Дверь отворилась, на пороге появилось несколько мужчин из числа повстанцев. Киан заметил, что они приоделись и вооружились отобранными у противников кинжалами и мечами.
— Китайцы пусть встанут и подойдут вот к этой стене, — сказал один из них. — Их мы отпустим.
Около двух десятков человек поднялось с места, другие продолжали сидеть.
— Эй вы, маньчжурские собаки! — небрежно произнес другой, обращаясь к остальным. — Думали взять нас голыми руками? Гарнизон перешел на сторону восставших — власть в городе в наших руках. Есть среди вас те, за кого дадут хороший выкуп? Если вас выведут на площадь и казнят, так же, как вы казнили сотни наших людей только за то, что им было нечем заплатить.
Киан не проронил ни звука. Разумеется, он знал, что князь заплатит за его жизнь любую цену, но ему было слишком стыдно. Лучше умереть вместе с простыми маньчжурским воинами, тем самым похоронив и обман, и стыд.
Глава 5
Мэй давно поняла, что времени нельзя доверять. Оно текло незаметно, при этом унося за собой нечто до боли бесценное. Память воды, ветра и камня была куда сильнее и глубже памяти человека, да и вообще всего, что рождается и умирает. Мэй уже не помнила ни лица, ни голоса матери, а старая слива начала сохнуть и давно не давала плодов, которых, впрочем, со дня смерти Ин-эр никто не ел.
Став искусной мастерицей, Мэй легко разматывала шелк весом в четыре ляна, что удавалось не каждой женщине. Она много раз собиралась поговорить с хозяином о прибавке жалованья, но все не решалась это сделать.
В целом жизнь в доме Цзина и Ши стала немного легче — их сын женился, дочери вышли замуж и тоже поселились отдельно от родителей. После работы в мастерской Мэй все также убирала в доме и помогала Лин-Лин. Так уж повелось: она взяла на себя все заботы, оградив Тао от тягот жизни, и отстаивала свое право с таким отчаянием, что даже Ши сложила оружие.
Кроме того, все эти годы Мэй продолжала копить деньги. Она надеялась, что со временем с их помощью ей и Тао удастся обрести самостоятельность и свободу.
Иногда в день получки тетка встречала племянницу на пороге и сразу отбирала деньги, но чаще девушке везло, и она успевала пробраться к тайнику. Хотя Лин-Лин утверждала, что теперь Мэй может занять достойное место на рынке невест, она не верила. Возраст, подходящий для заключения удачного брака, миновал, как когда-то было упущено время для бинтования ног.
Гораздо более привлекательной казалась идея поселиться отдельно вместе с Тао и Лин-Лин, однако кухарка наотрез отказалась покидать дом Ши.
— Я работаю здесь много лет и не хочу ничего менять в своей жизни.
— Почему ты не вышла замуж? — однажды спросила Мэй.
— По той же причине: из-за приданого. У моих родителей было много детей, мне рано пришлось идти работать. Я не думала о замужестве.
— Не лги. У всех твоих сестер есть семьи. К тебе не сватались?
Лин-Лин отвела глаза.
— Сватались. Но… кому нужен испорченный товар! Да и я зареклась иметь дело с мужчинами.
В голову Мэй закралась догадка.
— Несчастная любовь?
— Нет. Все было гораздо страшнее. Это случилось, когда наша семья перебиралась из деревни в город. Родители и куча детей, я — самая старшая. У нас не было даже осла: отец сам впрягся в повозку с двумя колесами. За спиной у матери было привязано два младенца, и я тоже несла на руках одну из младших сестер. Всадники появились словно ниоткуда — бешеная орда мчалась со всех сторон с громкими криками: казалось, кто скорее дорвется до нас, тому больше достанется. Но мы-то знали, что у нас ничего нет, и им будет нечем поживиться! Вернее, так думала я. Сестренка от страха припала лицом к моему плечу, и я крепко прижала ее к себе. Я удивилась, когда один из всадников стал отрывать ее от меня: зачем ему маленький ребенок? А после я поняла, что ему была нужна не малышка, а я. Я вырвалась из его рук и побежала к лесу, но он догнал меня и бросил на землю. До сих пор помню, как он стоял надо мной, — у него был темный, жадный, безжалостный взгляд чужого, страшного человека. О том, что было потом, говорить не буду. Очнувшись, я услышала дикий вой, вой моего отца, и пронзительный детский плач. Отца они избили, мать изнасиловали, как и меня. Она умерла, а я выжила. Мы кое-как добрались до Кантона. Мне пришлось заменить мать своим братьям и сестрам. Когда отец снова женился, я пошла в услужение. Пока не научилась хорошо готовить, а еще показывать хозяевам зубы, навидалась всякого. Замуж не пошла: муж бы стал задавать вопросы, а мне не хотелось вновь вспоминать то, что было. К тому же опять пришлось бы возиться с кучей детей, да еще выполнять прихоти чужого мужчины — от одной мысли об этом меня бросало в дрожь.
От жалости к Лин-Лин Мэй не выдержала и заплакала, но та сказала:
— Не надо слез. Все давно прошло. Каждое горе приносит ровно столько страданий, сколько положено.
— Кто были те воины?
Лин-Лин недобро усмехнулась.
— Наши хозяева-маньчжуры, кто же еще! Конечно, не все они звери. Иные весьма обходительны. У них слабость к китайским девушкам. Думают, подарят красавице шпилек и лент на пару лянов и получат все, что им нужно.
— Почему маньчжурам нельзя жениться на китаянках?
— Берегут чистоту крови, хотя сами только и знают, что делать детей нашим женщинам! Одно дело забавляться, другое — признать ребенка от китаянки своим наследником. На это они никогда не идут.
Им не удалось продолжить разговор: в кухню вошла Ши. В последнее время продукты вздорожали, и она ко всему придиралась: совала нос в котлы, спорила с Лин-Лин, которая, разозлившись, тайком грозилась попотчевать хозяйку крысятиной.
В последние дни в городе было неспокойно, и ни кухарка, ни Мэй не осмеливались выйти на улицу. К счастью, в доме имелся запас риса и другой еды.
Мэй ждала, что Ши спросит, почему она не пошла в мастерскую, но тетка сказала другое:
— Хорошо, что ты дома. Поднимись ко мне. У меня есть отличная новость.
Девушка встала и, быстро переглянувшись с Лин-Лин, пошла за Ши.
Наверху, к изумлению Мэй, тетка протянула ей новое сине-зеленое платье с набивным узором из белых квадратов и кругов.
— Надень!
Когда племянница выполнила приказ, Ши обошла кругом, потом приподняла густые, блестящие, черные как ночь волосы Мэй, заколола шпильками и, отступив на пару шагов, с удовлетворением промолвила:
— Превосходно! Ты должна ему понравиться.
— Кому?
— Человеку, который намерен к тебе посвататься.
Мэй вздрогнула. Она ожидала чего угодно, только не этого.
— Кто он?
— Его зовут Лю Фэнь, он ростовщик. Его жена умерла, и он решил взять другую. Цзин рассказал ему, что ты работящая, аккуратная и расторопная. Сегодня Лю Фэнь придет на тебя взглянуть. На всякий случай спрячь под подолом ноги, хотя не думаю, что твоя внешность будет иметь решающее значение, так как все остальное его устраивает: твое положение, происхождение, возраст.
В сердце Мэй закралась тревога.
— А ему сколько лет?
— Он старше тебя, но это неважно. Главное, у него есть деньги, и он готов взять тебя без приданого, — сказала тетка.
Она заставила ворчавшую Лин-Лин отправиться на рынок за продуктами, а потом приготовить жареную курицу с имбирем и красным гаоляном, трепангов и вареные яйца. Цзин принес рисовой водки, а Ши накрыла столик цветной бумагой и воскурила в комнате благовония.
В разгар подготовки к приему важного гостя Тао прокралась в комнату Мэй и заявила:
— Я видела этого «жениха»: он похож на старую обезьяну! Он уже приходил, когда ты была в мастерской. Тогда я не догадалась, кто это и что ему нужно, а теперь понимаю. Не выходи за него, Мэй!
Печально улыбнувшись, Мэй нежно коснулась волос младшей сестры.
Десятилетняя Тао была очень хорошенькой: нежное, будто фарфоровое, лицо, изящная фигурка, маленькие ручки. Было видно, что она станет редкой красавицей. Мэй, которая зачастую отказывала себе даже в самом необходимом, наряжала ее как картинку.
— Едет, едет! — закричала Ши, и Тао выскользнула за дверь.
Невеста ждала в своей каморке. Она пребывала в смятенных чувствах. Несмотря ни на что, Мэй хотелось верить, что тетка не просто хочет избавиться от нее. Возможно, и Ши, и Цзин искренне желают ей добра. Просто они неспособны понять, что девушке могут быть присущи особые переживания, интересы, и мечты. Они рассматривали брак как чисто деловое предприятие, а с этой точки зрения старик Лю Фэнь был куда лучшим женихом, чем какой-нибудь юноша из большой и небогатой семьи. Им не приходило в голову, что Мэй может размышлять о мужской красоте или мечтать о любви.
Она вышла к гостю, скромно потупив глаза и переступая мелкими, «лотосовыми» шажками, как ходили настоящие «бинтованные» красавицы.
На почетном месте сидел маленький, суетливый человечек со сморщенным, как печеное яблоко, лицом. Увидев Мэй, он обнажил в улыбке желтые зубы. Его голый череп поблескивал в ярком свете ламп.
Он протянул ей красивую плетеную корзину в форме лодочки, полную пышных пионов, символа разгара и буйства весны. Мэй с поклоном приняла подарок и, повинуясь знаку Ши, села рядом с ней.
Цзин разлил чай и первую чашку подал гостю. Мэй взглянула на обтянутые сухой и сморщенной кожей пальцы Лю Фэня и ее затошнило. Она должна позволить этим рукам коснуться ее тела?!
Новый наряд стеснял Мэй, она ощущала себя непривычно и неуютно с обсыпанным рисовой пудрой лицом и ярко накрашенными губами. Она молчала, когда Цзин и Лю Фэнь заговорили о том, что надо пригласить гадателя и выбрать день свадьбы: ей не верилось, что они говорят о ней.
Она подумала о матери. Когда Ин-эр умерла, полный сердечной теплоты и волшебной простоты мир перестал существовать, в нем больше не было места тайным желаниям и искренним чувствам.
Знала ли мать, на что она ее обрекла?! Когда Лю Фэнь ушел, девушка спустила вниз, в кухню, где Лин-Лин мыла посуду.
— Я не выйду за него.
Мэй казалось, что эти слова произнесла не она, а некий спокойный голос, звучавший из глубины ее сознания.