я волнуюсь не о ней, Джона. Я волнуюсь о тебе.
Вот так вся моя доброжелательность по отношению к Мари и угасла.
– Ты же хотел быть свободным и летать где угодно и когда угодно. Именно поэтому ты и не принял предложение Рена стать во главе «Дикой Аляски», когда он пытался оставить ее на тебя, помнишь?
– Это была не моя компания.
– Ты был ему как сын, Джона. Никто не подумал бы о тебе плохо, если бы ты принял его предложение. Ты мог получить все это.
Я нахмуриваю брови. Что Мари имеет в виду? Мой отец действительно спрашивал Джону, не хотел бы он выкупить «Дикую Аляску», но у Джоны не было на это денег.
– А теперь ты отказываешься от серьезной работы, которая тебе на самом деле очень нравится, чтобы целыми днями заниматься поставками, пока твоя девушка спускает заработанное на украшения. – В ее тоне невозможно не заметить критикующую нотку.
– Ты переходишь границы, Мари, – предупреждает Джона резким тоном.
– Прости. – Она вздыхает. – Она мне нравится. Правда. Пожалуйста, не думай, что это не так. Просто мне неприятно видеть, как ты отказываешься от того, что любишь.
Мое сердце бешено стучит, я колеблюсь между тем, чтобы ворваться внутрь, накричать на Мари и потребовать у Джоны объяснений, какого черта она имеет в виду, говоря об отказе от чего-то. В конце концов я остаюсь на месте, намереваясь узнать, что еще извлеку из этого разговора.
Тишина затягивается.
– Наверное, я поеду. Я сказала Рою, что буду в семь, чтобы сделать Оскару укол… – Голос Мари становится громче, поскольку она подходит к двери ангара.
Я отодвигаюсь, не желая быть пойманной за подслушиванием. Но мне некуда бежать, подъездная дорожка между домом и ангаром слишком длинная, чтобы я могла спрятаться в доме.
Мой взгляд натыкается на мастерскую.
Я бросаюсь к небольшому зданию, примыкающему к ангару, и благодарю Бога, что дверь оказывается приоткрыта.
Я успеваю вовремя, Мари как раз появляется на улице; ее длинные золотисто-светлые локоны спадают на спину, а походные ботинки пинают гравий на дорожке.
Я была в мастерской всего два раза – беспорядок, оставленный здесь Филом, оказался слишком велик, чтобы я могла его переварить. Помимо бесчисленного количества старых инструментов, банок с шурупами и всего того, что может понадобиться человеку для выживания, здесь также груда откровенного хлама: старые ржавые номерные знаки и вмятые колпаки, висящие на задней стене; старый холодильник в углу, у которого отсутствует дверца, что делает его бесполезным; старые открытые банки с засохшей краской и прочие принадлежности, сваленные в кучу. Это еще один важный пункт по уборке, который мы оба пока избегаем.
Я подхожу к маленькому, покрытому грязью окну и успеваю заметить, как Джона хватает Мари за руку, не давая ей забраться в грузовик. Мой гнев вспыхивает с новой силой из-за того, что Джона, кажется, утешает Мари после ее резких слов – разве она заслуживает утешения после того, что наговорила тут обо мне? И имею ли я право делать замечания, учитывая, что я подслушала их разговор?
Они разговаривают, о чем – я не слышу. После быстрого объятия на прощание Мари ныряет в свой грузовик и уезжает, оставляя Джону стоять в одиночестве, потирающим лоб так, будто этот день оказался для него слишком тяжелым.
А затем он внезапно поворачивается к дому и идет туда. Чтобы увидеть меня, понимаю я.
Черт!
Способов достойно выйти из этой ситуации, кроме как бегать от дерева к дереву, чтобы успеть вернуться домой вовремя, и притворяться, что меня здесь не было – явно незрелый и рискованный ход – у меня нет.
Я делаю глубокий вдох, потом шаг из дверного проема и кричу:
– Я здесь!
Джона поворачивает голову, и на мгновение его лицо омрачается удивлением. А потом пониманием.