– Ага. Почти не отличить.
Сотрясение мозга, сломанная ключица, раздробленная левая рука, которой потребовалась операция и штифты, чтобы собрать ее обратно, несколько сломанных ребер, пробитое легкое и царапины с синяками по всему телу.
Но Джона жив, напоминаю я себе, как делала уже тысячу раз с тех пор, как раздался телефонный звонок. Это все, что имеет значение.
Его челюсть напрягается, когда он смотрит на потолочную плитку над своей кроватью.
– Они сказали, что Вероника не подлежит восстановлению.
– Ага. Я уже звонила в страховую.
– Это был любимый самолет Рена.
Это в самом деле был его любимый самолет. Самый последний, на котором он поднимался в небо, со мной в пассажирском кресле.
И я знаю, что его крушение причиняет Джоне куда больше боли, чем все его травмы вместе взятые.
Я убираю прядь волос с его лба.
– И он сказал бы, что это всего лишь самолет, и он рад, что с тобой все в порядке. Я знаю, потому что именно это он и сказал, когда ты разбил его самолет в прошлый раз.
Джона фыркает, но его лицо остается серьезным.
– Ты уже жалеешь об этом? – Он берет мою левую руку в свою, и его большой палец гладит мое кольцо.
– Нет. С чего бы?
Его серьезные голубые глаза внимательно изучают мое лицо.
– Временами я приходил в себя и не мог подняться, не мог даже пошевелиться…
В моем горле возникает комок, когда я представляю, как это, должно быть, выглядело с воздуха. Мне сказали, что выживших уже не ожидали найти. То, что Джона уцелел и находится в относительно хорошей форме, это чудо.
– И все, о чем я мог думать, это о тебе, и о том, что я нарушу свое обещание найти дорогу назад. Как ты будешь жалеть, что вообще встретила меня.
По моему лицу течет новый поток слез, я качаю головой.
– Я никогда не смогу пожалеть об этом, Джона.
Ни если бы я потеряла его прошлой ночью, ни если это произойдет через пять или пятьдесят лет.
Он сглатывает.
– Ты сможешь справиться с тем, что я снова буду летать?
– Иисус! Ты сумасшедший. – Я не могу не рассмеяться. – Может, сначала мы остановимся на твоем выздоровлении?
Не прошло и двадцати четырех часов с того момента, как он чуть не умер. Он не сможет подняться в небо в течение еще нескольких месяцев. Его работа в пожарной службе на этот сезон точно окончена, а Джеку Томасу придется найти себе другого пилота для своих богатых охотников.
– Ладно, хорошо. Иди сюда, – шепчет он, протягивая руку.
Медленно, очень медленно, я подаюсь вперед и прижимаюсь к его боку, шатко балансируя на краю больничной койки. Я осторожно упираюсь головой в изгиб его руки. И мои слезы впитываются в его голубую больничную пижаму.
– Я знаю, что ты снова будешь летать, и я не собираюсь пытаться отговаривать тебя. Просто, пожалуйста, пообещай мне, что больше никогда не будешь так рисковать. Лучше я проведу сто ночей в одиночестве, если это будет означать, что в конце концов ты вернешься ко мне живой.
– Это обещание я смогу сдержать.
Он закрывает глаза. Доктор сказал, что у него будет сонливость.
Я подношу его руку к губам, чтобы поцеловать костяшки пальцев, а затем снова сажусь, намереваясь дать ему поспать.
– Ты ведь была не одна прошлой ночью, пока ждала, правда?
– Нет, нет… Там были все.
Тоби привез меня в Анкоридж на моем джипе, куда Джону доставили по воздуху.
– Кто все?
– Ну, не Агнес, но Мак-Гивни, Мари и Рой…
– Рой?
– Ага. Я тоже удивилась.
Джона издает невнятный звук, но ничего не говорит.
– Слушай, тебе нужно поспать. Но я хочу позвать сюда Агнес и Мейбл, пока ты не уснул. Они в зале ожидания. Их привез Джордж.
– Ты уже рассказала им об их домике?
Я смеюсь.
– Нет. Но ты можешь. Используй всю их жалость к тебе и заставь согласиться.
Он ухмыляется.
– Будет сделано. Но сначала подойди и поцелуй меня.
Я наклоняюсь и дразняще целую его в лоб.
– Не туда.
Я чмокаю его в нос.
Он стонет в голос.
И тогда, улыбаясь, я с наслаждением впиваюсь в его губы.
Джона испускает довольный вздох.
– Не могу дождаться, когда вернусь домой, чтобы ты исполняла все мои прихоти.
– О, думаешь, я буду? – смеюсь я.
Мне так радостно смеяться вместе с Джоной.
– Можешь подарить мне колокольчик?
– Конечно. Я даже скажу, куда ты можешь его засунуть.
Мой взгляд пробегает по ране над его левой бровью.
– Сколько здесь швов?
Я считаю.
– Кажется, шесть. – Я провожу ладонью по его бороде. Ее пора подстричь. – По крайней мере, меньше, чем в прошлый раз.
Он переплетает свои пальцы с моими.
– Я все еще кажусь тебе привлекательным?
Глава 40
Мои щеки кусает мороз, пока я рассекаю замерзшее озеро на снегоходе, и на мгновение я жалею, что посмеялась над неопреновой маской для лица, которую принес мне домой Джона перед этим похолоданием. Я сказала, что буду выглядеть в ней как преступница.
Но, по крайней мере, я выглядела бы как преступница без обморожений.
Я останавливаюсь рядом с другим снегоходом, припаркованным у берега. Виляя хвостами, меня догоняют Оскар и Гас.
– Я победила! – дразню я, почесывая Оскару голову, когда поднимаюсь со своего сиденья.
В последнее время волкопсы проводят здесь куда больше времени, чем у себя дома.
Я иду по расчищенной тропинке и любуюсь зимней страной чудес, раскинувшейся передо мной. Последние четыре дня, перед резким заморозком не переставая шел снег, накрывший всю землю белым покрывалом. Ветви деревьев прогибаются под тяжестью снежных шапок, осыпая меня снежинками, когда я прохожу под ними.
Впереди, среди деревьев, приютился небольшой бревенчатый домик, в двух новых окнах которого – мы прорубили их в стене, выходящей на берег озера, для большего освещения и красивого вида – горит мягкий приглушенный свет. Над ним в морозный воздух поднимается ровная струйка дыма. Деревья вокруг аккуратно подстрижены, чтобы создать благоприятный доступ свету и в то же время не вредить природе.
За домиком, на узкой дороге, которую мы проложили еще в августе, стоит поцарапанный черный грузовик, к шинам которого пристегнуты цепи, а в кузове лежат плотницкие инструменты.
– Вы двое останетесь здесь, – распоряжаюсь я, счищая снег с сапог и оставляя гончих на крыльце. Как только я вхожу в новую красную дверь, меня окутывает тепло. – Там так чертовски холодно.
Я дрожу, чтобы подчеркнуть свои слова, вдыхая аромат свежесрубленного дерева, как делаю это каждый раз, когда прихожу сюда. Несмотря на то что хижина была и так в хорошем состоянии, мне хотелось, чтобы внутри стало светло и чисто. Так что все здесь обшито новым деревом, мы сделали новую стену в виде амбарной двери, разделяющую спальню и гостиную, а в дальнем правом углу, за компактной кухней, которую сейчас доделывает Рой, находится крошечная ванная комната.
– Жаль, что у тебя нет ничего, чтобы защитить лицо, – говорит Джона, подбрасывая очередное полено в дровяную печь в углу.
Я ухмыляюсь в ответ на его сарказм, затаскивая корзину с ланчем на маленький складной столик, за которым парни обедают.
– Суп был еще горячим, когда я его наливала, но не знаю, сколько лет этому термосу, так что не стоит заставлять его ждать слишком долго. Еще есть ростбиф на цельнозерновых булочках. Купленных в магазине, – с досадой добавляю я, встретив настороженные взгляды Джоны и Роя.
Я уже какое-то время тестирую рецепты с помощью хлебопечки Колетт, и, скажем так, мне предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем я начну подавать результаты своих экспериментов гостям. Кормить ими маму и отчима Джоны, когда они приедут на следующей неделе, я точно не стану.
Джона поднимается на ноги и подходит к корзине, задерживаясь, чтобы поцеловать меня в губы.
– Твоя ждет тебя дома, – ругаю я, игриво шлепая его по руке, прежде чем провести пальцами по его предплечью.
Оно заметно похудело, но с каждым днем становится все крепче. Из всех травм Джоны его рука заживала дольше всего – почти три месяца. Большую часть этого времени он пробыл на земле и ворчал. А еще он так пристально наблюдал за Стивом и его командой, что те закончили свою работу раньше положенного срока, полагаю, просто чтобы поскорее уехать отсюда. Но последний месяц Джона ходил без гипса и уже поднимался в небо, так что его настроение пришло в норму.
– Скоро тебе нужно улетать? – спрашиваю я.
Арчи стоит на лыжах в конце взлетно-посадочной полосы, ожидая взлета. Это единственный самолет, который у нас остался, пока Тоби ремонтирует старый самолет Фила – сейчас в нем нет даже сидений, а Джона решает, что хочет сделать со страховыми деньгами, полученными за Веронику.
Он смотрит на свои часы.
– Через час.
– Я тоже уезжаю. Обещала Мюриэль быть на рождественском базаре, чтобы убедиться, что все пройдет гладко.
Это уже вторая неделя зимнего карнавала. Прошлые выходные принесли нам рекордную посещаемость. И хотелось бы думать, что это как-то связано с маркетинговой кампанией, которую запустили мы с Эмили, обратившись к радиостанциям и новостным агентствам от нас и до самого Анкориджа, туристическим компаниям, школам, рынкам – в общем, ко всем.
Мы даже привлекли местных знаменитостей и политиков, которые с большим удовольствием посетили в прошлые выходные праздничный фейерверк и развлекательное воздушное шоу, которое провели пожарные самолеты Сэма в знак уважения к тяжелой работе пожарных этим летом.
Мюриэль уже с радостью подтвердила, что весной общественный центр обновит туалетные кабинки. Возможно, даже библиотеке сделают косметический ремонт, в котором она так отчаянно нуждается.
Мюриэль также сообщила мне, что с ней связался глава комитета по организации фермерского рынка Анкориджа, чтобы выяснить, что это за гениальная фирма, которую они наняли для проведения своей маркетинговой деятельности, потому что они хотят пересмотреть свою летнюю программу.